Граница вечности
Шрифт:
— Мне думается, вы только будете рады — ведь правительство не одобряет мою музыку.
— Но почему ты хочешь исполнять декадентские американские поп-песни?
— Рок-н-ролл придумали американские негры. Это музыка угнетенного народа. Она революционна. Вот почему мне странно, что товарищ Ульбрихт ненавидит рок-н-ролл.
Когда Ганса побеждали каким-нибудь аргументом, он просто игнорировал его.
— Но у Германии много красивой народной музыки, — сказал он.
— Я люблю немецкие народные песни. И я уверена, что знаю их больше, чем вы.
Бабушка Мод наклонилась вперед и язвительно сказала:
— Подобно социализму, товарищ.
Ганс не обратил на нее внимания.
— И мои родители выгнали меня из дома, — продолжала Каролин.
— Из-за твоего аморального образа жизни.
Лили не сдержалась от негодования:
— Они выгнали ее, потому что вы, Ганс, угрожали ее отцу.
— Вовсе нет, — сдержанно сказал он. — Что остается делать респектабельным родителям, когда их дочь ведет антисоциальный и распущенный образ жизни.
На глаза Каролин навернулись слезы.
— Я никогда не вела распущенный образ жизни, — сердито сказала она.
— Но у тебя незаконнорожденный ребенок.
Снова заговорила Мод:
— Вы, кажется, плохо разбираетесь в биологии, Ганс. Чтобы сделать ребенка, законного или незаконного, нужен только один мужчина. Распущенность к этому не имеет никакого отношения.
Ганса уязвило это замечание, но он и ухом не повел. Он снова обратился к Каролин:
— Молодой человек, за которого ты хочешь выйти замуж, разыскивается полицией за убийство. Он убил пограничника и убежал на Запад.
— Я люблю его.
— Итак, Каролин, ты просишь генерального секретаря предоставить тебе привилегию эмигрировать.
— Это не привилегия, — вмешалась Карла. — Это ее право. Свободные люди могут ехать, куда им захочется.
Для Ганса это уже было слишком.
— Вы думаете, что можете делать все, что угодно. Но вы не учитываете, что живете в обществе, которое должно действовать как одно целое. Даже рыба в море понимает, что должна плыть в стае.
— Мы не рыба.
Ганс проигнорировал эту реплику и повернулся к Каролин.
— Ты аморальная женщина, которую отвергла семья из-за возмутительного поведения. Ты нашла убежище в семье, известной антисоциальными тенденциями. И ты хочешь выйти замуж за убийцу.
— Он не убийца, — прошептала Каролин.
— Когда люди пишут Ульбрихту, их письма передаются в Штази для оценки, — сказал Ганс. — Твое письмо, Каролин, попало к младшему офицеру. Будучи молодым и неопытным, он пожалел мать-одиночку и порекомендовал дать тебе разрешение.
Похоже на хорошую новость, но как бы не было подвоха, подумала Лили. И она не ошиблась.
— К счастью, — продолжал Ганс, — его начальник направил это решение мне, вспомнив, что я имел дело с этой… — он с презрительным выражением обвел всех взглядом, — с этой распущенной и неблагонадежной группой смутьянов.
Теперь Лили поняла, что он собирался сказать. Это было чудовищно. Ганс пришел сюда вразумительно объяснить им, что это благодаря ему прошение Каролин было
отклонено.— Ты получишь, как полагается, официальный ответ, — предупредил он. — Но сейчас могу сказать: тебе не будет разрешено эмигрировать.
— Могу ли я навестить Валли? Всего на несколько дней? — умоляла она. — Алиса никогда не видела своего отца.
— Нет, — сказал он с натянутой улыбкой. — Людям, которые обращались за разрешением эмигрировать, в дальнейшем не разрешается выезжать на отдых за границу.
Его ненависть прорвалась в интонации, когда он добавил:
— Что, ты думаешь, мы глупые люди?
— Я подам прошение через год, — сказала Каролин.
Ганс встал. Улыбка торжествующего превосходства играла у него на губах.
— Такой же ответ будет в следующем году, и еще через год, и всегда. — Он обвел их всех взглядом. — Никому из вас не будет дано разрешение на выезд. Никогда. Я обещаю.
С этими словами он ушел.
***
Дейв Уильямс позвонил в «Клэссик рекордс».
— Привет, Черри. Это Дейв, — сказал он. — Могу я поговорить с Эриком?
— Сейчас его нет, — ответила она.
— Я звоню уже третий раз, — с разочарованием и возмущением в голосе проговорил он.
— Тебе не везет.
— Перезвонить он может?
— Я спрошу у него.
Дейв повесил трубку.
Дело не в везении. Что-то здесь не так.
1964 год принес «Плам Нелли» огромный успех. Баллада о любви шла под первым номером в хит-параде, и группа — без Ленни — совершила гастрольную поездку по Англии вместе с поп-звездами, включая легендарного Чака Берри. Дейв и Валли переехали в квартиру с двумя спальнями в театральном районе.
Но сейчас что-то не ладилось. Было из-за чего расстраиваться.
У «Плам Нелли» вышла еще одна пластинка. «Клэссик рекордс» к Рождеству выпустила пластинку с «Трясись, греми, крутись» и «Хучи-кучи мэн» на обратной стороне. Эрик не счел нужным обсуждать этот вопрос с группой, а Дейв хотел записать новую песню.
Дейв оказался прав. «Трясись, греми, крутись» не пошла. Был январь 1965-го, и Дейв, думая о предстоящем годе, начинал паниковать. По ночам ему снилось, будто он падает с крыши, самолета, лестницы, и он просыпался с ощущением, что жизнь вот-вот оборвется. То же самое он испытывал, когда размышлял о своем будущем.
Он уверовал, что будет музыкантом. Он ушел из родительского дома, бросил школу. Ему уже шестнадцать лет, он может жениться и обязан платить налоги. Ему представлялось, что он делает успешную карьеру. И вдруг все рушится. Он не знал, что делать. Он ни к чему не способен, кроме музыки. Он счел бы унижением вернуться в дом родителей. В древних легендах молодой герой «уходит в море». Дейв лелеял надежду исчезнуть, потом вернуться через пять лет, загорелым и бородатым, и рассказывать истории о дальних странствиях. Но в глубине души он сознавал, что не потерпит дисциплину на флоте. Это было бы хуже, чем в школе.