Грани

А ближе у окна, поодаль от основной массы посетителей, сидел и вовсе ничем не приметный господин. Настолько неприметный, что его решительно никто и не думал замечать. И если бы кто-то очень постарался, огляделся бы вокруг и просверлил бы взглядом каждое место у окна, то все, что он смог бы увидеть, это разводы на оконных стеклах и не самую прелестную погоду за ними. Официант, каждый раз проходя мимо столика, за которым сидел "неприметный гоcподин", окидывал гостя таким взглядом, будто бы перед ним находилось совершенно пустое пространство, в котором на мгновение что-то промелькнуло. Любая попытка разглядеть что-то более или менее оформленное приводила лишь к раздражению и болью в глазах. А потому, так и не уловив чьего-либо присутствия за столиком, официант, замешкавшись, возвращался обратно за кофейную стойку из раза в раз.

Это был своего рода успех. Успех, который перемешивался с мыслями, что ничего удивительного, однако, не произошло, ведь принцип занимаемой "неприметным господином" должности сам по себе олицетворял незаметность. Более того, если бы что-то в этом устоявшемся механизме круто изменилось, то "неприметный господин" был бы одним из первых, кто по-настоящему удивился бы, если бы конечно он умел удивляться и испытывать что-либо вообще. Но если бы все же умел, то, несомненно, удивление было бы первейшим из всех чувств. Звали этого господина очень просто. Вестник. Вестник Смерти.

Пустым взглядом (а другого его взгляда еще не удавалось наблюдать никому… по крайней мере, за последние пару тысяч лет) Вестник Смерти смотрел в окно. Однако будет более правильным сказать, что Вестник Смерти смотрел СКВОЗЬ окно, ибо умение концентрировать внимание на чем-то определенном у него отсутствовало с самого первого дня появления на этом свете. И на любом другом тоже. Тем временем отражение Вестника Смерти существовало в реальном времени, а потому оно занималось единственным, что умело — невольно рассматривало своего хозяина.

На первый взгляд Вестник Смерти не имел определенного возраста, а потому, смотря на него можно было бы сказать, что перед тобой стоит либо очень хорошо сохранившийся мужчина, либо чересчур взрослый юноша (уместны оба варианта). Можно было бы назвать любое число и, скорее всего, озвучив число вслух, с возрастом Вестника Смерти (или просто Вестника) вы бы не прогадали. На бледном лице Вестника были высечены такие элементы, как острый нос, глубоко посаженные глаза и тонкие губы, макушку головы украшали короткие как ночь черные волосы. Он был одет в темно-серый костюм-тройку с расстегнутой пуговицей на пиджаке и узорчатый зеленый галстук. Цвет этого галстука был настолько ярким, что, казалось, от него исходит змеиное шипение. Узоры имели картину немигающего змеиного взгляда, словно ждущего подходящего момента, чтобы выскочить и вцепиться вам в шею. Со стороны Вестник казался самым спокойным и уверенным в себе представителем человеческого рода. А если быть точнее — НЕчеловеческого.

Предположение о том, что родители его не любили, судя по выбранному ими имени для своего драгоценного чада, ошибочно. По крайней мере, если вам удалось бы об этом спросить самого Вестника и получить ответ, вы бы узнали, что родителей у Вестника не было (хотя был создатель). Вестник никогда не рождался. Но он был именно ТЕМ и олицетворял именно ТО, что приходило на ум каждому, кто слышал имя этого загадочного создания. Вестник извещал людей о смерти. А если точнее, то всех живых существ.

В обязанности Вестника входил не только пункт «ошарашить» подобной новостью очередного беднягу, к которому он заявлялся, но и какое-то время сопровождать его в дальнейшем путешествии сквозь миры и пространства. Путь был для всех индивидуальный. Даже придя за душой простой гусеницы все происходило по протоколу и по всей строгости законов о смерти. Отличия заключались лишь в том, что гусеница перемен в своей жизни (и тому, что будет после нее) осознать не могла. Но ведь так даже лучше! Ни банальных речей о втором шансе, ни бесконечных слез и истерик о том, что там, на земле, остались голодные жена с тремя детьми. Ничего подобного. Для переживаний не было возможности и, если быть честным до конца, мозгов.

