Граница

— Зачем нам ехать в Отиль?

— Ну, отец считает, что нам полезно посмотреть чужие страны.

— Только из-за этого?

— Ты задаешь много вопросов, брат. Откуда мне знать. Думаю, он и сам не знает. Он говорит, что это нам пригодится. В Отиле очень красивые женщины.

Самоха улыбнулся:

— Тогда едем. Но странное посольство, ты не находишь? Чем так рисковать, не проще ли было долететь до Отиля на паучьих шарах. Неужели хурренитский король не смог бы договориться со смертоносцами?

Белый опять принялся за саблю, проверяя теперь насколько легко она выходит из ножен. Сабля была старинная, еще прадеда Синельда Длиннобородого, с крестообразной рукояткой, ножны же были покрыты потускневшей от времени эмалью, таких в Пойме не делали.

— Я думаю хуррениты темнят. Да и отец чего-то недоговаривает. Посмотрим. А пауки… Знаешь, иногда мне кажется, что никаких пауков нет. Вот веретенники передают их приказы, суют везде свой нос. Веретенники есть.

Самоха увидел, что брат сел на любимого конька, о веретенниках и смертоносцах Пайда Белый мог рассуждать бесконечно.

Но смысла в этих разговорах Самоха не видел. Чего восьмилапым делать в Пойме? Раза два-три за год их шары проплывали над Лихотой, вот, пожалуй, и все. Ну, если Общий сбор, это уж обязательно. А в Архоне, пожалуйста — там они по улицам ходят.

Но Белый не унимался:

— Не люблю я их, пауков. Сидит такая сволочь в каменном мешке, и не знаешь, что в ее башку взбредет, хочет — казнит, хочет — милует. Пока не вспоминаешь — ничего, а вспомнишь, как жаром обдаст.

— Ну, смертоносец. Ну, сидит себе. Веретенники лучше?

— Ха! Веретенники! — Белый хлопнул ладонью по рукоятке сабли.

— Да я не о том. Убери пауков и посмотри что через год от Архонии останется.

— Варвары ведь живут как-то без восьмилапых.

— Разве это жизнь? Вон, расспроси как-нибудь Лечко про Вольное Царство, которое саранча съела.

— А не съела бы, так смертоносцы бы его все равно погубили.

— Скорее всего, — нехотя ответил Самоха. Мало кто любил пауков. Но все эти разговоры были уже говорены-переговорены и кончались всегда одним. Куда ни кинь, всюду — клин.

— Подходим, — справа по борту показался, далеко вдающийся в реку мыс, поросший сосновым лесом. За ним было устье Хемуля.

Матрос с мачты закричал, что видит большой дым. Скоро его увидели все, густые клубы черного дыма, поднимались откуда-то из-за мыса и только сильный ветер был причиной того, что на кораблях их не заметили раньше. Шнека стала подворачивать к берегу, разговоры смолкли. Скоро стало видно, что между стволами, в клубах дыма, мечутся какие-то люди. Но вот глазам открылся залив, образованный в месте слияния двух рек, было видно как почти черные струи воды Хемуля смешиваются с мутной, коричневой водой Мсты, свиваясь в водоворотах, качка усилилась. Почти посередине залива, глубоко врезавшись носом в песчаную косу и слегка накренившись, стоял второй корабль хурренитов, в точности такой же как первый. Паруса на нем были убраны. Вокруг него вилась стая лодок, в которых граничары сразу определили менкитские долбленки. С берегом, на котором горел лес, корабль разделяло сотни три шагов. Было ясно, что корабль менкиты еще не захватили, следовало поторапливаться.

Граничары разобрали щиты и надели шлемы. Капитан допил бутылку и выкинув ее за борт, встал с кресла и неторопливо облачился в принесенный юнгой панцырь, приладил стальные поножи, налокотники, и, сунув берет на пазуху, приладил на его место остроконечный шлем с забралом, закрывшим лицо до подбородка.

Шнека шла прямо к сидящему на мели кораблю, под бортом которого колыхалось несколько долбленок с мертвыми варварами, одна плавала к верху дном, но не меньше полусотни кружили вокруг, осыпая корабль градом стрел. Так же как и утром внезапное появление кораблей привело менкитов в полное замешательство, у них оставалась одна дорога — к берегу, но прежде чем они это сообразили, хурренитские корабли врезались в их гущу, сея смерть и разрушение. Встав на одно колено, надежно укрытые бортами, граничары открыли стрельбу. С высоты варвары были как на ладони и ни одна граничарская стрела не пропала даром. А массивные весла хурренитов крушили с одинаковой легкостью подвернувшиеся менкитские черепа и борта менкитских лодок. Скоро вода вокруг побагровела. Ответная стрельба менкитов почти не достигала цели, вскрикнул раненый в плечо матрос да убитый на мачте наблюдатель рухнул на палубу, к этому времени скоротечная схватка уже почти закончилась. Уцелевшие менкиты гребли к берегу и, едва достигнув его, выпрыгивали из лодок и разбегались по лесу.

— Вот жаль, Бубуки тут не было сына Маталаха, — сказал Жуч, убирая лук в чехол из коровьей шкуры.

— Он бы не успел, — ответил Самоха, — это ж ему пришлось бы скакать безостановочно, да все лесом, да по бездорожью. А так, жалко, конечно. Сейчас появится, начнет своих нукеров шпынять, что, мол, без него даже пару-тройку жалких корабликов взять не смогли.

