Граф Рейхард

И тоже засмеялся. Зато помощнику кузнеца было не до смеха.

Всё это странно и чудно, - бормотал он.
– Смотрю на них, и думаю о Хебере. У него сильные руки, он гнёт металлические обручи для бочек! Руки вон того слепого вполне могли бы принадлежать Хеберу...

Чудо! Чудо!
– давился от смеха писарь.
– Сильные здоровые руки пришиты к дряблому телу!...

Эй, послушай, приятель, - Ганс обратился к большерукому слепцу.
– Твоими руками, похоже, можно ломать подковы. Как тебе удалось сохранить такие мышцы на плечах, в то время как остальное тело ссохлось и покрылось струпьями?

Значит, так было угодно Всевышнему, - глухо отозвался слепец и плотнее запахнул на себе лохмотья.

Подайте на пропитание сирым и убогим, - тонко заголосил слепец со старческим сморщенным лицом, на котором провалился нос. При этом он старательно кутал в тряпьё свою левую руку - видимо затем, чтобы не показывать, какая она розовая и упитанная.

Причудлив промысел Божий, - Цвиглер, качая головой, перекрестился.
– Чего только не бывает на свете...

Друзья отошли от увечных и зашагали по узкой городской улице. День клонился к закату, но улица была полна праздного люда, среди которого во множестве сновали всякого рода торговцы. Приходилось смотреть в оба, чтоб не наткнуться на бочонки продавцов браги и пива, которых они вечно перекатывали с места на место. Писарь, желая показать свою учёность, разглагольствовал о всевозможных болезнях, про которые наслышался от знакомого доктора.

Хворь, поразившая слепцов, была известна ещё самому Аристотелю, - говорил он, потрясая указательным пальцем.
– Она разъедает не всё тело, а только его части. Одна рука, к примеру, может быть совершенно здоровой, зато остальное тело высыхает и покрывается язвами...

Друзья вышли из городских ворот и смешались с толпой, валившей на просторный пустырь, где с самого утра развлекали народ бродячие комедианты в пёстрых нарядах. Только что они закончили представлять сцены из Святого Писания и сейчас демонстрировали своё искусство ходить по натянутому канату, кувыркаться и жонглировать кеглями.

Поглазев на них, Ганс и его приятели вернулись к дороге. Здесь они стали прощаться: Цвиглер собирался идти в город, а Герштеккер - наведаться в гости к Гансу, чтобы купить у него поросёнка.

В это время мимо них проходила знакомая группа слепцов, оглашая окрестности заунывной колотушкой.

Опять они, - поморщился писарь.

Не выходит у меня из головы бочар, - признался Цвиглер, косясь на калек.
– Как посмотрю на того, что идёт вторым, и представляется мне добряк Фриц! Я, наверно, перепил сегодня, но мне кажется, будто Фриц рассыпался на части, которые достались каждому из этих увечных. Одному - голова, другому - правая нога, третьему - левая, а вон тому, высокому, - обе руки...
– Он нервно засмеялся.

Ты и правда перепил, - рассудительно молвил Ганс.

Это сатана тебя морочит!
– воскликнул писарь, едва державшийся на ногах.
– Подай им милостыню и помолись, и всё пройдёт.

А в самом деле, - здоровяк Цвиглер вытер рукой вспотевший лоб, нашарил в кармане медяк и с опаской приблизился к слепцу, похожему на Хебера.
– Вот, возьмите, и помолитесь за меня.

Благодарствуем, добрый человек, - принимая деньги, ответил слепец.

Цвиглер вздрогнул, услышав этот густой бас.

И голос точь-в-точь как у Хебера!
– сказал он шёпотом, обернувшись к приятелям.

Тебе чудится, клянусь рогами сатаны, - отозвался писарь.

Побледневший помощник кузнеца снова обратился к слепцам:

Откуда путь держите?

А мы уж и сами забыли, - ответил первый слепец.
– И сколько дорог обошли, перебиваясь подаянием, знает один Господь Бог.

