Грех боярышни, или Выйду замуж за иностранца

– Ну и хорошо, отдохните, и пусть вас отвезут домой.

Варя отхлебнула ледяного пива и спросила:

– Почему вы вступились за меня, ведь Меншиков может преизрядно вам навредить?

– Почему?
– переспросил Джеймс, на его лице было написано удивление, - Как же иначе? Вы молодая дама, дочь моего компаньона, я обязан вас защищать. Кроме того, я имею на вас свои виды, и никому не позволю становиться между нами.

Варя напряглась:

– Не смейте даже приближаться ко мне!

– Ну конечно же я не стану - после того как вас напугал этот мужлан. Появись здесь сейчас сам бог любви, он был бы вам противен. Я не враг самому себе и подожду более благоприятного момента.

– Не знаю, что с ними со всеми сегодня сталось, - убедившись в безопасности нынешнего уединения с Джеймсом, Варе захотелось поделиться своим недоумением хоть с кем-нибудь, пусть даже с ним, - Будто обезумели, ни минуты покоя.

– Вам придется научиться с этим справляться, теперь так будет всегда, - в ответ на ее удивленный взгляд Джеймс пояснил, - Наша утренняя встреча, леди, она пробудила в вас женщину: соблазнительную, волнующую, неотразимую. Вы мне многим обязаны, если бы не я, эта женщина так никогда бы и не проснулась.

– То что вы говорите - омерзительно и постыдно, - Варя часто дышала, - Вы опозорили меня, а теперь насмехаетесь.

– Т-ш-ш, не надо так шуметь. Вам следует отдохнуть и прийти в себя, - Джеймс успокаивающе похлопал ее по руке.
– Чуть позже я позову вашего отца, а сейчас давайте поговорим о чем-нибудь другом.

Варя взяла себя в руки, вспомнив, что спокойствие и невозмутимость - единственная броня, за которой она может укрыть свою честь и честь семьи. Если англицкий негодник желает сейчас делать вид, что они всего лишь ведут учтивую беседу, она поддержит его в этом. К тому же, он ведь и правда выручил ее из очень неприятного положения. Она уселась поудобнее и произнесла:

– Извольте, побеседуем. Расскажите, как вы и батюшка условились с Нарышкиным насчет испытания ваших бомбард.

– Мы встретились вчера в доме вашего отца и назначили стрельбы на конец марта. Надеюсь, мои люди доставят пушки к сроку.

Джеймс продолжал говорить, но Варя заметила, что он смотрит куда-то в сторону. Она проследила направление его взгляда. Джеймс внимательно наблюдал за дверью. Крепко захлопнутая Меншиковым, теперь она была чуть приоткрыта и странно колебалась, хотя не чувствовалось и малейшего движения воздуха. Варя и Джеймс переглянулись. Потом она заговорила спокойным, размеренным тоном, описывая мелкие подробности своего пребывания у тетушки, а он бесшумно скользнул к двери. Ни на секунду не прерывая неторопливой речи, Варя наблюдала, как Джеймс, затаив дыхание, прижался к косяку, распластался вдоль дверной створки, медленно, дюйм за дюймом, вытянул руку. Потом последовал стремительный бросок, приглушенный звук короткой борьбы и Джеймс вытащил из-за двери брыкающегося человека.

Фентон выволок свою добычу на середину комнаты, где и подверг внимательному рассмотрению. На вид человек был молод, немного моложе самого Джеймса, одет скромно, но чисто и прилично, как одеваются купчины средней руки. Джеймс был совершенно уверен, что раньше никогда его не видел:

– Ты кто, парень?
– спросил Фентон, получив в ответ лишь частые поклоны и невнятное бормотание по-русски. Он вопросительно глянул на Варю, та перевела:

– Говорит, чтобы вы на него не гневались, он только хотел узнать, не надо ли господам чего подать.

– И для такого простого дела он уже минут десять топчется под дверью?

Варя согласно кивнула и добавила:

– Все слуги у Александра Даниловича в ливреях, а этот нет. Для кухонного или дворового холопа выряжен больно ладно, к тому ж, им в покои ход заказан. Не знаю, кто он таков, но похоже, соглядатай, подслушивал нас.

