Грань

— Ладно. Я попрошу Клэр сообщить тебе все, что ей удастся узнать.

48

Клэр Дюбойс перезвонила мне с первым докладом о Загаеве уже через двадцать минут. Вероятно, это был ее новый личный рекорд.

— Я уже все отправила Фредди, — информировала меня она. — Он сейчас подписывает ордера.

— Хорошо. Теперь рассказывай.

— Он родился в окрестностях Грозного. В двадцать два года приехал в Америку, чтобы получить образование в одном из университетов. Учился в Вашингтоне. Диплом писал в Массачусетском технологическом институте. Потом вернулся в столичный округ. Поселился в Александрии, где стал временами посещать мечеть радикально настроенных мусульман. С ними скоро порвал — видимо, был недостаточно глубоко религиозен. Зато из него вышел первоклассный предприниматель. Хорошо образованный, он легко заводил нужные связи, вращался в кругах дипломатов и бизнесменов, работавших на правительство. И быстро понял, что выгоднее всего торговать экономическими секретами.

— Почему же его не посадили?

— Он проходил по статье «промышленный шпионаж». Его деятельность была противозаконной, но он вел себя умно. Формально ни один из украденных им секретов не представлял прямой угрозы национальной безопасности. Что касается пакистанской пары, которую ликвидировали Джоанн и ее напарники, то они были связниками и аналитиками информации. Собирали данные по крупицам от Загаева и ему подобных, а потом превращали в по-настоящему ценный шпионский материал. Говоря «ценный», я имею в виду опасный. Я тут многое узнала о стержнях из ядерного топлива и центрифугах. Тема обогащения урана — действительно увлекательный предмет.

И все это за какие-то двадцать минут!

Но прежде чем Клэр начала читать мне лекцию по ядерной физике, я перебил ее вопросом:

— Как я понял, Загаев во всем признался, сотрудничал с ФБР и ему разрешили осуществлять его американскую мечту?

— Да. Он женился, завел двоих детишек и полностью порвал с прошлым.

И не он один, невольно подумал я, видя перед собой Джоанн.

— Однако в последние годы Загаев снова стал уделять больше внимания религии, хотя мечеть, которую сейчас посещает он и члены его семьи, принадлежит к более умеренному крылу ислама. А в широком смысле Загаев ведет вполне светский образ жизни. У него сеть магазинов ковровых изделий и ресторан. Дети учатся в хороших частных школах. Много путешествует. Часто бывает, например, в Турции. Вероятно, это связано с коврами. Как и поездки в Саудовскую Аравию и Иорданию.

— Нигде не наследил?

— Нет. За ним не числится ничего ни в нашей, ни в британской, ни в пакистанской, ни в индийской, ни в иорданской, ни в саудовской, ни в израильской базах данных.

Казалось бы, зацепиться не за что. Но мне все еще трудно было расстаться с идеей о «спящем» агенте.

Между тем Дюбойс продолжала излагать информацию, которую, как она прекрасно знала, я все равно затребую. Клэр проверила зарегистрированное на имя Загаева оружие (такового не числилось, поскольку он несколько лет назад состоял под судом и ему запрещалось владеть даже пневматическим пистолетом), уголовные дела против него (не возбуждались), нарушения правил дорожного движения (одно — при правом повороте поторопился и пересек сплошную), экстремистские высказывания в социальных сетях Интернета (не имелось), автомобили в собственности, ипотечные кредиты, обращения за медицинской помощью, приобретение необычных потребительских товаров, маршруты поездок. Также она получила данные об успехах в торговле коврами и работе ресторана.

Я знал, люди Уильямса считали Загаева законопослушным гражданином, но не верил, что такой человек окончательно порвал с прошлым.

Когда я закончил разговор, Джоанн посмотрела на меня. Она слышала практически все.

— Вы считаете, это Загаев?

— Не знаю. Мы проводим расследование.

— Мне он показался таким незначительным. Я как-то не вижу его в подобной роли.

Я уселся в глубокое кресло, и меня окутал запах, исходивший от старинной обивки.

Немного помолчав, Джоанн вдруг сказала:

— Спасибо вам.

Я удивленно вскинул брови.

— За Мари. Вы ведь не обязаны были ходить за нею. Это же не ваша работа.

