Гранит не плавится

— Лично мне ничего не нужно. Но… понимаете, возникли странные обстоятельства. Всю ночь глаз не сомкнул, — начал он. — Вот и решил прийти к вам. — Он снял пенсне и долго, старательно протирал стёкла платком.

— Очень правильно сделали!

— Несколько слов о себе. — Я журналист, печатался в крупных газетах. По характеру я человек независимый… Скажу вам прямо, не всё мне нравится, что делает ваша власть. В частности, не согласен с тем, что образованных людей оттирают на задний план, а на высокие посты назначают заведомо малограмотных. Конечно, всё это мелочи! Главное в том, что в тысяча девятьсот двадцатом году, когда турки взяли нас за горло, большевики, Советская Россия поспешила на помощь и спасли мой народ от окончательного физического уничтожения… Что греха таить, может быть, иногда я болтаю лишнее, и это, по всей вероятности, дало основание какому-то иностранному торгашу сделать мне гнусное предложение.

— Простите, какому торгашу? — перебил я его.

— Персидскому подданному Гасану Мансари. В городе его зовут «Пижоном» за экстравагантный костюм. Никакого вкуса у человека — одевается, как опереточный герой!.. Вчера в ресторане «Европа» он подсел к моему столику. Мы пили вино, беседовали о том о сём. Вдруг господин Мансари говорит: «Мне известны ваши политические взгляды, но имейте в виду, господин Погос, в наше время быть только недовольным Советской властью мало, очень мало! Чтобы избавиться от господства большевиков, нужно действовать, и действовать активно. Одними разговорами их не свалить». Я прикинулся простачком и спросил, что может сделать такой маленький человек, как я. «Не прибедняйтесь! Вы с вашим талантом журналиста можете сделать очень многое и принести большую пользу». — «Чем именно?» — спрашиваю. «Сотрудничайте с нами», — ответил он. «Не понимаю, с кем сотрудничать?» — «Это вы узнаете позже… Для первого раза попрошу вас об одном маленьком одолжении: напишите статью против большевиков. Разумеется, ваше имя не будет фигурировать, а труд будет хорошо оплачен». — «Вы чудак, господин Мансари, говорю, кто станет печатать такую статью, да ещё платить гонорар?» — «Это не ваша забота. Не здесь, так в другом месте напечатают». Я обещал ему подумать и, как видите, пришёл к вам… Это возмутительно! Иностранец вмешивается во внутренние дела страны, в которой он является гостем, и делает её гражданам гнусные предложения!.. Пусть господин Мансари торгует своим кишмишем или убирается к себе домой и позволит нам самим разбираться, что у нас хорошо, что плохо, — горячился журналист.

— Спасибо за сообщение! Рассуждаете вы правильно. Мы постараемся выяснить, кто такой этот господин Мансари и чего он добивается. Поскольку пришлось к слову, разрешите дать вам совет: не говорите то, чего не следует говорить. Видите, к каким печальным результатам это приводит!

— Да, да, вы правы! Ещё у древних была поговорка: язык мой — враг мой. Нужно быть сдержанным! До свидания.

— До свидания! — Подписывая ему пропуск, я невзначай сказал: — Думаю, лучше молчать о том, что вы были у нас…

— Конечно, конечно, разумеется! — Погос приподнял шляпу, поклонился и вышел.

Чтобы ничего не пропустить из сообщения журналиста, я тут же всё подробно записал и пошёл доложить начальнику.

Челноков, внимательно прочитав написанное, так и просиял.

— Это только начало! В недалёком будущем к нам придут все колеблющиеся, сомневающиеся и вместе с нами будут строить новую жизнь, потому что наше дело правое, справедливое. — Он встал из-за письменного стола, прошёлся по кабинету. — Одни придут сами, — таких будет большинство. Других, не желающих понять нашу правду и упорствующих, мы вырвем с корнем, как сорную траву. Очистим страну от всякой нечисти, чтобы народ наш работал, трудился спокойно, не боясь козней врагов. Вот тогда мы скажем, Ванюша, что недаром проводили здесь бессонные ночи и отдали революции всё без остатка: сердце, кровь, мозг. Потомки поймут и не осудят нас, если мы иногда и ошибались!..

Я слушал его и удивлялся — вот, оказывается, какой наш Модест Иванович, бывший питерский рабочий!

Вечером Амирджанов собрал всех начальников отделов и некоторых оперативных работников. Он сообщил нам, что в одном горном селе кулаки при поддержке бывших офицеров, дашнаков и просто вооружённых бандитов, скрывающихся в горах, повесили председателя комбеда на глазах у его жены и трёх малолетних детей, убили милиционера, а молодую учительницу, сочувствующую Советской власти и проводившую её политику, раздели догола, привязали к хвосту мула и погнали его по каменистым тропинкам. У кулаков, кроме винтовок и большого количества патронов, оказалось и два пулемёта.

