Граф Сен-Жермен

В условленное время господин Сен-Жермен не явился, и я подумал о том, что моего весьма ясного объяснения с ним оказалось достаточно, чтобы он стал более осмотрительным. Возможно даже, что мои слова побудят его покинуть эту страну. А потому я посчитал бесполезным делом выдвигать новые приглашения и решил ограничиться передачей Ваших распоряжений главным министрам и некоторым иностранным посланникам и отписать господину д'Астье в Амстердам, чтобы тот предупредил главных банкиров о предложениях, которые могли последовать от Сен-Жермена.

Господин д’Астье сообщил мне, что господа Томас и Адриан Хоуп были весьма огорчены тем обстоятельством, что им приходится находиться под одной крышей с этим человеком. Они также заявили, что при первой же возможности постараются избавить себя от его общества. Те два пакета от маршала де Бель-Иля, которые Вы изволили направить мне, ясно указывают, что этот человек не придерживается данных ему мною инструкций. Мне кажется, что он может доставить нам много хлопот. Я получил эти письма во вторник и послал господину Сен-Жермену записку с приглашением посетить мой дом в среду утром — он не пришел. А позавчера, в четверг, господин Брауншвейг в присутствии господ Головкина и Райшаха, выслушав заявления с нашей стороны, сказал мне, что он знает о желании Его Величества отослать ко мне письма Сен-Жермена в Версаль, а также уверил меня в том, что в скором времени мне будет доставлена и другая корреспонденция, так как господин Сен-Жермен вел большую переписку с разными лицами с тех пор, как я отказал ему от моего дома. И, наконец, он добавил, что категорически не желает видеть этого проходимца. Ему, оказывается, и в голову не приходило, что он мог встречаться еще с кем-то за его спиной и заниматься всевозможными интригами и заговорами! Если нам не удастся хоть чем-то его дискредитировать, то он будет весьма для нас опасен, особенно в сложившейся ситуации. Такой человек одним только своим появлением способен повернуть вспять или приостановить любые переговоры. Наконец, я понял, что настало время высказать свое мнение, и заявил принцу Людовику; что я уполномочен сообщить ему и господам Головкину и Райшаху о том, что господин Сен-Жермен нами абсолютно дискредитирован, а следовательно, ни в коем случае нельзя полагаться на его слова по поводу наших дел или нашего правительства. Затем я попросил господина Брауншвейга при первой же возможности передать господину Йорку мои соображения по этому поводу. Примерно о том же я заявил вчера утром главе и секретарю правительства.

Возвратившись вчера вечером из Рисвика, я послал Сен-Жермену записку с приглашением посетить мой дом. Его, однако, на месте не оказалось. Как бы то ни было, карточку с приглашением я все же оставил, а через некоторое время еще раз послал за ним, и он наконец явился. Я не стал передавать ему письма господина Бель-Иля, опасаясь, что он попросту их уничтожит. Я лишь сказал ему, что маршал от имени Его Величества уполномочил меня выслушать все, что он имеет мне сообщить. Намой вопрос, касаются ли его инициативы нашей армии, флота или финансов, он ответил отрицательно. «В таком случае, — сказал я, — Вы, по всей видимости, хотите говорить о политике». И тогда я выложил все перспективы, которые уготованы ему в случае возвращения во Францию. Сначала он никак не отреагировал на мое заявление. Затем же удивление и досада мало-помалу охватили его. Однако несмотря на всю нервозность он не выглядел человеком, который осознал свою вину и желает расстаться со своими планами. Поэтому на прощанье я вновь очень серьезно предупредил его о том, что если он снова начнет вмешиваться в дела и интересы Его Величества, то я не смогу скрыть этого от Вас, а также публично заявлю о том, что его действия не находят ни малейшей поддержки со стороны Его Величества и министерства. Завершив дело, о котором я докладывал Вам в моей депеше под номером 575, я сразу же отправился на встречу с мистером Йорком. Я спросил его о том, не приходил ли к нему Сен-Жермен. Он ответил, что даже дважды. В первый свой визит они говорили о мире, на что мистер Йорк отвечал общими фразами об истинном желании Англии завершить войну. Далее господин Йорк сказал, что во время второй встречи он (Йорк) был более уверен в себе, чем при первой, так как на этот раз ему было уже известно, что Сен-Жермена не признал официальный представитель (то есть я). Затем он добавил, что герцог Ньюкаслский в ответ на его письмо, содержащее отчет о первым визите этого человека, просит передать, что мирные инициативы со стороны Франции будут всегда приветствоваться в Лондоне, из каких бы источников они ни исходили. Однако я не знаю, довел ли господин Йорк ответ до сведения упомянутой особы.