— Ошибаетесь. Моя работа состоит и в том, чтобы мои клиенты не отделялись друг от друга. Слишком повышается степень риска.

Она понимающе посмотрела на меня:

— Это ведь я представляла для нее опасность, верно?

Я заговорил совсем тихо, хотя был уверен, что Мари и так не услышит нас:

— Она побежала к скале у реки, но не для того, чтобы с нее спрыгнуть.

— Однако уверенности в этом у вас не было?

— Нет, не было. Она очень ранима. Но нельзя назвать ее совершенно потерянным человеком.

— В отличие от меня.

Я лишь промолчал. Да и что я мог сказать ей? Моя задача — сохранить в целости физическую оболочку моих подопечных, а о своих душах и сердцах должны позаботиться только они сами.

— Знаете, Корт, в чем заключалась моя самая большая ошибка? В том, что я поверила, будто это возможно. Делать то, что поручал мне Уильямс, а потом бросить такую работу, словно ее никогда не было, и посвятить себя семье. — Кивок в сторону спальни. — Став ведущей опергрупп, я решила, что нормальная жизнь отныне не для меня.

Она вздохнула.

— А несколько лет назад одна из наших операций чуть не провалилась. В меня стреляли и довольно серьезно ранили.

— Официально это оформили как автомобильную аварию.

Джоанн, казалось, больше не удивляло, как много я знал о ней и как верно строил предположения.

— Мне сделали пластику на входном отверстии от пули, чтобы это выглядело как порез куском металла, — сказала она с грустной улыбкой. — Эти люди ничего не упускают из виду.

Затем уголки ее рта грустно опустились.

— Но с того дня я уже не могла иметь детей.

— Понимаю. Крайне прискорбно.

Джоанн горестно покачала головой, должно быть, представляя реакцию Райана, когда ему станет известна и эта подробность.

— Лежа после ранения на больничной койке, я не придала этому особого значения. Считая ту пулю ниспосланным свыше знамением, означавшим, что мне суждено навсегда остаться в группе «Сикл». Но потом я встретила Райана, его дочь и только тогда поняла, чего лишилась. И меня потянуло к ним. Но я глупейшим образом ошиблась. Мне не следовало вообще связываться со своей организацией либо не покидать ее из-за стремления обзавестись семьей, стать женой и матерью. — Джоанн едва заметно улыбнулась. — Даже странно, что прошло столько времени, прежде чем меня разоблачили. Невозможно прожить две жизни, Корт. Уверена, вам это прекрасно известно. Разница между нами в том, что вы честнее. Вы ведь даже не пытались…

К своему удивлению, я не мог посмотреть ей в глаза. Она что-то поняла и добавила:

— Или вы тоже сделали попытку, но, как и я, потерпели крах… Извините, я не должна переступать определенную черту.

Я не знал, что ей сказать, и потому с облечением услышал, как подал признаки жизни мой телефон.

— Мне надо ответить.

— Конечно.

Я поднялся, отошел в сторону и принял вызов.

— Фредди? Что у тебя нового?

— Есть нечто очень интересное, Корт. Теория с побегом от медведя оказалась верна. Ты был прав. Послушай, что мне сообщили. Примерно пятнадцать минут назад мы перехватили звонок, сделанный с телефона брата человека, работающего в «Аннандейл карпет» — компании Загаева. Ты знаешь, что у нас есть техника, позволяющая автоматически идентифицировать голоса людей, говорящих по телефону. Мы располагали образцом голоса Загаева, записанным несколько лет назад, и электроника определила его, как мы, впрочем, и ожидали. Но что касается его собеседника, то он стал для нас приятным сюрпризом. Не слышал о парне по имени Генри Лавинг?

Я окаменел, склонившись над столом.

— Мы прогнали запись через три компьютерных программы и сверили с четырьмя фрагментами разговоров Лавинга, зафиксированными в прошлом. Сомнений нет — это он.

— О чем они говорили?

— Они шифровались, но не слишком усердно. Типичный обмен условными фразами. Загаев спросил, как идет доставка товара. Лавинг ответил, что произошла задержка из-за торговой точки на побережье в Лоудене, которую пришлось закрыть. Там дела пошли неудачно.

Ясно, что речь шла о попытке похищения Аманды.