Грех боярышни, или Выйду замуж за иностранца

Самое неприятное было то, что бурный успех пришел как бы сам собой, Варя не только не понимала его причин, но и не могла радоваться ему. Воспоминания о событиях сегодняшнего утра преследовали и мучили ее, она с трудом держала себя в руках. Она охотно осталась бы дома, но не смогла придумать предлог достаточно веский, чтобы удовлетворить проницательность тетушки. Поэтому теперь, скрывая смятение, она старательно играла свою роль первой красавицы ассамблеи, мечтая об одном - сбежать ото всех и забиться в самый темный угол. Но этого-то ей как раз и не давали сделать.

Появление среди гостей Джеймса полностью истощило ее душевные силы. Любезно, но твердо напомнив своему очередному кавалеру, графу Петру Апраксину, что он протанцевал уже три танца с ней, и еще ни одного со своей женой, Варя тихонько ускользнула из залы.

Ей удалось отыскать пустую комнату, где она в изнеможении упала на стул. Ужасно хотелось пить, но отправиться за прохладительным означало снова попасть в центр внимания. В сегодняшнем вечере радовало только одно - прошел слушок, что царь сердит на Александра Даниловича, поэтому в ассамблею не приедет. Это был истинный подарок судьбы - не придется ни плясать с ним, ни вести умные разговоры.

Варя быстренько перебрала несколько безобидных хвороб, которые могли бы заставить батюшку увезти ее. Остановившись на головокружении из-за духоты, она собралась было отправиться на поиски отца, но тут в ее убежище ввалился Меншиков, оглушая ее громогласными восклицаниями:

– Вот где ты прячешься, красавица! Там уже все обыскались: где Варвара Никитична, да где Варвара Никитична. А я тебя нашел! Что же ты нас оставила, боярышня-душенька?

Фаворит был распарен, красен и несколько пьян. Варя всегда изрядно недолюбливала Меншикова. Вслед за другими она признавала, что Александр Данилович был отважным и притом умным офицером, дельно справлял царские поручения, умело командовал в доверенных ему губерниях. Однако слишком часто в важном сановнике, втором лице государства просыпался наглый и нечистый на руку сын конюха, превращая Меншикова в лиходея и мздоимца. А уж его роль сводника при Петре Алексеевиче и вовсе вызывала у Вари брезгливость. Меньше всего ей хотелось оставаться наедине со столь неприятным ей человеком. Принужденно улыбаясь, она поднялась:

– Голова закружилась, Александр Данилович. Душно, от свечей угар. Проводите меня обратно в залу, хочу найти батюшку, - она шагнула к двери, но Меншиков не двинулся с места.

– Погоди, красавица, не торопись. Побудь со мной минуту, а то там тебя опять кавалеры расхватают. Поблагодарить не хочешь ли меня, что я за интерес родителя твоего вступился, супротив Льва Кирилловича слово молвил?

– Что ж, спасибо тебе, Александр Данилович, и нам ты доброе сделал и флоту твое слово на пользу пойдет.

– Холодно благодарствуешь, боярышня, словно и не от сердца.

Алексашка подошел поближе, обдавая ее тяжким запахом вина и мускусных притираний, и попытался положить руку ей на талию. Варя легко увернулась и шагнула назад.

– Что, Петр Алексеевич не приехал еще?
– она решила охладить разгоряченного Меншикова напоминанием о царе, - Я ему обещалась менуэт танцевать.

– Про менуэты забудь, - Меншиков снова подобрался поближе, - Не приедет он сегодня, зело на меня сердит. Чуть что не так, сразу в крик: Алексашка вор, Алексашка вор, и лупит нещадно, а если чего доброе сделаю, даже и не замечает, - фаворит обиженно засопел, - Веришь, боярышня, я для него ничего не жалел. Была у меня одна радость - Катенька-полонянка. Жила у меня во дворце веселая, счастливая, а уж горячая, - Алексашка зажмурился, вспоминая.
– Ведь и ее я Петру Алексеевичу отдал.

