Графиня Де Шарни

– Друг мой! – прошептала г-жа Дантон, пытаясь разбудить мужа.

– А? Что? – пробормотал тот спросонья. – А-а, опять…

– Господин Дантон! – обратился к нему высокий светловолосый юноша. – Вас там ждут.

– Где – там?

– В коммуне.

– Кто меня ждет?

– Комиссары секций, а особенно – господин Бийо.

– Бешеный! – прошептал Дантон. – Ладно, передайте Бийо, что я сейчас приду.

Остановив свой взгляд на юноше, лицо которого было ему незнакомо, он поразился его недетскому выражению, несмотря на совсем юный возраст капитана.

– Прошу прощения, господин офицер, а кто вы такой?

– Меня зовут Анж Питу, сударь; я – капитан Национальной гвардии Арамона.

– Ага!

– Я брал Бастилию.

– Отлично!

– Вчера я получил письмо от господина Бийо, сообщавшего мне о том, что здесь ожидается жестокий бой и что нужны все настоящие патриоты.

– И что же?

– Тогда я отправился в путь с теми из моих людей, кто пожелал за мной последовать; но поскольку они не могли за мной угнаться, они остались в Даммартене. Завтра рано утром они будут здесь.

– В Даммартене? – переспросил Дантон. – Да это же в восьми милях отсюда!

– Совершенно верно, господин Дантон.

– Сколько же от Парижа до Арамона?

– Восемнадцать миль… Мы вышли нынче утром в пять часов.

– Ага! И вы проделали восемнадцать миль за один день?

– Да, господин Дантон.

– И прибыли?..

– В десять часов вечера… Я спросил господина Бийо; мне сказали, что он, должно быть, в Сент-Антуанском предместье у господина Сантера. Я побывал у господина Сантера; но там мне сказали, что господин Бийо к ним не заходил и что я, верно, найду его в Якобинском клубе на улице Сент-Оноре; у якобинцев я его тоже не нашел, меня направили в Клуб кордельеров, а оттуда – в ратушу…

– Ив ратуше вы его застали?

– Да, господин Дантон. Тогда же он дал мне ваш адрес и сказал: «Ты ведь не устал, Питу? – Нет, господин Бийо. – Тогда ступай и скажи Дантону, что он – лентяй и что мы его ждем».

– Тысяча чертей! – вскочив с постели, воскликнул Дантон. – Этот мальчик заставил меня покраснеть! Идем, дружок, идем!

Он поцеловал жену и вышел вслед за Питу.

Его жена тихонько вздохнула и откинула голову на спинку кресла.

Люсиль решила, что та плачет, и не стала мешать ее горю.

Однако видя, что г-жа Дантон не шевелится, она разбудила Камилла; подойдя к г-же Дантон, она увидала, что бедняжка лежит без чувств.

В окнах забрезжил рассвет; день обещал быть солнечным; однако – можно было принять это за дурное предзнаменование – небо скоро стало кроваво-красным.

Глава 26. В НОЧЬ С 9 НА 10 АВГУСТА

Мы рассказали, что происходило дома у трибунов; поведаем теперь, что происходило в пятистах футах от них в королевской резиденции.

И там женщины плакали и молились; они плакали, может быть, даже больше: как сказал Шатобриан, глаза принцев крови устроены таким образом, что в них умещается больше слез.

Однако необходимо отдать всем справедливость: принцесса Елизавета и принцесса де Ламбаль плакали и молились; королева молилась, но не плакала.

Ужин был подан, как обычно: ничто не могло отвлечь короля от еды.

Выйдя из-за стола, принцесса Елизавета и принцесса де Ламбаль удалились в комнату, известную под именем зала заседаний: было условленно, что там проведут ночь все члены королевской семьи, выслушивая доклады; королева тем временем отозвала короля в сторону и увлекла за собой.

– Куда вы меня ведете, ваше величество? – полюбопытствовал король.

– В мою комнату… Не угодно ли вам будет надеть кольчугу, в которой вы были четырнадцатого июля, государь?

– Ваше величество! – возразил король. – Было вполне разумно оберегать меня от пули или кинжала убийцы в день церемонии или заговора; но в день сражения, когда мои друзья рискуют ради меня головой, было бы подлостью не рисковать вместе с ними.

