Граненое время

Захар Александрович сам был новичком в совхозе и, рекомендуясь новому директору, сказал с иронической улыбкой: «Наш брат, секретарь, привык считать, что до него никакой истории не было, а если и была, то плохая история!» Витковский рассмеялся, впервые услышав это изречение — шутку бывалых партработников.

Прошлое Витковского легко читалось по муаровым ленточкам на кителе: был под Москвой и на Кавказе, участвовал в боях за Белград, Будапешт и Вену. Да и имя его не раз мелькало в приказах Верховного Главнокомандующего. Другое дело — он, Захар. Правда, он двадцать лет проработал секретарем райкома, тем паче в войну, в таком районе, который кормил, пожалуй, два-три корпуса. Во всяком случае, он так и остался до конца войны в запасе: кто-то должен был бесперебойно снабжать хлебом фронт.

И вот недавно Захар, что называется, вышел в тираж. Может, он бы еще поработал, если бы в области не началось укрупнение районов. Попал под реорганизацию и его, Захара, пригородный район, крепкий, давно обжитый, как хороший двор у рачительного хозяина... На партконференцию приехали секретарь обкома и заведующий сельхозотделом. «Теперь пойдут дипломатические переговоры», — заключил Захар.

Когда он остался в кабинете вдвоем с секретарем обкома, тот замялся, не зная, как видно, с чего начать.

— Слушаю вас, Роман Андреевич, — деликатно подтолкнул его Захар.

Секретарь обкома положил недокуренную папиросу в пепельницу, но тут же взял другую, чиркнул спичкой.

— Посоветовались мы у себя на бюро и пришли к выводу, что пора тебе, Александрыч, менять географию.

— Так, так... Мне не привыкать странствовать по области. Куда же меня теперь?

Секретарь обкома отвел взгляд, глубоко затянулся, спросил как бы между прочим:

— Тебе сколько уже?

— Пятьдесят четыре, — сказал Захар, утаив на всякий случай добрую половину пятьдесят пятого.

— Поработал ты, дорогой Александрыч. Спасибо, от всего обкома спасибо.

— Так вы это меня, что называется, совсем?..

— Совсем.

— Вот так новость... За что же, а? Средненький район, да? Средний уровень? Не похоже. Район из первой десятки в области. Пусть шагаем мы не очень ходко, но, черт побери, без остановок. У других то подъем, то спуск, то подъем, то спуск — тем паче, в животноводстве. У нас нет этой м о р с к о й болезни. А если не круто берем вверх, так это понятно: район-то был фактически запущен. Помните, наверно, сколько тут сидело уполномоченных? А заготовителей? Чуть ли не на каждого колхозника — заготовитель!

— Я сказал: мы довольны твоей работой.

— Вижу, вижу, как довольны. Спасибо тебе, старик Захарушка, и подавай в отставку, пока не поздно!

— Ты поработал на своем веку. Теперь очередь за твоим соседом. Он помоложе.

— Деревня не невеста, секретарь не жених. Тут неравный брак определяется не возрастом, а кое-чем другим.

— Повторяю: у нас нет к тебе никаких претензий, — мягко и тихо говорил секретарь обкома, уже ругая себя, что поддержал другую кандидатуру. — Мы подыщем тебе в городе работу поспокойнее, дадим квартиру со всеми удобствами, с газом...

— Живи, мол, и не тужи, хватит, помотался по хлебозаготовкам. Эдак можно и прослезиться от старческого умиления! Да на кой черт мне эта газифицированная обитель отставника? Особенно теперь, когда в деревне, стало работать полегче.

— Не горячись.

И Захар умолк, ссутулился. Роман Андреевич с сожалением приглядывался к нему, не находя тех немногих слов, которые могли бы ободрить его сейчас.

— А может, пошлете меня в какой-нибудь совхоз?

— Пожалуйста, выбирай любой.

— Серьезно?

— Вполне. Уважим твою просьбу. Но лучше бы отдохнуть тебе, — Роман Андреевич старался сгладить впечатление от своего нечаянного п о ж а л у й с т а.

Взгляды их встретились, Захар грустно улыбнулся, поняв окончательно, что дело тут не в возрасте, если ему с такой готовностью предлагают работенку меньшего масштаба.

— Вот теперь все стало на свое место, — глухо сказал он и отвернулся, чтобы не смущать и без того смутившегося Романа Андреевича.

— Какой же ты мнительный, не знал.

— Старого воробья на мякине не проведешь. Но я не обижаюсь на вас. В конце концов масштаб партийной работы измеряется не пространством, а временем, точнее, отношением к нему.

— Ладно, не сердись, Александрыч. Пойдем на бюро, пора...

Секретарь обкома сдержал слово: через неделю Захар выехал в совхоз «Гвардейский» — в самый дальний, юго-восточный угол области. Это было крупное хозяйство: посевная площадь не уступала иному району. Еще недавно совхоз пользовался громкой славой — шутка ли, сдавал полтора миллиона пудов отличной пшеницы. Но потом дела в совхозе стали ухудшаться: хлеба заглушал овсюг, невесть откуда занесенный на эти чистейшие земли, а усилия людей ослаблялись другими сорняками — любителями снимать сливки с целины.

Захара никогда не посылали туда, где все налажено, и он привык к тому, что раз очередной переезд, то опять какое-нибудь разбитое корыто. В совхозе он застал одних временно исполняющих обязанности: ни директора, ни секретаря парторганизации уже не было. Начало мая — время дружных всходов — совпало с переменами в «Гвардейском». Люди ждали приезда нового начальства, как ждут дождя.

На другой день после партийного собрания, на котором Захар Александрович был избран секретарем парткома, грянул гром, и всю ночь шел проливной, без ветра, благодатный дождь. По этому поводу шутили:

— В сорочке родился новый секретарь!

— Наверное, верующий, с крестиком!

— А может, гром-то в честь нового директора?

— Он, говорят, генерал.

— Ну берегись, ш т р а ф н а я рота!..

Захар обошел всю центральную усадьбу, побывал чуть ли не в каждом доме. Он никому ничего не обещал, терпеливо выслушивая жалобы на тесноту, никудышную торговлю, скуку и прочие изъяны сельского быта. На него смотрели так, будто он привез с собой миллионы, будто вслед за ним идут грузовики с товарами и не сегодня-завтра самолеты доставят сюда Большой или Художественный театр из Москвы. Новый секретарь сопоставлял разные жалобы, стараясь докопаться до их п р и р о д ы — что тут правда, что полуправда, а что от лукавого.

— Увольте, пожалуйста, — обратился к нему мужчина лет сорока пяти. — Других просьб нету. Только эта, единственная.

Захар разговорился с ним: кто, откуда, давно ли работает в совхозе.

— Переселенцы мы.

— Из каких же мест?

— Из-под самого Акмолинска.

— Так, так. А в Акмолинскую область переселились откуда?

— Из Алтайского края.

— А в Алтайский край?

— Куряне мы, курские.

— И давно этаким манером переселяетесь?

— Да с тысяча девятьсот пятьдесят четвертого.