Меншиков уже снова стоял вплотную к Варе, нахально ощупывая глазами ее фигурку:

– Я ему Катеньку отдал, а он тем временем себе еще и Вареньку приглядел, верно, боярышня? Вот я и думаю, по честному будет, ежели как я с ним Катенькой поделился, так и он со мной Варенькой поделится, - и Меншиков потянул Варю к себе, пытаясь поцеловать.

Вне себя от неслыханного оскорбления, девушка вырвалась:

– Я вам не пирог с зайчатиной, чтобы меня делить! В уме ли вы, сударь мой, что смеете меня с подзаборной девкой равнять!

Алексашка замер в пьяной задумчивости:

– Ты меня прошлым-то не попрекай, что я пирогами на базаре торговал, то давно минуло, теперь вы все, бояре-гордецы, у меня вот где, - он потряс кулаком, - Все должны в ножки мне кланяться. Не сердись, красавица, больно уж ты хороша сегодня! Видала, как все взбесились, прохода тебе не дают. Что-то в тебе нынче такое, чего раньше не было, ни один настоящий мужик мимо не пройдет, разве что если привязать его! Не бойся, я ведь ничего дурного не хочу, упаси Бог, ты только поцелуй меня разок, как Петра Алексеевича давеча целовала, - он снова потащил Варю поближе.

Упираясь руками ему в грудь и уворачиваясь от пьяно-слюнявых поцелуев, Варя мельком подумала, что больно много этих самых "настоящих мужиков" развелось вокруг и все почему-то именно ей норовят продемонстрировать свое "мужчинство". Ей и раньше не понравилась бы подобная атака со стороны Меншикова, но после событий сегодняшнего утра происходящее было особенно отвратительно. К тому же, руки и губы Александра Даниловича становились все настойчивее, вызывая у Вари дрожь омерзения и заставляя ее отчаянно вырываться. Ей было противно и страшно.

Меншиков был слишком пьян и нетверд в ногах, чтобы его попытки возымели успех, однако, он настойчиво продолжал тянуться губами к Варе. Неожиданно кто-то звучно откашлялся у него за спиной, Алексашка замер, на сцене появилось новое действующее лицо.

Джеймс Фентон вошел как всегда беззвучно, как бы возник ниоткуда. Не обращая ни малейшего внимания на двусмысленность ситуации, он неторопливо расставил на столе высокие серебряные стаканы сладкого пива и со словами: "Вы хотели пить, миледи!", протянул руку к Варваре столь решительно, что Александру Даниловичу невольно пришлось разжать объятия. Джеймс заботливо усадил Варю к столу:

– А без вас, любезный сэр, там гости заскучали. Хотят здоровье хозяина выпить, а найти не могут, - и Фентон приглашающе указал фавориту на дверь. Тот гневно вскинулся, хотел что-то ответить, но Джеймс пристально глянул ему в глаза. Взгляд скрестился со взглядом, воля столкнулась с волей, несколько секунд пролетели в молчании, и Меншиков дрогнул, отступил. Шагнув к двери, он обратился к Варе:

– Пойдем, боярышня, примем здравницу.

Джеймс вновь вмешался, голос его звучал непререкаемо:

– Леди Барбаре никуда ходить не следует, она себя плохо чувствует, толчея и духота могут ей повредить.

Александр Данилович яростно крутанул ус и гневно буркнув: "Ишь, лекарь выискался!", выскочил вон, напоследок шарахнув дверью. Варя облегченно перевела дух. Джеймс вложил ей в руку стакан:

– Выпейте, успокойтесь и скажите мне, возможно ли повторение случившегося.

Варя покачала головой:

– Нет, он протрезвеет и больше не рискнет, не захочет ссориться ни с батюшкой, ни с дядюшкой.