С этими словами король оставил королеву, вернулся в свои апартаменты и заперся с исповедником.

Королева отправилась вслед за принцессой Елизаветой и принцессой де Ламбаль в залу заседаний.

– Что делает король? – спросила принцесса де Ламбаль.

– Исповедуется, – с непередаваемым выражением отвечала королева.

В эту минуту дверь отворилась и на пороге появился граф де Шарни.

Он был бледен, но прекрасно владел собой.

– Могу ли я переговорить с королем? – с поклоном спросил он у королевы.

– В настоящее время, граф, – отозвалась Мария-Антуанетта, – король – это я!

Шарни знал это лучше, чем кто бы то ни было; однако он продолжал настаивать.

– Вы можете подняться к королю, – сказала королева, – но, клянусь, вы ему очень помешаете.

– Понимаю: король принимает Петиона?

– Король заперся со своим исповедником.

– Значит, я, как главный распорядитель дворца, сделаю свой Доклад вам, ваше величество, – отвечал Шарни – Что ж, сударь, как вам будет угодно, – промолвила королева.

– Я буду иметь честь докладывать вашему величеству о численном составе наших сил. Конная жандармерия под командованием господина Рюльера и господина де Вердьера численностью в шестьсот человек построена в боевом порядке на большом плацу в Лувре; пешая парижская жандармерия, intra muros 43 , находится на казарменном положении в конюшнях; отряд в сто пятьдесят человек был выделен для размещения в Тулузской ратуше на случай внеочередного сопровождения кассы или казны; пешая парижская жандармерия, extra muros 44 , состоящая всего из тридцати человек, занимает пост у небольшой лестницы, ведущей к королю из двора Принцев; двести офицеров и солдат бывшей конной или пешей гвардии, сотня молодых роялистов, столько же старых дворян, еще около четырехсот защитников собраны в Лей-де-Беф и прилегающих к ней залах; около трехсот национальных гвардейцев рассредоточены во дворах и в саду; наконец, полторы тысячи швейцарцев, составляющие основную силу двора, только что заняли различные посты, а также размещены в главном вестибюле и у лестниц, защиту коих они взяли на себя.

43.

В стенах (лат.).

44.

За стенами (лат.).

– Что же, сударь, ужели все эти меры вас не удовлетворяют? – молвила королева.

– Ничто не может меня удовлетворить, – отвечал Шарни, – когда речь идет о спасении вашего величества.

– Так вы, сударь, считаете, что мы должны бежать?

– По моему мнению, ваше величество, вам, королю, вашим августейшим детям следует окружить себя нами.

Королева сделала нетерпеливое движение.

– Вы, ваше величество, не любите Лафайета – пусть так! Однако вы же доверяете герцогу де Лианкуру; он – в Руане, ваше величество; он снял там дом у английского дворянина, некоего господина Каннинга; командующий войсками в провинции привел своих солдат к присяге на верность королю; швейцарский полк Залишамаде, на который вполне можно рассчитывать, эшелонирован на дороге. Все пока спокойно: давайте выйдем через Поворотный мост, доберемся до городских ворот Этуаль; триста кавалеристов конституционной гвардии ждут нас там; в Версале без труда наберется полторы тысячи дворян. Имея четыре тысячи человек, я берусь проводить вас, куда пожелаете.

– Благодарю вас, господин Шарни, – отозвалась королева, – я ценю вашу преданность, заставившую вас покинуть дорогих вам людей ради того, чтобы предложить свои услуги иностранке…

– Ваше величество! Вы ко мне несправедливы, – перебил ее Шарни. – Жизнь королевы всегда будет для меня дороже жизни всех других людей, так же как долг для меня всегда будет превыше всех других добродетелей.

– Ах, да. Долг… – пробормотала королева, – раз вы заговорили о долге, то я тоже могу сказать, что исполняю долг, который понимаю по-своему: мой долг – заботиться о величии монархии, и если уж ей суждено погибнуть, я должна позаботиться о том, чтобы она погибла стоя и не теряя достоинства, как умирали античные гладиаторы, учившиеся встречать смерть без страха.