«Щёлк», и ты уже спокойно прогуливаешься в сопровождении того, кто и организовал эту самую прогулку, пусть даже и забрав при этом жизнь. Куда теперь деваться? Прогулка есть прогулка. Прогулка без спешки и без лишней суеты (что говорило о том, что у тех же гусениц вопрос воспитания поставлен на более серьезном уровне, нежели у людей). И хотя Вестник не мог оценить подобной привилегии, свою работу он знал и выполнял исправно.

В данный момент Вестник, оторвав взгляд от окна, позволил себе то, что может позволить Вестник Смерти в перерыве между изъятиями душ из тел — смотрел, как работают другие, а точнее, как зарабатывает на хлеб телепередача «Двуликая медаль», которую показывало местное подобие телевизора в «Время ленча». В нижнем правом углу телепередачи, мелким шрифтом красовалась надпись: "программа идет в повторе"

— Значит, вы утверждаете, что религия — это регресс современного общества? — громко и с наигранным артистизмом произнес ведущий «Двуликой медали» Джеймс Грувер. Ведущий, который, казалось, не расставался со своим малиновым пиджаком и бабочкой кисло-желтого цвета в горох даже во время сна.

Заявление под всеобщий пристальный взгляд зрителей студии было обращено к одному из гостей — знаменитому астрофизику и не менее знаменитому научному деятелю Артуру Фросту.

— Регресс — не совсем правильное слово, Джим, — принялся поправлять ведущего Артур. — Я бы сказал, это пережиток прошлого. Причем весьма печальный. Я не стану напоминать, как много было пролито больше крови и сколько человеческих жизней было унесено религиозными войнами, но как человека науки меня оскорбляет вовсе не это.

— Даже так!? И что же именно вас оскорбляет, Артур? — незамедлительно принялся расспрашивать Джим, обращаясь к астрофизику и одновременно следя за реакцией зрителей в зале.

— Невежество — вот истинная проблема современного общества, — принялся за объяснения Артур, разводя руками. — В каком году Ватикан был так любезен признать факт того, что Земля вращается вокруг солнца? Лишь в 1992 году, Джим! Три слона и черепаха — вот чем нас хотели и дальше кормить. Это же не серьезно. И даже в наши дни, те верующие, с коими я имел «честь» общаться, поливали меня грязью за то, что я называл Иисуса евреем! Некоторые даже библию в руках не держали! Некоторые люди даже не знают историю того, во что верят! И, видимо, не хотят знать! Думать надо своей головой, вот что я думаю. Нужно быть самостоятельным в вопросе своего образа жизни и хоть каплю логичнее. Не стоит верить всему, что написано в писаниях. Даже в самых «святых»!

На последнем слове некоторые зрители зала одарили астрофизика небольшим свистом. Тот, впрочем, не обратил на это никакого внимания и лишь улыбнулся, слегка поправив пиджак своего синего костюма. Несмотря на сравнительно молодой возраст (Артуру Фросту не было и сорока лет) астрофизик успел обзавестись залысиной, а его черты лица напоминали Бенджамина Баттона на средней стадии жизни. Однако глаза Артура источали жизнь и энергию.

Обстановку как обычно разрядил Джим Грувер, жестом руки успокаивая толпу и вновь обращаясь к Артуру.

— Значит, вы считаете, что именно наука просвещает нашу жизнь?

— Наука пытается познать этот мир! — с чувством произнес астрофизик. — Она не столько просвещает, сколько по-настоящему изучает его! Религия же, напротив, подает свою версию, где рассказано абсолютно все, но не объяснено совершенно ничего! И люди верят в это! Так проще. И было так всегда. Сладкая сказка читается легче и беззаботнее научных энциклопедий. Но люди, читающие сказки, мудрее не станут.

— Мне кажется, мудрость — это не то, что можно взять из вырванных страниц. Мудрость — это жизненный опыт. Это то, чему ты себя посвятил, — подметил святой отец Грегос, второй гость и главный оппонент Артура Фроста.

Отец Грегос, несмотря на свой статус, выглядел довольно молодо, будто бы только окончил университет. Его щеки и подбородок покрывала легкая небритость, а само лицо излучали спокойствие и доброта этого мира.

— Забавно слышать это от того, кто отдал всю жизнь одной-единственной книжке о Боге, — парировал Артур.

— Это интересно! — рассмеявшись, воскликнул несменный ведущий. — Важны не чужие книжки, но свой опыт? Так вы сказали, отец Грегос?

При этом Джеймс Грувер каждый раз вглядывался в зал, ища там поддержку. И каждый раз ответный шум толпы удовлетворял ведущего, как ничто другое.