Грешница

Долгими зимними вечерами Афанасий Сергеевич рассказывал тете Насте матери Зины - о боге. На воле выл ветер, крутила метель, тетя Настя плакала, смотря на фотографию мужа, а Афанасий Сергеевич ласково говорил, что лишь бог утешит ее. Он говорил, что вера пятидесятников - единственная истинная вера, она отвергает все показное: иконы, попов, церкви, крестное знамение, мощи, - говорил, что перед богом все верующие равны, потому и зовут они друг друга братьями и сестрами.

– Спеши, скоро вернется на землю Христос, накажет безбожников, спасутся лишь те, кто отмечен духом святым.

Тетя Настя наконец согласилась пойти на собрание пятидесятников. Как и теперь, собрания обычно проходили в городе у кого-нибудь из верующих - у общины никогда не было постоянного молельного дома. Зина и Ксения стояли рядом на коленях, повторяли за братом Василием слова псалмов, пели:

Я Христова овечка,

Мое чисто сердечко,

но больше шептались и хихикали, разглядывая лица молящихся.

Но однажды, когда Прасковья Григорьевна и Афанасий Сергеевич, ведя за руку Ксению, зашли к Зининой матери, чтобы по обыкновению почитать перед сном библию, она сказала:

– Не приходите больше, измучилась я. Жили мы без бога и проживем без него. Идите.

С этого дня Ксении запретили играть с Зиной, но Ксения все же тайком бегала к ней во двор. У нее не было лучшей подруги, чем Зина. И в школе они несколько лет сидели на одной парте. Ксении нравилось в школе, ей нравилось слушать учительницу, она верила всему, что та говорила. Говорила, что бога нет, и Ксения соглашалась. Но она верила и отцу и тоже во всем соглашалась с ним, а когда приезжал Василий Тимофеевич и рассказывал ей о чудесах, которые совершал Христос, она и его слушала с интересом. Впрочем, Ксения не очень-то задумывалась тогда, есть бог или нет его: может, и есть, а может, и нет.

Но вот случилось несчастье, Ксения была в четвертом классе, когда тяжело заболела ее мать. Четыре месяца пролежала она в постели, высохла, перестала узнавать близких, и наконец ей стало так плохо, что ни у кого уже не было сомнения, что сегодня-завтра она умрет.

Уже готовились к похоронам, уже Афанасий Сергеевич строгал, обливаясь слезами, доски для гроба. Василий Тимофеевич подозвал Ксению, сидевшую в сенях, и сказал:

– Помолись, деточка, своим чистым сердечком, может, господь услышит твою молитву и возвратит здоровье матери.

Весь день молилась Ксения, и чудо свершилось - мать не умерла, стала поправляться.

Как ни убеждали потом Ксению в школе, что бог здесь ни при чем, что наступил кризис в болезни, - ничто уже не могло поколебать веру Ксении в то, что это бог спас ее мать, что он добрый, что он все может.

В шестом классе Ксения ушла из школы: брат Василий сказал, что учителя-антихристы не могут ничему научить.

С годами все молчаливее становилась Ксения. Страх перед богом, который все видит, все знает, который может в любую минуту наказать за грехи, за непочтение к нему, сильнее и сильнее охватывал ее. Каким ничтожным, ненужным казалось Ксении все вокруг, когда с заплаканными глазами она выходила на улицы города после собрания общины! Как жалела она людей: сколько их бродит во тьме, не понимая, что сами себя обрекают на муки после смерти. Но больше всех ей было жаль Зину.

Вот и сейчас она умоляюще сложила на груди руки, сказала чуть не плача:

– Мне так хочется, чтобы ты вспомнила бога. Мы бы вместе ходили на моления, вместе читали бы святую книгу.

Зина вздохнула, обняла Ксению:

– Какая же ты слепая!..

– Ну вот, завела!
– Ксения махнула рукой и ушла.

В свинарнике за барьером на свежей соломе грузно лежала выхоленная матка. Она лениво повела щетинистым ухом, приоткрыла глазки и требовательно хрюкнула.

– Потерпи минутку, - сказала Ксения.

Она нагнулась, вытащила из корзины за задние ножки поросенка, похлопала его по гладкой спинке и поднесла к соску матки. Матка откинула голову, заурчала. Одного поросенка за другим вынимала Ксения из корзины; они визжали, дергались, но сразу же успокаивались, как только тыкались носами в живот матери. Чистые, упитанные, с блестящими, молочно-розовыми спинками, они копошились так умилительно, что Ксения невольно улыбалась, ласково приговаривала:

– Маленькие вы мои, глупенькие!

К раскрытым воротам свинарника подъехал грузовик, из кузова его свисали длинные трубы для автопоилки. Открылась дверца кабины, и оттуда выпрыгнул шофер. Ксения сразу узнала в нем Алексея из Сосенок, который вчера заходил к ним во двор.

– Привет, девчата, - весело крикнул он, - принимайте груз!

Мимо Ксении стрелой пронеслась к воротам Валька, поправляя на голове платок.

– Ой, батюшки!
– кричала она.
– Лешка Ченцов вернулся. А я сегодня незавитая.

Ксении совсем не нужно было выходить во двор, но она вышла, прихватив ведро, и стала чистить его песком. Она слышала, как Алексей, окруженный девушками, спрашивал Зину:

– Нет, в самом деле, чего ты похудела?

– Это она от любви, - засмеялась Валька, а Зина смутилась.

– Ну тебя... Это от экзаменов, Леша. Я ж за десятилетку сдаю, измучилась. Вот английский готовлю...

– Смотри ты!
– удивился Алексей.
– Ну скажи, сколько будет по-английски дважды два?

– Дважды два? Ой, как сказать?!
– Зина даже покраснела от напряжения.
– Не знаю, - наконец смущенно сказала она.

– Ученая! Четыре будет!
– под общий смех проговорил Алексей. Он обернулся, увидел Ксению и в какое-то мгновение растерялся от неожиданности.

– Ну, здравствуй, - сказал он и подошел к ней, - вкусной ты меня водой напоила вчера, до сих пор помню.

– Обыкновенная вода.
– Ксения покраснела, ушла в свинарник, так и не дочистив ведро.

Он смотрел ей вслед, она чувствовала это и не хотела оборачиваться, но обернулась.

Нет, он не был похож на того человека, который приснился ей. И волосы у него не русые, и не так высок он, и голос другой. Но когда он уехал, Ксении показалось, что на ферме стало непривычно тихо.

Ченцов приезжал почти каждый день. Он бродил по двору, шутил с девчатами и все будто искал кого-то глазами. Иногда Ксения встречалась с ним и торопливо отворачивалась.

– И как это я тебя раньше не приметил?
– преградив ей дорогу, однажды спросил он.
– Удивительное дело!

– Не мешай, - сказала она, - дай пройти.

Но он не двигался с места.

– Нет, вправду, где мои глаза раньше были?

– Ну, пропусти, - сказала Ксения.
– Делать тебе нечего, что ли?

– Ага, нечего, - весело согласился он, - лентяй я здоровый.

Ксения с упреком смотрела на него, и Алексей смутился, отошел в сторону.

Всякий раз, как он появлялся на ферме, Ксения цепенела: она боялась, что люди увидят, как он глядит на нее. И ей не нужно было смотреть на него, но Ксения не выдерживала, поднимала голову и всегда встречалась с его взглядом.