Грани веков

Солнечные блики сверкающими россыпями играли на усыпанной драгоценными камнями шапке Мономаха в руках высокого худого старца в белом патриаршем клобуке, стоявшем на солее напротив юного царя.

Федор выглядел сосредоточенным и взволнованным — он не сводил глаз с патриарха, внимая его речи.

Коган вздохнул и отер пот со лба, украдкой бросив взгляд на Настасью, стоявшую вместе с Пелагией и другими женщинами на другой стороне храма.

Приглашение на торжественное богослужение и церемонию коронации было знаком особого царского расположения, однако, Коган чувствовал себя неуютно. От него не укрылись косые взгляды бояр и перешептывание за его спиной. Жидовин… Басурманин…

Ладно, пусть их думают и говорят, что хотят. Скорее бы уже это все закончилось и можно будет вернуться к делам. А дел было много — у Когана были обширные планы на модернизацию жизни семнадцатого века. Повысить среднюю продолжительность жизни. Наладить промышленное производство лекарств. Создать научные школы, внедрить программы обучения, дать импульс развитию наук — химии, физики, биологии, медицины. Укрепить военную мощь государства.

Все эти начинания сейчас зависели от молодого царя, вступавшего сегодня в полноправное владение великой державой. Когану нравился Федор. Несмотря на юный возраст и статус царевича, юноша был открыт и любознателен, обладал пытливым умом и искренней тягой к знаниям — он с гордостью продемонстрировал Когану составленную им самим карту Московии, трактаты по движению небесных светил и даже cвои стихи. Определенно, в нем был потенциал, и Коган верил, что вместе они смогут превратить средневековую Русь в развивающуюся державу, перепрыгнув через два, а, возможно — и три столетия за какой-нибудь десяток лет.

Из размышлений о судьбах страны его вывел шум, возникший в притворе храма.

Патриарх оборвался на полуслове, и, нахмурив брови, устремил возмущенный взгляд в глубину храма.

Обернувшись, Коган увидел, как группа людей прокладывает себе дорогу через толпу.

Он узнал среди них рыжебородого Шуйского в беличьей шубе; рядом с ним был какой-то старик важного вида, и смазливый тип, смахивавший на цыгана; за их спинами маячил коренастый мужик с угрюмым выражением лица. За ними теснился набивающийся с улицы народ. Кое-где в толпе мелькали кафтаны стрельцов, но было непохоже, чтобы они пытались наводить порядок.

Федор также повернулся в сторону появившейся делегации, и уставился на вошедших с удивлением и настороженностью.

— Князь Шуйский! Что это значит? — гневно вопросил он.

— Сие значит, что пришло время поведать народу правду! — ответил вместо Шуйского старик, гордо вскидывая подбородок.

— А ты кто таков? — Федор вгляделся в лицо боярина. — И как посмели вы ворваться в храм божий с оружием?!

— Мы — посланники истинного государя! — надменно произнес старик. — И ныне поведаем всему народу православному, что настоящий царь Димитрий Иоаннович к Москве грядет, чтобы занять законный трон и покарать изменников, обманом и лихостью его захвативших!

Федор потемнел лицом. — Измена! — осипшим голосом проговорил он.

Патриарх шагнул вперед, отстраняя его.

— Безумные словеса глаголешь ты, Шерефединов, — тихо, но отчетливо произнес он, и во внезапно наступившей тишине его голос неожиданно обрел звучность и был слышен по всему храму. — Федор Борисович есть единый законный государь и правитель, а самозванец расстрига Гришка Отрепьев — тать и разбойник!

— Лжешь! — выкрикнул тип, похожий на цыгана. Его лицо перекосилось от злобы, когда он выступил вперед, глядя на патриарха. — Ты, Иов, потому Годуновых прикрываешь, что тебе они патриарший клобук пожаловали!

Патриарх смерил его взглядом.

— А ты, Михалко Молчанов, известный плут и чернокнижник — по царю, стало быть, и свита!

— Православные! — возвысил он голос, поднимая над головой шапку Мономаха. — Сей венец я возлагаю на главу истинного государя — сына Бориса Годунова, Федора! Не слушайте волков сих хищных в овечьих шкурах — лжи и клеветы исполнены уста их! Аз, грешный, свидетельствую, что Божиим судом царевич Димитрий в Угличе пятнадцать лет тому назад от падучей скончался! И князю Шуйскому о том лучше прочих известно — кого, как не его царь Борис в Углич посылал, дабы расследовать все случившееся по совести и по закону! А теперь, князь, ты вместе со смутьянами и изменниками народ мутить вздумал?

Шуйский нервно сглотнул.

— Я… Меня заставили! — хрипло сказал он. — Борис, лукавый душегубец, угрозами и лестью уговорил меня прибегнуть к обману! Ныне в том каюсь перед всем православным людом, и свидетельствую, как на духу — царевич Димитрий жив! Он спасся от убийц годуновских и скрывался до срока в землях ляшьих! Ныне же время пришло ему вернуться по предсказанному — воссесть на трон отца своего! Покайтесь, православные! За грехи годуновские земля наша расплачивается гладом и неурожаем!

— Стража! — выкрикнул Федор. — Хватайте бунтовщиков! В темницу их всех!

Несколько стрельцов двинулись по направлению к группе, но остановились, когда в руках окружавших ее толпы появились кистени, ножи и даже пистолеты.

— Оружие в доме господнем! Одумайтесь! — голос патриарха теперь гремел под сводами собора. — Аще кровь прольете здесь — на главы ляжет каждого из вас и всех родов ваших, до седьмого колена! Не прикасайтесь к помазанным моим — глаголет Господь! Се — ныне я объявляю Федора Борисовича законным царем вашим и помазанником Божиим, а тем, кто посмеет присягнуть самозванцу и пойти против законного государя — анафема!

Коган затаил дыхание. В словах этого тщедушного старика звучала такая сила, что, на какое-то мгновение, ему показалось, что толпа сейчас отпрянет, падет на колени и единодушно покается.

По лицу Шуйского и Шерефединова было видно, что на них также подействовала речь патриарха — они переглянулись.

Внезапно, вперед выступил Молчанов — он выхватил из рук патриарха шапку Мономаха, которую тот уже опускал на голову Федора.

— Не бывать годуновскому щенку царем! — крикнул он. — Хотим царя Димитрия Иоанновича!

С этими словами он бросил шапку Шерефединову, который подхватил ее и поднял на вытянутых руках. — Димитрия Иоанновича! — срывающимся фальцетом крикнул он.

— Димитрия! — подхватили в толпе. — Хотим Димитрия!

Коган с нарастающим страхом, понимал, что Федор утрачивает контроль за ситуацией. По сути, единственной преградой между ним и бунтовщиками оставался патриарх.

Похоже, Иов также понимал это. Он что-то сказал Федору, и тот, вместе с царицей, в плотном окружении стрельцов, двинулся к выходу из собора, потеснив Шерефединова с Шуйским.

Это было похоже на стремительное бегство — вслед ним неслось улюлюканье и свист.

Коган, протиснувшись сквозь толпу к Настасье, ухватил ее за рукав. — Уходим! Скорее! — выдохнул он. Та кинула на него испуганный взгляд, но кивнула и последовала за ним.

— Пусть уходят! — крикнул, перекрывая шум, Шерефединов. — Мы не тати — не прольем крови христианской в храме божием! Василий, — обратился он к своему угрюмому спутнику, — дуй на колокольню — бей в набат! Сейчас всю Москву подымем!