Граф Соколов — гений сыска

Все шесть фигур кадрили закончились. Но дирижер, желая продолжить общее удовольствие, вновь сыграл ритурнель контрданса и громко скомандовал:

— Гран раунд!

Это было его правом — ввести в танец дополнительные фигуры.

И Соколов вновь повел в круг сиявшую восторгом первой любви княжну.

Снотворное

На другой день после полудня Соколов отправился на Поварскую, 26. Здесь в большом доходном доме Мария Егоровна и ее отец снимали просторную квартиру на первом этаже. В помещении пахло камфарным спиртом, лекарством и чем-то тяжелым, чем пахнет всегда там, где долго и трудно болеют.

Егор Алексеевич, которого еще на Рождество видели на балу в Дворянском собрании и который тогда всех поражал своим безудержным весельем и неутомимостью в танцах, теперь лежал в спальне весь высохший, с заострившимся подбородком, с черными кругами возле ввалившихся глаз.

Увидав гостя, Егор Алексеевич слабо улыбнулся бескровными губами:

— Мне Маня сказала, что давеча видела вас у сестры. Ей так понравился вечер, — больной закашлялся и долго не мог перевести дыхание. Наконец, справившись, он сказал дочери: — Вот, а ты, Маня, не хотела идти к сестре, еле заставил тебя. А как у вас дела, граф?

Соколов что-то начал говорить, а Егор Алексеевич устало закрыл глаза, и невозможно было понять, спит он или слушает. Вдруг он приподнялся на постели и тихо сказал:

— Граф, а моя свеча почти догорела. Чуть-чуть осталось.

Княжна заплакала и вышла из комнаты. Больной успел сказать вдогонку:

— Маня, дай мне снотворное... Очень горькое, но помогает хорошо. А от люминала и веронала давно никакого толку нет.

Соколов хотел посидеть еще, но больной великодушно прошептал:

— Идите к Мане! Я плохо обошелся с ней. Мать ее умерла, когда Мане шестой годок шел. А теперь я оставляю ее без капитала, замуж не успел выдать. Как она без меня будет? Ну, идите...

Когда Соколов увидал в соседней комнате княжну, она что-то капала в рюмку. Объяснила:

— Новое сильное снотворное — некрофин.

Сыщик ощутил резкий кисловато-горький запах.

Вскоре он раскланялся.

— На несколько дней, Мария Егоровна, я по служебным обстоятельствам покидаю Москву. Мне пора идти.

Она печально взглянула на него, с болью произнесла:

— Я буду скучать без вас. Храни вас Господь! — и по-матерински осенила его крестным знамением.

Гадание

Через Смоленск, Минск и Вильну два неразлучных приятеля — Соколов и Жеребцов направлялись в Граево. В вагоне первого класса приятно и привычно пахло кожей, дорогими женскими духами и паровозным дымом.

В дверь кто-то деликатно постучался. На пороге стоял бравый генерал в форме пехотинца, он был явно навеселе. Бодрым баском проворковал:

— Простите, господа! Меня зовут Семен Ипполитович Обухов. Мы хотим сыграть в бостон, а нас трое, еще одного партнера не хватает. Не желает ли кто из вас партию составить?

Жеребцов вопросительно посмотрел на шефа. Соколов равнодушно произнес:

— Хочешь — играй! Все равно все казенные деньги у меня. Не проиграешь!

Жеребцов и генерал ушли.

За окнами стемнело. Погода испортилась, и наискось по стеклам струились дорожками мелкие капли. Соколов достал из саквояжа единственную книгу, которую взял в дорогу. Это был сборник стихов “Листопад”. Несколько лет назад автор — Иван Бунинподарил ее сыщику, сделав дружескую надпись. Соколов наугад открыл книгу и прочитал:

Как жутко сердце замирает!

Как заунывно в этот час

Сквозь вопли бури долетает

Колоколов невнятный глас!

На душе стало как-то неуютно. Подумалось: “Это кто-то из великих любил гадать по книгам, и какой текст попадался наугад — так и сбывалось. Да, кажется, поэт Пушкин. Ладно, он суеверный был, а почему у меня сердце так тревожно сжалось? Что дальше в стихе?”

Звучит он скорбью погребальной,

И снится мне: уж не взойдет

Из тьмы холодной и печальной

Ни новый день, ни новый год...

И на пустынном, на великом

Погосте жизни мировой

Кружится смерть в веселье диком

И развевает саван свой!

— Тьфу ты, Господи! — в сердцах произнес Соколов. Пришла мысль: “И так словно с завязанными глазами в пропасть летишь, не знаешь, где и как приземлишься, а тут страсть такая! Когда охоту за кровавым маньяком Копченым начал, я уже себе представлял, с чем столкнусь.

Здесь же — нет, не могу разгадать загадку. Все, даже Коля Жеребцов, уверены, что я полностью лишен страха. Нет, ошибаются! Просто я умею потерпеть, могу себя в руках держать и никогда не впадаю в панику. Главное — дело честно делать!”

Дверь в купе распахнулась. На пороге появился Жеребцов, раскрасневшийся от азарта, выпитого вина и некоторого огорчения. Шумно вздохнув, произнес:

— Пятьдесят три рублика продул. Генерал играть любит, но не умеет. Так что с этим партнером мне не шибко повезло. Впрочем, нет худа без добра. Их превосходительство едет из Москвы на побывку к брату — как раз в Граево. У того большой дом — генерал очень просит остановиться у них. Тем более что в этой дыре нет ни одной приличной гостиницы, только постоялый двор при таможне, да другой дом — публичный. Ни то ни другое нам не подходит.

Соколов согласно кивнул толовой:

— Правильно, но у генерала остановишься только ты. Я полезу в пасть огненного дракона, пожирающего людей, — остановлюсь у Луканова.

Стратегия

В Граеве было темно и печально. В воздухе висела промозглая мга, пахло болотом, дымом кизяка и еще черт знает какой дрянью. Из вагона сыщики вышли порознь. Еще загодя Соколов предупредил:

— Адрес этого Луканова у тебя есть. Если завтра утром я не приду в генеральский дом, то бери жандармов из таможни, арестовывайте Луканова и ищите мой труп.

Жеребцов испуганно перекрестился:

— Господь с вами, Аполлинарий Николаевич!

Соколов спокойно молвил:

— Служба у нас такая! Мое дело — дать тебе указания, на всякий случай. Луканов — штучка не шибко простая.

Если он действительно корыстный убийца, я сделаю все возможное, чтобы его спровоцировать. По обычному каналу ему сообщили, что я к нему иду, и он знает, что меня следует перевести через границу.

— Но возможно, что Луканов не имеет отношения к исчезновению агентов?