Прошу Вас, господин герцог, сообщить содержание этой депеши маршалу де Бель-Илю, который, я уверен, прекратит всяческую переписку с человеком, чье поведение выходит за рамки дипломатического этикета. Я пошлю с этой почтой пакет для господина Бель-Иля, где будут находиться вместе с моим письмом и те два, что он посылал мне для господина Сен-Жермена.

Осмелюсь доложить Вам, что господин Сен-Жермен пытается всех уверить, в том числе и меня, что Его Величество был с ним в таких доверительных отношениях, что предоставил в его распоряжение замок Шамбор на тех же условиях, что и в свое время маршалу де Саксу, впрочем, без годового дохода с замка… от которого, по его уверению, он сам отказался».

Вот как видятся и оцениваются эти действия самим Каудербахом и его корреспондентом Голицыным в их зашифрованной переписке. Заметим, что если вначале они весьма благожелательны, то после действий французской дипломатии оценки Сен-Жермену даются весьма нелицеприятные. Вот некоторые избранные места из их переписки:

Выдержка из письма князя Голицына господину Каудербаху:

«Лондон, 25 марта 1760 года.

Мне известно, что у графа Сен-Жермена хорошая репутация. Этот необычный человек находился некоторое время в Англии, и мне, право, трудно сказать, нравилось ли ему здесь. Он, видимо, ведет переписку кое с кем из жителей этих краев. Один из них утверждает, что поводом путешествия графа в Голландию послужил чисто финансовый интерес…»

Копия письма господина Каудербаха князю Голицыну.

«Гаага, 28 марта 1760 года.

Здесь много говорят о тайных переговорах между Англией и Францией, и, судя по всему, есть веские основания полагать, что это правда. Мне достоверно известно, что господа д’Аффри и Йорк разными путями добрались-таки до места встречи в Буа, где, вероятно, и состоялась их беседа. Мне также известно, что они встречались повторно в Рисвике. Теперь вы вправе оценить значимость этих встреч.

Пруссаки заявляют во всеуслышание, что если две ныне царствующие императрицы не склонятся к миру, то Франция пойдет собственным путем. Надеюсь, что с их стороны это всего лишь предположение. Господин Райшах говорит, что бояться нечего, ибо он уверен в абсолютном согласии между его двором и Францией. Однако я не совсем согласен с этим предположением.

Я уже говорил Вам о графе Сен-Жермене, ныне находящемся здесь. Господин д'Аффри, приняв его у себя в доме, где раньше тот неоднократно бывал, только что отказал ему в гостеприимстве, выполняя распоряжение своего двора, и поспешил известить о этом всех нас. Господин Сен-Жермен говорит, однако, что этот приказ исходит от господина Шуазёля, что он обвиняется во вмешательстве в дела, касающиеся мирных переговоров, и что он действительно посылал отчет о некоторых предположениях, обнаруженных им в беседе с господином Йорком, маршалу Бель-Илю, доверительные письма которого он всем нам показывал. Он заявил во всеуслышание, что господин д'Аффри пренебрег неким влиятельным лицом, которое могло оказаться чрезвычайно полезным. Эта история произвела здесь сенсацию. Вполне очевидно, что у господина Сен-Жермена имеется паспорт, подписанный королем Франции, который питает к нему симпатию. Именно по поручению этого монарха и находится господин граф в Голландии. Также очевидно, что он выполняет важную миссию, результат которой ожидается с нетерпением господином Бель-Илем, что недвусмысленно явствует из его писем. Госпожа де Помпадур, защитником которой является господин Сен-Жермен, тоже, вероятно, проявляет интерес к этому делу. Однако, как я думаю, этот джентльмен не слишком осторожен по отношению к господину д'Аффри, и сказать Вам правду, он кажется мне скорее глупцом. Я прошу Вашу Светлость сохранить эти подробности в тайне, ибо мне, наверное, не следует вмешиваться в эти истории…»

Копия письма князя Голицына господину Каудербаху.

