Гравюры на ветре

— Конечно, — рассмеялся я. — Особенно хорошо это видно на примере с твоим мужем. Как он был никчемным и ревнивым потребителем, так им и остался. Ты не согласна?

Марианна задумалась, как круглая двоечница на выпускном экзамене:

— Знаешь, последние два дня любая мысль о Максе причиняет мне страдания. Я нахожусь в тупике — все время представляю себе, как быть дальше, но ничего не могу решить.

Надо же! Как она, оказывается, серьезно воспринимает то, что происходит. Для меня все это — лишь очередная интрижка, а для нее — событие стратегической важности. Значит, я на верном пути. Глядишь, этот клубок размотается гораздо быстрее, чем я предполагал.

Я взглянул на часы:

— Что ж. Ты меня радуешь. Продолжай в том же духе…

— Артис… — поняв, что сейчас он отправит меня домой, я испугалась. — Мне не хочется уезжать. Это не по-людски. Давай, хотя бы попробуем… Попытаемся вместе заснуть.

— Для чего? — он холодно посмотрел на меня.

— Чтобы сблизиться, сродниться, привыкнуть друг к другу. Так все всегда поступают… Зачем же ты меня гонишь?

Он быстро оделся и подошел к приоткрытому окну:

— А в следующий раз? Когда Макс вернется из командировки… Ты тоже захочешь у меня переночевать? А?

— Но я не смогу… Ты же понимаешь…

— Значит и не надо пробовать. А теперь, будь добра, перестань болтать и соберись — завтра рано утром я еду в пригород к партнерам. Хотелось бы хоть немного поспать. Так что сейчас у меня нет времени на пререкания. Итак… Даю тебе ровно пять минут.

Он вышел из комнаты, оставив после себя облако сигаретного дыма. Как мне понять его слова? Он не смотрит на меня, как на будущую жену? Я для него только временная любовница?!

Я закрыла лицо руками. Как это горько. Артис… Как несправедливо. Толкнуть меня на измену, даже не помышляя ни о чем серьезном! Это отвратительно!

Быстро натянув платье, я села на край кровати и задумалась. А я? Не менее ли отвратительно поступила я, когда ложилась в его объятья? Что для меня эта связь? Попытка уйти от Макса или поиск путей для укрепления нашего брака?.. А Артис? Можно ли назвать любовью то, что я испытываю?

— Ты готова? — он стремительно вошел, заставив меня вздрогнуть.

— Артис… — я посмотрела на его лицо, освещенное слабым сиянием ночника. — Скажи… Почему я согласилась?

— Потому что ты не любишь его, а он не любит тебя. И самое главное…

— Что?

— Вы абсолютно не нужны друг другу.

Больше всего мне хотелось спросить Артиса, нужна ли я ему самому, но, вспомнив наш сегодняшний конфликт, поняла, что даже не представляю себе, какими словами следует задать этот вопрос. Ладно… Пусть пока все останется как есть — так быстро решить столь сложную задачу мне не под силу…

* 40 *

Ветер любил играть в исповедника. По утрам, днем, а в особенности вечерами и после полуночи, он ловил на лету самые тайные людские мысли и смаковал их, как редкие сладости. Ему нравилось копаться в пахнущих телами чужих секретах и посмеиваться над звоном подслушанных фраз.

Порой, когда ему надоедало буянить и теребить рекламные растяжки над проспектами, он напускал на себя чинный вид и становился подозрительно нетороплив. В такие часы человеческие сердца начинали сокращаться в полтора раза чаще, а думы приобретали форму монологов-объяснений. Тогда ветер праздновал триумф и собирал эти импровизированные признания, нанизывая их как бисер на паутинные нити своих прозрачных крыльев.

Люди жаждали наступления таких доверительных моментов и спешили прильнуть к плотным потокам воздуха, как к решеткам исповедален. Все, даже те, которые не любили раскрывать посторонним свои слабости, радовались возможности выговорить из себя отяжелевшие слова и слегка облегчить чреватые страстями души. Все старались жить изо всех сил. Каждый отдавал ветру безмолвный рапорт. Каждый старался выгородить себя и показаться лучше, чем есть. Каждый хотел материализации своих грез. И никто не хотел оставлять надежду на обретение счастья.

* 41 *

Когда Макс вернулся из командировки, я ничего ему не рассказала. Это было непросто — лечь с ним рядом, целовать его, любить, понимая, что каждое мое слово пропитано ложью. Я смотрела на него и вспоминала Артиса. Они были такие разные. С одной стороны — мой милый муж, который все еще казался мне очень умным, порядочным и обаятельным, но в тоже время разочаровывал недостатком чуткости, нежеланием находить компромиссы и странным все усиливающимся безразличием к моей жизни. С другой — аристократически утонченный Артис, богатый и поразительно красивый, убивающий меня своим дерзким эгоизмом, властностью и импульсивным, непредсказуемым поведением.