Не случалось ли вам бывать в Остенвальде?

В Остенвальде?
– Слепец пожал плечами.

Кажется, так называлась деревня, в которой мы...

– начал было замыкавший шествие коротышка, но двое его товарищей толкнули его локтями и он умолк.

Может, и бывали, - сказал первый слепец.
– Мы названий не спрашиваем.

Цвиглер, крестясь, отошёл в сторону.

Тра-ля-ля, наш славный Петер, тру-лю-лю, - запел писарь.
– Тебе мерещатся привидения средь бела дня! Признайся, ты ведь испугался!

Помощник кузнеца торопливо распрощался с приятелями и быстрым шагом, то и дело озираясь на жутких слепцов, направился к городу. А Ганс с писарем двинулись к постоялому двору, где Ганса дожидался его конь. На покорного каурого мерина они взгромоздились вдвоём. Качаясь на крупе, писарь сначала уверял, что привидений не бывает, а потом начал клевать носом и чуть было не свалился с коня.

Путь их был недолог. Изба Ганса Кмоха находилась в полудюжине вёрст от города, на окраине густого леса, в стороне от других изб. Когда путники миновали последнюю деревню и свернули с дороги на тропу, ведущую к Гансову жилищу, солнце уже потонуло за вершинами деревьев и лес потемнел. Вскоре перед Гансом предстала знакомая картина: низкий дом, дымок вьётся над покатой крышей, в загоне на заднем дворе видны головы жующих сено коров.

Услышав стук копыт, на крыльцо вышла дородная супруга Ганса и, уперев руки в бока, начала выговаривать мужу за позднее возвращение. Заодно сообщила, что Алоиз - молодой мужик, работавший у Ганса по найму, ещё днём отправился в город и до сих пор не вернулся.

Этот шалопай наверняка опять напился, - ворчала она.
– Явится не раньше завтрашнего утра. Вот я ему задам!

Ганс поморщился в досаде.

Алоиза нет? Бог меня наказал таким нерадивым слугой...
– Он зевал и протирал глаза.
– Дождётся, что я его выгоню...

Тогда ему одна дорожка - идти воевать Святую землю, - ухмыльнулся Герштеккер.

И то дело, - ответил хозяин.
– Вот пусть и отправляется.

После ужина и недолгих разговоров все уснули.

Гансу во сне привиделись слепцы, даже почудился далёкий стук их колотушки. Он открыл глаза, уставился на озарённое месяцем окно и прислушался. В лесу кричала выпь. И, похоже, стук колотушки действительно раздавался...

Кмох беспокойно заворочался на кровати; сон как рукой сняло.

Стук приближался. Кряхтя, Ганс встал, набросил на плечи плащ и вышел на крыльцо. Поляна, лес и тропа озарялись лучами месяца. На востоке уже начинало светать - там над лесом протянулась бледная полоса. Ганс зевнул во весь рот, зябко передёрнул плечами.

Предчувствие говорило ему, что это те самые слепцы, которых он видел в Тюбингене. И всё же до самой последней минуты он не верил в это. Мало ли разных бродяг шатается нынче по дорогам! Когда же вереница знакомых калек вышла из-под навеса деревьев на свет месяца, он отпрянул и несколько раз перекрестился.

Надо же, принесла нелёгкая... Ох, не к добру...

Ганс не был трусом и не испугался бы и грабителя с ножом, но при виде этих уродливых фигур в запылённых капюшонах его почему-то прошиб ледяной пот.

Так и есть: здесь жильё!
– втянув ноздрями воздух, сказал первый слепец.
– Я чую запах дыма и хлеба...

Он нащупал палкой калитку и остановился. Встали и остальные.

Скажите, добрые люди, где здесь постоялый двор?
– спросил он громко, повернувшись к дому.

Нет здесь никакого постоялого двора, - ответил Ганс.
– Вы свернули с дороги на тропу, а она ведёт только к моему дому. Дальше один лес.