— Есть все основания думать, что между этим кулацким мятежом и переброской к нам через границу оружия есть прямая связь. Можно также предположить, что подрывная работа ведётся по единому, заранее разработанному плану, — сказал Амирджанов. — Поэтому нет никакого смысла оттягивать дальше разгром местных контрреволюционных групп, тем более что они действуют по указке английской разведки. На этот счёт у нас имеются неоспоримые доказательства. При таких обстоятельствах рискованно оставлять дольше оружие в винном подвале. Вчера, поздно вечером, трое молодых людей спустились туда, сделали вид, что пьют вино, и, уходя, захватили с собой кое-что из ящиков. Их задержали на улице. Арест этих молодчиков, без сомнения, встревожил всех остальных. Чтобы не дать им времени опомниться, предлагаю начать операцию сегодня ночью, с таким расчётом, чтобы захватить всех причастных к этому делу лиц, в том числе двух перебежчиков, попа и сторожа церкви Святой богородицы. Кстати, сын попа пожаловал к нам в город, а наши работники прозевали это!.. Подробный план операции разработал товарищ Челноков, он и доложит его сейчас.

После доклада Челнокова Амирджанов отпустил нас. Сбор назначили в одиннадцать часов.

Времени до начала операции оставалось ещё много, и мы с Бархударяном сели за шахматы.

В одиннадцать собрались все. Получили ордера на арест, разошлись во все концы города.

К рассвету всё было кончено — арестовано около восьмидесяти активных контрреволюционеров, захвачены ящики с оружием и много документов в квартирах. Операция повсеместно прошла гладко, только в доме Зурабова перебежчики оказали вооружённое сопротивление и тяжело ранили Михайлова.

Началась интересная, захватывающая работа: допросы, очные ставки, сличение документов. Мы узнали много нового о делах и планах местных националистов, открыли явки и связи, о которых не подозревали. В частности, узнали о связях и Согласованных действиях с грузинскими меньшевиками. Об этом незамедлительно сообщили товарищам Грузчека. Тут и выяснилась роль эсерки Искры как посредницы. Дней через пять к нам доставили участников и руководителей кулацкого мятежа. Клубок постепенно разматывался — нити вели к Мансари, а через него к английской разведке в Персии.

По ходу следствия выяснилось, что мой попик не такой уж наивный, каким он старался казаться. Дом его был главной явкой для перебежчиков, а из-под клироса церкви мы изъяли десять винтовок, два ящика патронов и много револьверов.

Белла исчезла бесследно.

Занятый по горло, я не успевал думать о своих личных делах. С Маро встречался урывками, но всё же встречался.

Неожиданно пришло письмо от Шурочки, очень обрадовавшее меня. Шурочка писала:

«Многоуважаемый Иван Егорович!

Что же ты, миленький, забыл меня, даже адреса своего не прислал. Я его узнала из письма Кости Орлова. Он сейчас учится в Москве. Пишет, что в столице очень хорошо, только голодновато. Знаешь, Костя два раза видел Ленина. Бывает же счастье людям!

У нас в полку всё по-старому, многие из бойцов демобилизовались и разошлись по домам. Уехал к себе в Питер и наш главный кашевар Пахомов. Перед его отъездом мы с ним долго разговаривали о тебе и сошлись на том, что ты далеко пойдёшь. Только не зазнавайся, миленький, и не забывай своих старых друзей!

Поговаривают, что комиссар наш, Пётр Савельевич Власов, собирается на учёбу. Жаль его, хороший товарищ. Не знаю, как мы будем без него?

Я тоже подумываю о демобилизации. Что же, война, слава богу, кончилась, не торчать же мне век в армии, — этак незаметно состарюсь и ничего не увижу. Вот беда, не знаю, куда деваться, у меня ведь родных нет. Ладно уж, как-нибудь устроюсь.

Пиши, миленький! Может быть, по дороге в Россию проеду через ваш город и, если захочешь, увидимся. Я, например, очень даже хочу повидаться, как ты — не знаю.

Да, совсем забыла, — говорят, что десять человек бойцов и командиров нашего полка представлены к награде, в том числе Пётр Савельевич, Кузьменко и ты.

Ну, будь здоров, миленький. Желаю тебе много, много счастья!

Медицинская сестра 2-го горнострелкового полка Рабоче-Крестьянской Красной Армии, твоя знакомая Шурочка Астахова.Апрель 1921 года».

Чем-то уж очень далёким, но неизменно родным и милым сердцу повеяло на меня от этого письма. Я два раза перечитал его и, хотя был очень занят, сразу написал ответ. Просил Шурочку приехать и, если она захочет, остаться. Обещал помочь ей всем, чем только смогу…

Последующие дни были отмечены для меня полосой всяческих неприятностей. Недаром говорится в пословице: «Пришла беда — отворяй ворота»…

Началось с того, что нас, Левона и меня, вызвали в горком партии. Почему-то с нами пошёл и Челноков. Михайлов лежал в госпитале. Увидев в приёмной комиссара рабоче-крестьянской инспекции, я догадался о причине вызова.

В начале заседания секретарь горкома Брутенц обратился к нам с гневной речью:

— Это безобразие, товарищи чекисты! На улице останавливаете по своему усмотрению автомобиль, высаживаете ответственного работника и сами куда-то уезжаете. В общем поступаете так, словно для вас закон не писан! Призванные соблюдать революционный порядок, сами грубо нарушаете его. Так не пойдёт, мы этого не допустим! — Всё это говорил тот самый симпатичный Брутенц, который проявил столько чуткости в отношении меня и так помог мне…