Мне было трудно и с тем, и с другим. Оставаясь дома с Максом, я с каждым днем замечала в нем все больше и больше мелких недостатков, с которыми, на мой взгляд, было почти невозможно мириться. Мне начинало не хватать советов Артиса, его привычки объяснять происходящее, раскладывая сюжеты на мельчайшие частицы, его способности переворачивать события так, что любые проблемы превращались в незначительные легкопреодолеваемые препятствия. Но потом, когда, обеляемая легендой о посещении лечебных сеансов, я оказывалась тет-а-тет с Артисом, мне становилось муторно и неуютно. Мы были из разных миров. Я не могла понять, к чему он относится с симпатией, а что вызывает у него раздражение. Ему было невозможно угодить, понравиться или рассказать что-то интересное. Он так много всего знал и чувствовал, что любые мои слова казались ему скучными или смешными. Я немного боялась его. Рядом с ним я постоянно ощущала свою нелепость.

Сперва оставленные мной без внимания слова Артиса о том, что я отношусь к тем женщинам, на которых не тратят миллионы и которым не позволяют капризов, так сильно меня отрезвили, что я перестала себя уважать. Я не сомневалась в его правоте — вне всякого сомнения Артис был умен и очень хорошо знал людей. Судя по тому, как всегда вел себя со мной Макс, я действительно была создана для того, чтобы отдавать душевное тепло, а не для того, чтобы брать что-то для себя. Артис же и Макс, напротив, были потребителями — первый во всем хотел беспрекословного повиновения и, на мой взгляд, слишком большой самоотдачи в постели, второй требовал безукоризненной организации домашнего быта и терпения по отношению к его материальным возможностям. Я не знала, какой именно мужчина был нужен мне, и тихо страдала, оттого что Макс не хотел перейти на другую работу и не мог стать ко мне более внимателен, однако, в тоже время я мучилась и от изматывающе нелогичного поведения Артиса. Я не хотела играть роль молчаливой домработницы для Макса и не желала потакать королевским капризам Артиса. Но Макс был моим мужем, к которому я привыкла, а Артис сводил меня с ума, пробуждая во мне страсть и воспитывая уважение к честолюбивым мужчинам. Чем больше я общалась с Артисом, тем больше я узнавала себя и понимала, что мой союз с Максом терпит крах.

Прошло почти полтора месяца с тех пор, как я встала на скользкий путь двойной жизни. Недели превратились для меня в десятилетия. Я устала, измоталась, и хотела лишь одного — нормальной семейной жизни. Но именно это и было для меня недостижимой целью — от Макса я с каждым днем все сильнее отдалялась, а у Артиса вообще не было никакой тяги к постоянству. Даже когда мы были с ним вместе, я чувствовала себя одинокой. Это был мой неразрешимый кошмар.

Что касается моих видений абсентового Парижа, то к ним, как и к той странной истории в лагере, Артис за это время ни разу не возвращался. Порой мне даже казалось, что все это была какая-то его хитрая выдумка, хорошо продуманный трюк, с помощью которого он принудил меня сделать шаг в сторону измены. Верил ли он сам в существование прошлых жизней? Действительно ли умел читать по глазам или просто был хорошим психологом? Этого я не знала. Сама же я вспоминала первые дни нашего знакомства, как непрерывный просмотр какого-то странного кино, которое транслировалось из недр моей души. Инерция религиозного воспитания не давала мне до конца поверить в то, что реинкарнации реальны, и для меня все эти видения по-прежнему оставались только забавными картинками, явившимися мне в состоянии гипнотического забытья…

* 42 *

Я привык к Марианне. Эта связь оказалась удобной и не доставляющей хлопот. Будучи человеком с несколько заниженной самооценкой, Марианна позволяла относиться к себе значительно хуже, чем того заслуживала. Она никогда не предъявляла ко мне никаких претензий. Я манипулировал ей и заставлял ее вести себя так, как было нужно мне. Глядя в ее глаза, я понимал, что наш роман, как и ее никчемный брак, причиняет ей немалые страдания. Но именно это и было моей целью — сделать ее существование невозможным, а потом толкнуть в объятья человека, который будет ее по-настоящему любить. Не преврати я ее жизнь в кошмар, она и не задумалась бы о том, что создана для счастья. А этот хаос, который вот уже полтора месяца бушевал у нее душе, должен был рано или поздно стать причиной справедливого бунта.