Гравюры на ветре
Шрифт:
Порой мне становилось жалко эту несчастную девушку, которая, в сущности, не была нужна ни мне, ни ее мужу, но потом я вспоминал, что медленно, но верно продвигаю Марианну к цели, и муки моей совести затихали. Я был лишь орудием судьбы, я возвращал долги, я тщательно делал свою работу. И хотя я хорошо знал странную, подчас жестокую логику перерождений, меня не переставала удивлять уникальная закономерность событий — мне необходимо было здесь иносказательно убить покалеченную личность Марианны, чтобы не только полностью искупить грех своего двойного лагерного убийства, но и дать ей самой возможность освободиться от собственной ненависти, которая сделала ее бесплодной.
Я видел, что она не воспринимает всерьез увиденные картинки прошлого — для нее они, скорее всего,
Вообще, наша связь не была мне в тягость. И хоть особым интеллектом Марианна не отличалась, она была неплохим собеседником и нередко задавала мне оригинальные вопросы. Разумеется, я не мог требовать от нее высшего пилотажа в постели, поскольку она была девушкой строгих взглядов, но кое-чему она позволила себя научить — этого было вполне достаточно для того чтобы я чувствовал себя более-менее комфортно.
Все это было на поверхности. А в глубине души я, как и прежде, не знал покоя. Меня по-прежнему преследовали странные, становившиеся все более ясными, проблески обрывочных воспоминаний и постоянный внутренний стон невысказанной и нерастраченной любви, объект которой я уже почти не надеялся встретить. Эти мучения, как и моя болезнь, постепенно превратились в привычку. Я представлял, какая именно женщина мне нужна, но ничего не мог сделать для того, чтобы ее найти. Единственное, на что я надеялся — это синяя книга Анн, которая наделяла большинство своих читателей огромным потенциалом недостающей энергии. А то, что я относился именно к числу тех, которые могли с помощью этого произведения разрешить собственные проблемы, я ничуть не сомневался. Оставалось только терпеть и ждать, когда волшебство начнет действовать.
Иногда мне очень хотелось увидеться с Анн, чтобы все-таки попытаться перейти с ней к более близкому знакомству. В такие минуты я доставал книгу, рассматривал приведенный на последней странице адрес, почти начинал сочинять письмо, но потом, вспоминая о том, кто стоял за ее спиной, бросал эту идею, понимая, что никогда не смогу стать его конкурентом. В некотором смысле я ему завидовал, потому что он являл собой портрет меня самого, только наделенного многими нечеловеческими полномочиями и талантами. Мне же, увы, в этой жизни выпала роль всего лишь простого смертного…
* 43 *
По возвращении из поездки я несколько дней не могла прийти в себя — сон, в котором я и Герард находились два выходных дня, никак не хотел отпускать меня из своего плена. Это была совершенно никчемная и ненужная любовь — чувство, превращавшее меня в зацикленную сомнамбулу.
Ежеминутно ощущая себя виноватой и перед сыном, и перед мамой, я неимоверно корчилась в муках, однако, не находила в себе даже намека на силу воли, с помощью которой мне удалось бы прервать цепь, сковавшую между собой наши с Герардом сердца. Да, это была позорная любовь — такая, которой приходилось стыдиться.
Я отдавала себе отчет в том, что очень скоро мое очарование этим человеком может пройти, просто взять и испариться. И всем сердцем желая наступления этого момента, я в тоже время ловила каждую минуту близости и растворялась в зыбучих песках наших чувств — чувств бессмысленных, порочных и обреченных на разрыв.
Меня утомляло и нервировало все: и то, что я влюбилась в никчемного старого подкаблучника, и то, что не могу встретить того, о ком на самом деле мечтаю, и то, что я продолжаю безвольно отдаваться своим страстям. Шаг за шагом на смену моей любви приходило негодование. А Герард, казалось, делал все возможное для того, чтобы приводить меня в ярость. Не проходило дня, чтобы он не предлагал мне выйти за него замуж, что на мой взгляд было верхом нечистоплотности — он был столь непорядочен, что опускался до разговоров о нашем браке, будучи женатым на своей пресловутой Карине. Само собой, подобные предложения я оставляла без комментариев.