– Но мы же говорили по-английски! Эй, парень, ты что, английской речи обучен?

Пленник недоумевающе поглядел на Фентона и снова начал бить поклоны, продолжая оправдываться по-русски и обращаясь уже только к боярышне. Всем своим видом он показывал, что способен изъясняться только на родном языке, но Варя его почти не слушала:

– Сэр Джеймс, через дверную щелку ничего не видать, подглядывать нету смысла. Что он там делал столь долго, коли разговор наш был на неведомом наречии?

Джеймс согласно кивнул, окинул молодца задумчивым взглядом и, глядя ему в лицо, сказал:

– Подслушивал или подглядывал, знает язык или не знает, что нам до того? Следует быть предельно осторожными, а то наши тайны станут известны всему свету. Поэтому на всякий случай я перережу ему глотку, а труп выброшу в сад, и пусть потом Меншиков разбирается.

Мгновенная паника, ясно отразившаяся на лице пленника, заставила Джеймса удовлетворенно хмыкнуть. Он вновь повернулся к ошеломленной его словами Варе и пояснил:

– Наверное, тысяча лет приему, а действует почти безотказно. Английский ты, парень, знаешь, иначе с чего бы тебе пугаться моих слов. Теперь говори, кто ты такой и почему подслушивал?

Пойманный угрюмо опустил голову, он уже не пытался доказать незнание языка или как-то оправдаться, а только мрачно молчал:

– Леди Барбара, надо бы с ним разобраться, но не здесь же это делать.

– Хорошо, - Варя решительно поднялась, - Тащите его в нашу карету. Я отыщу батюшку и братца и едем к нам, там спокойно и поговорим.

Буквально через несколько минут все семейство Опорьевых и Фентон катили по пустым темным московским улицам к опорьевским палатам. Пленник бесформенной грудой валялся в ногах. У самой кареты он попытался было бежать, но испытав на своем горле мертвую хватку Джеймса, смирился и затих. Его покорность все же не мешала Никите Андреевичу и Алешке нервно поглядывать на него. Отец и сын уже в который раз суетливо расспрашивали Джеймса о случившемся. С легкой досадой Фентон подумал, что вся мужская половина семейства Опорьевых выказывает куда меньше самообладания и ума, нежели одна боярышня. Взять хотя бы то, что только она сообразила войти в дом через заднюю садовую калитку, чтобы не привлекать внимания прислуги к пленнику.

Спящий дом встретил хозяев тишиной. Варя отворила дверь поварни и они быстро проскочили хозяйственные помещения, остановившись в маленькой уединенной комнатенке, служившей Никите Андреевичу рабочим кабинетом. Пленника кинули на пол, боярин и его дочь заняли оба стула, Джеймс захватил стоящий в углу табурет, и Алешке пришлось приткнуться на приступочке у аналоя. С вожделением глядя на сестрин стул, Алешка заявил:

– Шла бы ты спать, сестрица, тут не бабьего ума дело.

Варя даже не соизволила ответить. Алешка хотел было воззвать к отцу и потребовать удаления вконец обнаглевшей девицы, но решил не начинать домашней свары при чужеземце. Тем временем не обращавший внимания на детей Никита Андреевич грозно навис над пленником:

– Говори, холоп, кто таков и как смел подслушивать!?

Пленник молчал и только затравленно озирался.

– Сейчас батогов ему всыплем, живо все расскажет!
– выпалил Алешка.

– И воплями дом перебудит, завтра вся Москва будет знать, что Опорьевы по ночи у некоего мужика чего-то вызнавали, - голос Вари звучал насмешливо.

– Из нашей дворни никто о господских делах и пикнуть не посмеет!
– гордо заявил Алексей.

– Боярышня права, а вы плохо знаете людей, друг мой, - Джеймс поддержал Варю, - Доверенный слуга может быть один, если их двое, кто-то обязательно начнет болтать, а уж если полон дом прислуги..., - Джеймс безнадежно махнул рукой, - Согласитесь, нынешнее дело не того свойства, чтобы о нем на весь мир кричать.