Греховная связь
Шрифт:
— Присаживайтесь, — пригласила она, указывая на одно из легких кресел. — Кофе? — Взяв чайник, она подошла к раковине, наполнила его и поставила на электроплиту.
В полном изумлении он огляделся вокруг. На стенах висели виды Австралии: Перт, Алис-Спрингс, Большой Барьерный риф. Три пары туфель, яркой расцветки платья, повешенные вплотную, красовались в гардеробной нише. На каминной доске были расставлены девичьи сокровища — маленький ларец с откинутой крышкой открывал взору нитку бус, сережки и пару недорогих браслетов, китайскую кошечку и открытку с сельским видом, судя по всему,
— Это ваш родной город? — спросил Роберт, когда она принесла ему кофе.
Она взглянула на него пренебрежительно.
— Если его можно назвать городом. Глухомань. Сидней лучше. — Она повернулась к нему, и взгляд ее стал суровее. — Что об этом говорить. Лучше скажите, что вы здесь делаете? Это гораздо интереснее.
Он изобразил ухмылку.
— В том-то и вопрос! — Он испытывал такое чувство, будто находится где-то за миллион миллионов миль отсюда, но при этом реальность его присутствия была невероятной. — Я просто хотел узнать, где вы живете. — „И как“, чуть было не добавил он, но не был готов к вопросу, который мог за этим последовать.
— Значит, вы следили за мной от кафе. — Это уже был не вопрос. — Зачем?
— Ну, первым делом, я не считал, что наш разговор в кафе закончился, когда вы обрушились на меня в тот раз!
— Ах, да. — Она вовсе не собиралась извиняться или объясняться. — Я ушла, кажется. Просто пошла домой.
— Вот я и хотел повидать вас снова. Поговорить с вами…
— Зачем?
Вот, наконец. Он набрал полную грудь воздуха.
— Вы напоминаете мне… одну девушку, которую, кажется, я знал.
Она рассмеялась резким смехом.
— Так вы не знаете?
— Нет.
— Кто же она?
— Девушка, которая жила в городке, где я был раньше. Но я ее не знал.
— Мне послышалось, вы сказали, что знали. Как ее звали?
— Алисон. Алисон Калдер. Ее все звали Алли. Вы так на нее похожи. Это невероятно. Словно сестра. Но, вроде бы, у нее не было родственников. Честно говоря, все, что я о ней знаю, это имя. — Где-то в глубине его сознания зазвучала струна. — Кстати, вы не сказали свое.
По лицу ее прошла какая-то тень, но тут же исчезла.
— Эмма.
Эмма. Снова что-то откликнулось эхом в темных лабиринтах времени.
— Эмма. Так звали мою мать.
Теперь на лице ее появилась заинтересованность.
— Та девушка — которую я вам напоминаю — что с ней случилось?
— Она умерла.
— Умерла?
Вновь он заметил какое-то волнение, промелькнувшее на ее лице, но тут же исчезнувшее… Что это было? Злость? Сожаление? Но она не дала ему подумать.
— Значит, вы крутитесь вокруг меня, потому что я напоминаю вам девушку, которая когда-то жила в вашем городке и которую вы даже вряд ли знали?
Как тут можно объяснить?
— Потому что вы так похожи на нее…
— Глупее ничего не выдумаешь!
— Но это так.
— Что же я-то могу поделать, если так похожа на нее. Это не моя вина!
Она вновь рассердилась. Он готов был отдать все на свете, чтобы она успокоилась и снова повеселела.
— Я понимаю, понимаю. И не надеюсь, что вы что-то сделаете, тем более что и сам толком ничего не знаю. Но я делаю все, что в моих силах. А когда до этого докопаюсь,
голову даю на отсечение, вам скажу в первую очередь!— Итак, вы поехали за ней на машине от кафе? — переспросил Меррей мрачным голосом.
— Да.
— И она накрыла вас, когда вы шпионили около ее дома…
— Ну уж, так и шпионил — ради Бога, Меррей!
Про себя Меррей подумал, что двенадцать добропорядочных и честных присяжных посчитали бы слово „шпионить“ самым подходящим для обозначения подобной деятельности, но спорить по этому поводу не стал.
— Нет, нет, конечно. Потом она пригласила вас… пригласила подняться к ней… Не сложилось ли у вас впечатление, что она… что ей свойственно приглашать мужчин к себе?
Он выложил это как можно деликатнее. Но Роберт вспыхнул от негодования и весь подался вперед, словно готов был голыми руками задушить…
— Разумеется, нет! Она не проститутка, если вы об этом подумали! Бога ради, Меррей, она совсем ребенок! Ей от силы восемнадцать или двадцать!
„Прогуляйся до доков, Роберт, — подумал Меррей. — Там ты можешь подцепить девок от девяти до девяноста. Что ж нам с тобой делать?“ Какое-то непонятное чувство не то раздражения, не то беспокойства, не свойственное ему по отношению к другим пациентам, пробуждалось в нем, когда дело касалось Роберта.
— О, я прекрасно понимаю, что несу ахинею, Мер-рей! Разумеется, она могла бы быть такой девицей. Но я твердо знаю, что это не так. Знаю и еще кое-что, и это грызет меня гораздо больше. Я зашел слишком далеко, Меррей, и я знаю это. Послушайте, хоть я и наломал дров, но не настолько потерял голову, чтобы не понимать, как это все выглядело бы — а в моем случае и подавно — если б меня застукали в подобной ситуации! Прицепился к юной девушке — оказался у нее в комнате… Хотя я понимаю, что особого преступления тут нет, но я должен думать о Клер и Джоан. Я не вольная птица. Если будет опорочено мое имя — позор падет и на них.
Меррей кивнул.
— И на вас, Роберт, на вас, не забывайте этого! С собором придется распрощаться за милую душу! — Он помолчал. — Задумывались ли вы когда-нибудь о том, что бы делали, если бы больше не были священником, например?
В наступившей тишине оба почувствовали дыхание грядущих событий, абсолютно неподвластных им.
— Нет! — В крике Роберта слышалась отчаянная решительность. — Но я должен снова повидать эту девушку!
— Должен?
— Да! Проникнуть в белое пятно моей памяти и понять, почему она напоминает мне девушку, которую я в жизни не знал! Вы можете помочь мне? Я умоляю вас, Меррей.
Медицинское и профессиональное кредо Меррея не позволяли ему отказать душе, вопящей от боли. Но более примитивной частью своего „я“ он начинал испытывать темное чувство ужаса, страха перед грозными событиями, которые, как он предчувствовал, должны произойти и предотвратить которые он был не в силах. Словно ведомый на заклание, он склонил голову перед неотвратимостью рока.
— Мы попробуем прибегнуть к гипнозу, Роберт — эта методика называется регрессией. Благодаря ей вы сможете вернуться в ту ночь — в то время — пройти все шаг за шагом — что бы там ни было…