С меня было довольно. Я решила покориться судьбе и просто испить
до дна этот медово-горький подарок фортуны. В конце концов, осуществилась самая заветная мечта моей жизни — я познала взаимную любовь.Так в борьбе и раздумьях проходила моя жизнь. Что же касается назначенного Герардом лечения, — оно оказалось бесполезным. Не помогли мне и наши магические походы по церквям. Приступы головной боли стали чаще и мощнее. Скорее всего, цыганка наговорила мне чепухи, а тибетские таблетки были не совместимы с моим организмом или вообще являлись узаконенным плацебо для легковерных. Правда, Герард постоянно пытался заверить меня в том, что для действия его порошков нужно больше времени, но я чувствовала, что вопреки чистосердечному желанию мне помочь, он так ничего и не сможет для меня сделать…
* 44 *
После нашего с Еленой импровизированного отпуска мне стало совсем тяжко терпеть необходимость ежедневных расставаний. Более двенадцати часов вдали от нее — без ее взгляда, голоса, поцелуев — превращали меня в полуживого инвалида не способного ни работать, ни мыслить. Как мальчишка я выпрашивал у нее свидания, мчался на метро через весь город, чтобы просто проводить ее с работы домой или посидеть рядом в очередном ресторане, слушая пустые бредни шеф-поваров. Мы держались за руки, смотрели друг на друга, и мне казалось, что время замедляет ход.
Я не мог красть деньги из семейного бюджета, а поскольку скрывать свои доходы от Карины было не в моих правилах, средств на посещение гостиничных номеров у меня не хватало. Дурея от переизбытка желания, я отчаянно целовал Елену на лестничных площадках, в подворотнях и парках, молясь, чтобы ее мать и сын побыстрее переехали за город, освободив квартиру для наших встреч. Мы вели уличный образ жизни, прячась от любопытных прохожих и невозмутимых бродяг.
Не знаю точно, догадывалась ли Карина о моих изменах. С некоторых пор она стала очень скрупулезно подсчитывать деньги, которые я приносил, ссылаясь на то, что нам следует начать откладывать на черный день. Возможно, она боялась моего транжирства или хотела подстраховать себя и Артура, накопив некую сумму, которая позволила бы им прожить без меня в случае развода. Трудно сказать. Но о нашем расставании я действительно стал задумываться все чаще и чаще. Несколько раз, когда меня одолевали совсем уж невыносимые приступы любовной тоски, я начинал поглядывать в сторону потрепанного чемодана и размышлять о планах побега. Однако каждый раз меня останавливало только одно — Еленино молчание. Она ни в какую не соглашалась ответить на мой вопрос и сказать, хочет ли выйти за меня замуж. Сколько я ни начинал заводить с ней разговор о свадьбе, каждый раз она морочила мне голову, уверяя, что не собирается отвечать на предложение, поступившее от женатого человека. Это приводило меня в смятение. Я не видел никакого смысла в разводе, если за ним не следовал новый союз. Карина была прекрасной женой, чудесной матерью и разрыв с ней мог произойти только в случае Елениного согласия.
Разговоры о нашей совместной жизни вызывали у Елены то приступы ярости, то истерику со слезами. Она объяснялась мне в любви, сводила с ума страстными ласками, а потом злилась и почему-то ревновала к Карине, почти доходя до рукоприкладства. Я не понимал ее поведения — жена была для меня не более чем добрым другом и матерью моих детей, и расстраиваться от этого было просто глупо. Еленина ревность, как и ее непредсказуемое поведение, доставляли мне много хлопот и не давали почувствовать себя счастливым…
* 45 *
Лето было промозглым и плаксивым. От предыдущих оно отличалось рекордно низкой температурой и сильным ветром, который рвал провода, благоухал отсыревшей землей и хрустел поломанными ветками. Было холодно, пасмурно и печально. Назревали большие перемены в судьбах, встречи, расставания и потоки слез…
* 46 *
Я сидел в большой комнате и разглядывал пыхтящую Карину, которая пыталась запихнуть в дорожный рюкзак Артура вдвое больше вещей, чем он мог в себя вместить.