— Голову даю на отсечение, начнет, — согласился Жуч. — Ну, сегодня менкитам весь день не везет.

Шнека со всеми предосторожностями приблизилась к пострадавшему кораблю и капитан Ако, вместе с Обухом, перешли на его борт. Их взорам открылась мрачная картина: не меньше половины хурренитов, в том числе и капитан, было убито. Палуба была залита кровью, всюду стонали раненные. Посол Хат, руководивший обороной, рассказал, что ночью, во время бури, капитан не заметил Лихоты и повел корабль дальше, вверх по течению. Обнаружив отсутствие других кораблей, он решил бросить якорь на безопасном удалении от берега, но порывом ветра корабль бросило на мель. Телохранитель Сакмэ и двое воинов отправились на берег, чтобы попытаться выяснить, куда они попали, но не вернулись. А утром корабль был окружен менкитскими лодками. Атака следовала за атакой, менкиты не давали защитникам ни минуты передышки, два раза им удавалось подняться на борт, и оба раза команда корабля и солдаты Хата скидывали их обратно в реку, но силы были уже на исходе, и если бы не подоспевшая подмога, то, несомненно, через час-два, все было бы кончено. Затем Ако представил Хату Обуха.

— Старшина архонских граничар, оказавших нам гостеприимство и принявших участие в нашей беде, которая надеюсь, осталась позади.

Хат и Обух обменялись поклонами.

Тем временем матросы завели канаты, шнека и большой корабль подровнялись, канаты натянулись, весла ударили по воде, сидящий на мели корабль рвануло, все затаили дыхание, и только гребцы усердно налегали на весла. Минута, другая, корабли словно бежали на месте, но вот они чуточку подались вперед, еще, и освобожденный корабль закачался на глубокой воде. Матросы и граничары приветствовали его радостными криками. После этого часть команды первого корабля перешла на второй, и караван тронулся в обратный путь, к Лихоте. Теперь подменять гребцов не требовалось, и Самоха, по доброму воинскому обычаю, с легкой совестью проспал всю дорогу и проснулся, только тогда когда корабли швартовались к пристани. Потом он еще помогал сносить на берег раненых хурренитов. На этом беспокойный день закончился.

ГЛАВА 3

Несмотря на то, что солнце уже село, вокруг Гостиного двора толпились любопытные. Протолкавшись сквозь их толпу Жуч и Самоха отправились восвояси. Впереди ждали радости праздника на Поганом хуторе, но в запасе еще было часа три времени.

Сначала следовало зайти к Жучу. Жуч действительно был сиротой, его родителей унесла черная лихорадка, свирепствовавшая в Пойме десять лет тому назад. Воспитывала Жуча бабка, но и она уж пару лет как померла. Поэтому Жуч жил один, в ветхой хибаре, на самой окраине, возле полуосыпавшегося, заросшего кустарником, земляного вала, окружавшего город. Один вид этого жилища приводил лихотских невест в состояние тихого ужаса. Они ведь не знали, что Жуч решил в скором времени разбогатеть, нанять каменщиков в Архоне и отгрохать хоромы не хуже, чем у кузнеца Маха Кувалды, только гораздо более удобно устроенные для роскошной жизни и веселого времяпровождения. Понятно, что после этого глупо было тратить время и силы на ремонт хижины с земляным полом, светящейся как решето от бесчисленных дыр и щелей. Жуч и не тратил, так и жил, деля кров и пищу с приблудившимся псом, которого окрестил Фирком.

Собак похожих на Фирка в Лихоте не было, откуда он взялся — неизвестно. Словно ветер, гуляющий над ночной Поймой, отяжелев от запаха речной воды и близкой смерти, цветов и трав, сгустился вдруг и воплотился в щенка, скулящего под дверью хибары. При виде вышедшего на звук Жуча, в щенячьем голосе явственно прорезались требовательные нотки. Найденыш был с норовом. Это понравилось Жучу, и он занес гостя в дом. На свету щенок оказался донельзя грязным существом мужского пола. Пришлось снимать со стены лохань и греть воду. При виде этих приготовлений щенок понял, что пробил его последний час, и разразился истошным визгом, который привлек гуляющего неподалеку Клепилу. Глядя, как мокрый и перепачканный Жуч моет отчаянно брыкающегося кобеля, Клепила сказал:

— Хороший пес. Видишь, на задних лапах пятый коготь, значит он может отпугивать нечистую силу. — Отпущенный на свободу, щенок, яростно отряхнулся, окутавшись облаком водяных брызг и, прыгнув, вцепился Клепиле в лодыжку. — Ну, что я говорил, непростая собака, — сказал ведун, отцепляя от себя щенка.

Фирк вырос в могучего пса, словно облепленного густой, свалявшейся шерстью, серой на спине и желто-коричневой на брюхе и боках. Ее не могли прокусить даже свирепые красные муравьи.

Понятно, что никакого хозяйства, огородов там, скотины, и прочих глупостей у Жуча не было, в свободное от боев и походов время он промышлял в Заречье гречишным медом. Фирк стал незаменимым спутником в этом промысле. Он всегда чувствовал близость пчел и давал об этом знать, прижимаясь к ногам Жуча и негромко рыча. Но кроме пчел имелись у Жуча и другие противники. Те же, например, халаши или менкиты, которые тоже были большими ценителями меда. Но Фирк не подвел ни разу. Никто не мог подобраться к Жучу со спины. А в схватках лицом к лицу ему пока везло.