Гранд-адмирал. Том пятый. Часть 1

И не верили в это.

Не принимали.

Умак так долго, так натужно пытался быть тем, кем все хотели его видеть; пытался сдерживать свой страх, свои едкие шуточки, звучавшие не к месту и не ко времени; пытался быть хорошим учеником, хорошим другом, скромным разумным, настоящим джедаем…

Но под сводом этой арки попыткам пришел конец.

Нет причины и дальше отрицать правду о себе.

Игра в героя не просто допустима… она необходима.

Чтобы удержать этот порог, недостаточно ранить и убивать, недостаточно быть сдержанным, хирургически точным, и скорбящим. Чтобы удержать порог, он должен не просто разить, а разить без усилия, без опасения, со смехом.

С радостью.

Чтобы удержать порог, он должен танцевать, кружить и прыгать, увлекая своих противников.

Жертв.

Он должен вынудить их сознательно помедлить перед тем, как выступить против него.

Должен заставить их бояться.

Он произнес слова: волшебное заклинание, разрушившее барьеры и освободившее бурный поток.

Поток, который смыл с него всю шелуху, оставив лишь то, ради чего он жил и был готов умереть.

Идею лучшего будущего для своих братьев и сестре.

Живых и тех, кто придет им на смену.

Ни один не пройдет.

В его руках клинок павшего героя — его учителя, который он добыл неимоверными усилиями, но теперь он сам герой, и падать не ему.

Он возносится.

Сила гремит в нем, и он гремит в Силе.

Сняв запреты, оставив в стороне все сознательные мысли, прислушиваясь только к своей страсти и радости, контролируя их в этом сражении, он обретает мощь, о которой и не мечтал.

Он сам стал схваткой.

Он не знает об усыпавших пол тоннеля трупах, которые его ноги проворно минуют сами по себе.

Он не знает об искореженных пластинах дюрастила, которые сам же и оторвал от обломков ворот, поднимающихся и вращающихся вокруг него, чтобы отразить бластерные заряды, которые запускают в него снайперы и подступающие для новой атаки новые обреченные бойцы.

Не знает о полуразрушенных статуях из атриума, которые Сила увлекла в танец; о гигантских фигурах джедаев многих рас, населяющих галактику, которые словно ожили и выступили на его стороне, гремя, вертясь и падая, подминая под себя десятки и сотни врагов, и превращая атриум в место бойни.

И уж совсем его не заботят очертания разрушенных древних стен, освещение, или число нападающих.

Десяток?

Сотня?

Тысяча?

Скольких врагов перенесли в безопасные места после получения несмертельных ран?

Да и вообще, были ли раненные в этом бою?

Маловероятно.

Он не стремился их обезоружить и вывести из боя.

Он стоял за сои идеалы.

И убивал за них.

Сколько вражеских солдат сейчас лежат мертвыми в клубах пыли посреди развалин и останков двух «Джаггернаутов»?

Он не помнит, ибо памяти не существует как таковой.

Нет прошлого.

Нет будущего.

Он даже не осознает себя.

Не осознает солдат Содружества и бывшего ученика, ставшего ныне заклятым врагом.

Он стал воинами, с которыми сражается, истекая кровью вместе с каждым, кто падает от его ударов.

Нет больше Бре’ано Умакка; нет солдат Содружества Пяти Звезд, нет джедаев и ситских прислужников.

Есть только танцоры и танец.

В этом танце все сущее: от вращения кварков до медленного обращения галактик, все в движении.

Все в танце.

Все в сущем.

* * *

Инквизитор приблизился к своему противнику.

— Красота, ведь правда же? — проговорил он, указав на тела убитых солдат, истерзанных в труху.

Его не заботило то, что бывший учитель управляет строительным мусором, без малейшего вреда для себя используя его для защиты и нападения, бросая куски колонн и перекрытий, чтобы уничтожать целые отряды солдат, которые он, инквизитор, отправил на бойню.

— В этих смертях нет красоты, — громогласно ответил мон-каламари. — Ты отправил этих людей на закланье, чтобы ослабить меня. Ты напрасно пожертвовал ими, потому что только сделал меня сильнее. Твоя мелочность и маниакальность открыли мне глаза. Ты — тот, кто хотел меня убить за мою слабость — сделал меня сильнее.

— Этого боя тебе никогда не пережить, старик, — пообещал ему инквизитор. — Я никогда не полагаюсь на удачу. И именно поэтому мне всегда удается выжить. У меня всегда есть запасной план, чтобы избежать любых неприятностей…

— Всегда? — было в его голосе что-то такое, от чего инквизитор застыл на месте. — Любых неприятностей?

В одно мгновение каменная защита вокруг мон-каламари превратилась в поток смертоносных снарядов, которые растерли кровавыми следами подобравшихся к верхним ступеням главного входа новых штурмовиков.

Инквизитор посмотрел на то, как от целого батальона остались лишь куски тел, потеки крови и кашицы мозгов.

Он даже не успел набрать воздуха в легкие, чтобы спросить, о чем это говорил его бывший учитель, действующий отнюдь не по-джедайски, но не успел этого сделать.

Его невысказанный вопрос был разрешен до тошноты знакомым звуком… щелчком… шипением… гулом.

Медленно, грациозно, опасаясь увидеть то, от чего он не в силах был бы отвести взгляд, инквизитор повернулся к новому источнику бледноватого света в этом разрушенном месте.

Повернулся к свету, который сам искрился синевой, и отбрасывал беловатые блики на изгибы остатков некогда великолепного интерьера.

И обнаружил, что смотрит на кончик светового меча всего в сантиметре от кончика своего носа.

— Световой меч — весьма интересное изобретение, — дружелюбно произнес Бре’ано Умакк, оказавшийся всего в паре метров от него. — За всю военную историю не было создано ничего подобного. Парадоксальное оружие, сродни джедаям, которые им пользуются: мирные воины, убивающие во имя жизни. Ты когда-нибудь замечал? Клинок округлый, у него нет режущего края. Но это световой меч — и сам по себе является ни чем иным, как режущим краем. Как ни поверни клинок, он всегда наносит порез. Любопытно, да? Можно даже сказать, символично.