«Лондон, 1 апреля 1760 года.

…Мне непонятно, на чем строятся, согласно Вашим заявлениям, сепаратные переговоры между Англией и Францией. Здесь нам не довелось слышать еще ни одного намека на подобные вещи, однако, если дело обстоит именно так, как Вы говорите, то я постараюсь что-нибудь узнать об этом. Что касается упомянутых променадов в Буа и Рисвик, то эти события отнюдь не являются достаточными основаниями для того, чтобы верить подобным слухам. Скорее всего речь идет о предположениях, с одной стороны, и о неосторожности — с другой. Тем не менее каким бы невинным ни представлялось подобное поведение, все же оно, осмелюсь сказать, очень странно в сложившихся обстоятельствах. Однако вряд ли стоит придавать серьезное значение этим искренним и доверительным проявлениям чувств, которые способны ввести в заблуждение наблюдателя от преувеличения значимости этих бесед, хотя на самом деле это всего лишь попытки одного из дворов скрыть истинное положение дел. Предположения подобного рода, все чаще звучащие здесь, в конце концов станут всеобщим достоянием.

Что же касается речей пруссаков, то я рекомендую не обращать на них никакого внимания, ибо все то, что они говорят об обеих императрицах и Франции, стремящейся к миру, абсолютно не заслуживает доверия. Весь мир ныне в равной степени желает заключения мира, но мира стабильного и на честных условиях. Поведение графа д'Аффри, послушного воле своего двора, по отношению к графу Сен-Жермену, отказавшемуся от попыток вмешательства в мирные переговоры без участия всех союзных дворов, в достаточной степени подтверждает ложность слухов о сепаратных переговорах, о которых я говорил выше. Граф Сен-Жермен повсюду считался кем-то вроде образованного авантюриста. Здесь, из-за своей неосторожности и безрассудного поведения, он был принят за шпиона и подвергся соответствующему обращению. Что же касается меня, то я, как и Вы, склонен считать его не очень разумным человеком…»

В то время как саксонский посланник польского двора в Гааге и посол России в Лондоне обмениваются догадками и предположениями, почерпнув пищу для размышлений из слухов, английская сторона обменивается секретными письмами, лейтмотив которых — проявлять мудрую осторожность, выжидать, отделываясь общими словами, и не торопиться с выводами, пока не будет убедительных доказательств намерений французской стороны, расстановки сил во французском кабинете, политической линии и полномочий того, кто будет эту линию проводить.

Джозеф Йорк — графу Холдернессу. (Секретно.)

«Гаага, 25 марта 1760 года.

Милостивый Государь,

сегодня я получил посланное с нарочным Ваше секретное письмо от двадцать первого числа. Вы, вероятно, понимаете, каким счастьем было для меня узнать об одобрении Его Величеством моей тактики в переговорах с графом Сен-Жерменом. Я благодарен Вашей Милости за предоставленную информацию, ибо, как Вы понимаете, при приближении к делам такого характера всегда возникают определенные опасения. Имея ныне ясные и исчерпывающие распоряжения Его Величества, я сию же минуту приступлю к их исполнению и сегодня же вечером начну действовать. Я дам знать господину Сен-Жермену, который находится сейчас в Амстердаме, о том, что у меня есть для него новости. Я постараюсь, по возможности, ясно и доходчиво объяснить ему все то, что Вы мне предписываете, и попытаюсь вести разговор вокруг той стороны дела, по поводу которой я уже имею указания, уходя от обсуждения вопросов, пока не оговоренных инструкцией Его Величества. Во всяком случае, Вы будете немедленно проинформированы обо всех подробностях диалога. Имею честь оставаться с неизменным к Вам великим уважением…»