Грех во спасение

– Предателем? – поразилась Маша. – Но кто он? Я его знаю?

– Конечно, знаешь. Илья Знаменский. Мордвинов купил его тем, что обещал ходатайствовать о его досрочном освобождении, за определенные услуги, естественно.

– Но откуда ты узнал об этом?

– Ночью, после разговора с Мордвиновым, он повесился на полотенце, а утром у себя под подушкой я обнаружил записку, в которой он во всем признавался. Я его в какой-то степени понимаю. Илья очень сильно переживал разлуку с женой и ребенком. И на предательство решился с отчаяния. Но муки совести оказались сильнее... – Митя судорожно вздохнул. – Я уже знал, что меня ожидает, и просил Мордвинова об одном: чтобы он позволил увидеться с тобой. Но он был в ярости, а тут еще, как назло, граф нагрянул со своей инспекцией... Вот тут все и началось!

– Лобанов сказал, что ты взбунтовался и не хотел ехать, не попрощавшись со мной. Это правда?

– Правда, – Митя еще крепче обнял ее, – в это время я был почти невменяем, иначе не допустил бы, чтобы солдаты начали стрелять. И только моя вина в том, что так нелепо погиб Янек. Вполне возможно, не затей я беспорядков, он был бы сейчас жив и сидел рядом с нами около этого костра. Ведь Мордвинов и его намеревался отправить в Иркутск попутно с нашим конвоем.

– Ты уже знаешь, что меня тоже везли в Иркутский острог?

– Знаю, Цэден все мне рассказал. – Митя помолчал некоторое время, то ли собираясь с мыслями, то ли не решаясь задать свой вопрос. Наконец все-таки спросил: – Граф приставал к тебе... как к женщине?

– Приставал, но тебе, должно быть, известно, чем это закончилось?

Митя обхватил ее лицо ладонями, внимательно посмотрел в глаза:

– Объясни, почему ты отказалась вернуться в Петербург? Ведь протекция Государя дорогого стоит, и не каждому ее предлагают!

– Я дала слово твоим родителям, надеюсь, ты помнишь об этом?

– Только поэтому?

– Да, только поэтому! – твердо сказала Маша и, освободившись от его ладоней, опять прилегла головой на Митино плечо. – Давай помолчим немного. За последнее время столько всего ужасного произошло, что я до сих пор не могу прийти в себя!

– Помолчим, – согласился Митя и вдруг склонился к ней и припал к ее губам быстрым и жадным поцелуем. Так же быстро оторвался от нее и прошептал: – Почему у тебя губы всегда горячие, а вот у Алины они постоянно были холодными, будто не живыми?..

«Потому что я люблю тебя, а Алина лишь терпела, как выгодного жениха!» – хотела ответить Маша, но произнесла совсем другое:

– Вероятно, холодные губы были ее единственным недостатком и не помешали тебе влюбиться в нее.

– Возможно, – усмехнулся Митя, – и давай закроем эту тему. – Он поднял голову и посмотрел на небо. – Кажется, ветерок подул. Будем надеяться, что через час-другой туман рассеется...

34

Выступили в дорогу после скорого и несытного завтрака, но Цэден пообещал уже к полудню быть на месте и накормить их бараньей похлебкой, вкуснее которой они еще ничего не пробовали.

Лес поредел, зато появились болота. И вскоре сапоги промокли насквозь. А морось, продолжающая сыпаться с неба, напитала одежду, она стала тяжелой и неприятно липла к телу, мешала идти так быстро, как хотелось бы. Лошадей из-за плохой видимости вели в поводу. К тому же Цэден, шедший первым, постоянно останавливался и, сделав знак подождать, уходил в туман, чтобы разведать дорогу. Следом за ним шла Маша, потом – Митя, и замыкал их маленький караван Антон.

Вскоре звериная тропа вывела их на вершину сопки. Повеяло свежим ветром. Туман закачался, задвигался и вдруг, точно салазки с ледяной горки, стремительно покатился вниз в глухие ущелья и распадки, спасаясь от жарких лучей солнца, которое все-таки пробилось сквозь тучи и воцарилось на небе.

Маша зажмурилась от нестерпимой голубизны, залившей горизонт, вдохнула всей грудью бодрящий, слегка горьковатый от запахов хвои воздух и повернулась к Мите. Он тут же подошел к ней, обнял за плечи, и уже вместе они принялись с восторгом смотреть на открывшиеся их взору горы, близкие и далекие, на таежный океан, где сопки, точно волны, набегают, накатывают друг на друга. И только извечный житель этих мест – беркут, подобно буревестнику, распластал над бескрайним простором свои крылья. Высокомерно и презрительно взирает он сверху на крошечные фигурки людей, реет над тайгой, горами, купается в зыбком мареве, и зачастую только его крики разрывают задумчивую тишину этих диких и пустынных мест.

– Смотрите, куда мы пойдем! – Цэден показал рукой на голый гребень, соединяющий одну вершину с другой. – Здесь всего с полверсты, не больше. Дальше сначала по тропе, потом через ущелье по старому мосту. Его, говорят, в старые времена контрабандисты соорудили. А там уже и рукой подать до моего стойбища.

Маша с опаской посмотрела на давно не хоженную тропку в сажень, если не меньше, шириной, заваленную щебнем и мелкими камнями. Цэден заметил ее оторопь и улыбнулся:

– Не бойтесь, Мария Александровна! Олени эту дорожку бегом пробегают. Вы, главное, не смотрите по сторонам, а все под ноги, под ноги. Земля твердая, выдержит.

– Я и не боюсь, – проворчала Маша и еще сильнее сжала поводья лошади, которую, как и ее спутники, вела за собой.

Она ловко преодолела этот нелегкий путь, хотя все время чувствовала, как тело ее, независимо от желания, клонится то в одну, то в другую сторону. Темные провалы справа и слева тянули к себе с неудержимой силой, и, только опустив глаза вниз, под ноги, можно было подавить в себе эту до тошноты противную тягу к пустоте.

Внезапно Цэден резко остановился и замер на месте. Маша почти уткнулась носом в хвост его лошади и приподнялась на цыпочки, чтобы рассмотреть, что же такое мешает их дальнейшему движению. И увидела: навстречу им спокойно шагала крупная медведица, а позади, ну точь-в-точь как Маша за Цэденом, двигался медвежонок.

Разойтись им не было никакой возможности. Но Цэден почему-то не спешил стрелять, а лишь на мгновение повернулся к своим спутникам и приложил палец к губам. Тише, мол!

Ветер тянул сбоку. Медведица больше смотрела себе под ноги и часто оглядывалась – видимо, боялась за малыша, который, в общем-то, уже не был малышом, так, с дворовую собаку, – и потому заметила людей гораздо позже, чем они ее. А увидев, никак не могла сообразить, что это такое.

Она остановилась, приподнялась на дыбы и все нюхала, нюхала, водила туда-сюда черным влажным носом. Но вперед идти уже не решалась.

Медвежонок за широким задом родительницы ничего не видел. Вынужденную остановку он использовал для игры: спускал в пропасть камни и озорно тоненько порыкивал, наблюдая, как они летят вниз, увлекая за собой настоящую лавину камнепада.

Неожиданно Цэден стянул с головы форменную фуражку, прикрыл ею лицо и, отпустив повод своей лошади, решительно пошел на медведицу.

– Ружье! – прошептал ему вслед Антон. Но Цэден лишь отмахнулся с досадой. Не мешай, дескать! Ружье по-прежнему висело у него на груди, и он не сделал пока ни одного движения, чтобы взять его на изготовку.