Грешный
Шрифт:
На исполнение приговора меня повезли в закрытой повозке. Еды с утра не давали. И даже последнее желание приговорённого — вот, гады! — исполнить не предложили. Просто впихнули в тюремный фургон, приковали к уложенному на днище бревну и приказали возничему «Трогай!»
Повозка катилась недолго. По доносящимся из-за полога звукам я понял, что сначала мы двигались по заполненным людом улицам (празднования десятилетия восшествия на престол нынешней королевы, видать, уже начались), затем въехали в охраняемую от простого народа зону, а потом в какое-то здание. Судя по эху, ангар или склад, длинный и полупустой.
«Выводи!» — скомандовали откуда-то сбоку.
Через десяток секунд я оказался снаружи. Помещение, в котором остановилась повозка, напоминало огромный подвал, в котором когда-то хранили бочки
Эх! Если бы меня подвели хоть к какому из них…
Однако, увы. К светлякам меня подводить не стали, а повели вдоль разобранных стеллажей в дальний конец подвала. То, что это и вправду подвал, стало понятно, когда пол превратился в пандус, и впереди забрезжил солнечный свет, проникающий внутрь через широко раскрытые двери. Вблизи они показались мне словно окном в другой мир, откуда в звенящее кандалами и укутанное во мрак подземелье доносились звуки свирелей и лютней, запахи лаванды и базилика, свежесть далёкого моря и укрытых снежными шапками гор, тепло июльского дня и прохлада дождливой осени, гомон людской толпы и шорох раскачивающихся под ветром деревьев…
Четверо дюжих охранников, не останавливаясь перед ступеньками, протащили меня мимо распахнутых створок и бросили на горячий песок. Я подслеповато прищурился, и неожиданное волшебство кончилось, не начавшись. Мы находились в окружённом решёткой загоне, из которого выйти можно было или назад в подвал, или в другой загон, раз в тридцать длиннее и шире. Как в цирке на выступлениях дрессированных тигров и львов.
Купола в здешнем «цирке» не наблюдалось. Сооружение больше напоминало античный амфитеатр под открытым небом, с уходящими вверх трибунами, под завязку заполненными вовсю галдящими зрителями. Один в один Колизей, но только размером поменьше — на пару сотен «богатеньких Буратин», оплативших места на нижних рядах и в укрытых балдахинами ложах, и тысячи на полторы обычного «плебса», наблюдающего за представлением с верхних ярусов.
Лучшие места, что понятно, в здешнем Колизее были заняты жрицами, а самые лучшие — жрицами из Совета. В главной ложе, задрапированной бархатной тканью зелёного цвета с золотыми кистями и вышивкой, восседала властительница Ларанты. Как и в зале суда, её лицо закрывала белая полумаска.
Рука королевы величественно поднялась, а затем опустилась.
Звонко ударил гонг.
Трибуны разразились громкими криками.
О чём они там вопили, я не прислушивался. Сразу же после гонга меня подтащили к выходу на большую арену и принялись расклёпывать кандалы. Как только последняя цепь упала на землю, в мою спину уткнулись несколько копий и подтолкнули вперёд, к «заботливо» приоткрытой решётке. Едва я переступил границу между загонами, её тут же захлопнули, а зрители завопили ещё сильнее. Причину их возбуждения я обнаружил, когда огляделся.
На противоположном конце арены имелся точно такой же загончик, как тот, из которого меня вытолкали. И там точно так же суетились охранники с копьями. Вот только выталкивали они… или, скорей, выгоняли оттуда не человека…
Зону ристалища огласил грозный рык. Огромный зверь — метра четыре в длину и до полутора в холке — выпрыгнул на арену. С парочки выступающих из пасти клыков стекала слюна. Лобастая голова поворачивалась то влево, то вправо, длинный хвост нервно бил по песку, взметая его, словно пыль.
Зверь был красив. Той красотой, что присуща всякому хищнику семейства кошачьих.
Внешне он походил на доисторического саблезубого тигра, вот только шкуру имел не «привычную» полосатую, а… плавно меняющую расцветку в зависимости от того, как на неё падает свет. Почти как у хамелеона, когда тот сливается с местностью.
На шее у кототигра поблёскивал серебристый ошейник…
Будто не обращая внимания от замершего в дальнем углу человека, он мягко прошёлся вдоль ограждающей арену решётки, несколько раз рыкнул на вопящих снаружи зрителей, дважды припал к земле, трижды сжался в комок и как-то совсем незаметно вдруг оказался шагах в десяти от меня. Один хороший прыжок, и я не успею даже «Мама!» сказать…
Зверь медленно развернулся. В его жёлтых глазах отражались жёлтый
песок арены и сотни боёв не на жизнь, а на смерть…Глава 10
Мы мерялись взглядами лишь пару ударов сердца, но этого, как ни странно, хватило, чтобы понять: умений, полученных на хуторе Алмы, я не потерял.
Не сумевший помочь хозяйке Бузун, но помогший мне отомстить за неё, собаки в Больших Лисавах, признавшие меня вожаком, смирняшка Байта, на которой мы с Рейной держали путь в Пустоград, любитель чёрствого хлебушка Мыш, ставший мне другом на каторге в Драконьем урочище…
Собаки, лошади, кошки, мелкие грызуны… со всеми я, так или иначе, находил общий язык. Понимал их мысли, а с некоторыми мог даже общаться. Но ещё никогда у меня не получалось общаться так, как с этим тигрокотом…
Этот — владел настоящей магией. Реальной, а вовсе не той «кошачьей», с девятью жизнями и прочей белибердой, про которую пишут в мистических книгах.
Священный зверь ларантийцев потому и назывался священным, что хотя он не обладал человеческим разумом, но в реакциях на опасность, умении принимать правильные решения в непростой ситуации, способности маскироваться и предугадывать мысли и действия оппонентов мог дать сто очков вперёд большинству хомо сапиенс. А кроме того он мог, как и я, отбивать направленное на него колдовство. Но только не по причине иммунности к магическому воздействию, а вследствие идеальной магозащиты.
Всё это я узнал, благодаря серебристому обручу, надетому на его шею. Типичный антимагический артефакт, по принципу действия похожий на те, что мы с Балием изготавливали в Пустограде, и те, что использовал Пирапалус. У последнего, правда, они получались варварские, готовые в любой момент переполниться и взорваться, а мои, от которых потом отказались из-за непредсказуемости и недостаточной безопасности, были явно «сырыми» и требовали многочисленных испытаний и долгой доводки.
Здешний негатор выглядел настоящим произведением искусства и образцом магических технологий. Он не просто поглощал маг-энергию — он свёртывал её в тугую спираль и упаковывал, я подозреваю, во времени. Судя по разговорам знающих (Шимис, Гурсан и тот же, м-мать, Пирапалус), на Западном континенте, вообще, всё было завязано на магии «темпорального» сжатия — и пирамидки мольфаров, и заклинания жриц, и природная магия священных животных. В отличие от Восточного, где в ходу были руны и уже исчезающая драконья волшба, основанная на противостоянии жизни и смерти.
Для меня, к счастью, форма используемой маг-энергии значения не имела. Я мог отражать или поглощать любую из них.
Ошейник на кототигре излучал её излишки в пространство. Их было мало, а плотность не превышала того порога, при котором «обычные» маги могли сотворить из них какое-нибудь колдунство. Собрать их в «кубышку» смогла бы только Алина. Однако Алины здесь не было, а излишки имелись. Плюс имелся единственный в этом мире иммунный…
Нет, преобразовать изрядно разреженные клочки маг-энергии во что-то серьёзное я не сумел, но вот отшвырнуть их от зверя и просочиться разумом сквозь защиту негатора у меня таки получилось.
«Хочешь избавиться от этой дряни?» — ударил я кототигра мыслью, как шпагой.
Уже изготовившийся для прыжка, тот переступил лапами, затем мотнул головой и оскалился.
Ответ он передавал не словами, а образами.
Лес. Ручей. Обрывистый берег. Лапы шуршат по песку. Сквозь ветви кустов проступают очертания припавшей к воде добычи — не то оленя, не то антилопы. Желудок сводит от голода. Томительное ожидание, когда олень перестанет вскидывать голову и нервно оглядываться. Осторожный шажок, другой. Теперь замереть. Слиться с землёй и кустами. Ещё один короткий шажок. Добыча уже совсем близко… Прыжок… Выпущенные из лап когти уже готовы вонзиться в оленью шкуру… Откуда сверху падает блестящая сеть… Жжётся огнём… Больно… Тело не слушается… Горло внезапно сдавливает чем-то тугим и жгучим… Мир вокруг внезапно становится серым… Хочется отодрать охватившую шею удавку… Но лапы отдёргиваются обратно… Они словно натыкаются на колючки, и эти колючки жалят. Безжалостно. Как злобные шершни, живущих на запретных лугах… Убежать! Спрятаться! Скрыться в высокой траве!.. Но мерзкий ошейник сжимается так, что нельзя дышать…