Грибификация: Легенды Ледовласого

Зал загудел, как сбитый палкой осиный улей.

Хрулеев: В дровнике

27 октября 1996 года

ночь

Балтикштадтская губерния

Она видела его дочку. Эта Шура, которая лечила Хрулеева, и которую все здесь называли «германовской подстилкой» за ее связь с Сергеичем, видела дочку Хрулеева.

Ошибки быть не могло, ведь Шура сама сказала, что девочка была в толстовке с любимыми цифрами сторонников Президента. Она не могла знать, что в День Эдипа дочка Хрулеева была так одета. А значит это не ошибка, не обман и не провокация.

Шура видела девочку около месяца назад, когда Сергеич сопровождал рыбаков на Поддубское озеро, и взял ее с собой. Озеро находилось, по словам Шуры, километрах в пятнадцати на юго-запад от лагеря Германа. Если идти по шоссе от Оредежа к Луге, то оно будет лежать на юге.

Рыбаки вместе с Сергеичем и Шурой плыли на лодках по озеру, и вдруг на небольшом заросшем лесом островке в центре водоема появилась девочка. Шура испугалась и поэтому запомнила ее. Сергеич выстрелил, но девочка была слишком далеко, и он не попал. Девочка скрылась в кустах, и больше Шура ее не видела. Ей показалось странным присутствие девочки на этом островке, ведь месяц назад, и Хрулеев тоже это помнил, дети были только в населенных пунктах. По лесам они стали бродить совсем недавно.

Было невыносимо думать, что дочка Хрулеева, оборванная и одичавшая, сидит где-то на острове посреди глухого лесного озера. Ночью в лесу, наверное, очень страшно, особенно четырнадцатилетней девочке. В голове у Хрулеева постоянно крутилась картина, как его дочь сидит среди кустов под холодными звездами осенней ночью, совсем одна.

Впрочем, она не одна. С ней ведь Гриб, он теперь у детей вместо родителей. Но ведь на островке нет никакого Гриба, Грибы сажали только в населенных пунктах. Правда, в некоторых областях и странах их еще высаживали вдоль трасс, чтобы дети могли подкрепиться по пути. Но здесь, в Балтикштадской губернии, так никогда не делали, Хрулеев был грибификатором и знал это. Возможно, его дочка давно уже умерла от голода, лишенная Гриба. Зачем вообще Гриб послал ее совсем одну на этот островок?

Плазмидова вроде говорила, что все дети теперь объединены единым планом и волей Гриба. Каким образом Гриб использует отобранную у Хрулеева дочку?

Все эти вопросы мучили Хрулеева, хотя на самом деле не имели никакого значения. Важно было другое. Дочка Хрулеева на острове, совсем рядом, в пятнадцати километрах отсюда. По крайней мере, была там около месяца назад. А Хрулеев здесь, на элеваторе, в качестве раба триста восемьдесят девять. И уйти отсюда он не может.

Шура узнала на заляпанной говном фотографии девочку еще неделю назад.

С тех пор Хрулеев успел поработать на многих работах. Первые два дня он все еще таскал говно, потом ему милостиво позволили чинить разваливавшийся женский барак, еще он сажал чеснок, рубил дрова и валил лес под конвоем Винтачкова. Однажды его даже вызвали в оружейную, где он целый день пытался починить собранное на месте битвы за картофельное поле оружие. К сожалению, украсть там Хрулеев ничего не смог, в оружейной за ним пристально наблюдали аж трое гвардейцев Германа.

Рабочий день длился по одиннадцать-двенадцать часов. Учитывая время на переклички, помывку, стирку, обед и внутренние хозработы в бараке на сон оставалось часов шесть. Однако Хрулеев ежедневно крал по десять-двадцать минут рабочего времени, чтобы сходить к задней стене дровника.

Несмотря на ежедневный тяжелый труд, Хрулеев упорно пытался не слишком напрягать правую руку, и она у него почти зажила, больно было только, когда сжимаешь кулак. В грудине все еще ломило, особенно во время таскания тяжестей, но боль была терпимой и непостоянной. Еще Хрулеев немного начинал прихрамывать к концу рабочего дня, разорванное филином колено ныло.

Хуже всего у него было с желудком, Хрулеева мучил понос и рвало желчью. Даже та скудная пища, которую он получал, в нем не задерживалась. Периодически, особенно по ночам, желудок ныл, отбирая у Хрулеева ценное и редкое время отдыха.

Но этой ночью Хрулеев и не планировал спать.

Было около полуночи, и он решительно встал с грязного истлевшего тряпья, служившего ему постелью. Перешагивая через спящих рабов с номерами на лбах, Хрулеев дошел до двери барака, где висела едва дававшая свет керосинка. Поперек двери висел гамак, в котором спал староста. Хрулеев аккуратно ткнул старосту в бок.

— А? Что? — захлопал глазами староста с номером 120 на лбу.

— Мне сказали идти в оружейную, волыны чинить.

— Кто сказал? Когда? Что ты несешь?

— Скрудж. Еще позавчера. Я там работу не доделал.

— Хм. А мне никто ничего подобного не говорил. Хуячь на место и спи.

— Ладно, только потом будешь сам со Скруджем объясняться. А он скоро придет сюда за мной.

— Так а почему ночью-то?

— Так я днем на работах.

— Что ты несешь, бля? На каких работах? Как будто Скруджу не насрать на твои рабские работы. На место иди, блять! Вот придет Скрудж за тобой — тогда пойдешь.

— Как скажешь, — пожал плечами Хрулеев, — Но только Скрудж, когда придет, тебя будет бить, а не меня.

— А, ладно. Давай, проваливай. И сиди там всю ночь. А то, когда назад припрешься — опять меня разбудишь.

Староста освободил проход, и Хрулеев вышел в холодную осеннюю ночь.

Вокруг стояла непроглядная темень, свет на элеваторе попусту не жгли. Впрочем, для охраны рабов и не требовался свет.

С трех сторон отсек рабов был окружен высоким двойным забором с колючей проволокой, в промежутке между заборами ночью рыскали десятков пять собак, натасканных псарем Зибурой на человека. Возможно, где-то там с псами-людоедами сейчас бегала Тотошка.

С единственной четвертой стороны, где не было собак, к отсеку рабов примыкал двенадцатый отсек, где сидело несколько вооруженных охранников, а на воротах и заборе имелась сигнализация.

Еще была караульная вышка, очень кривая и уродливая, кое-как сколоченная из ржавых кусков элеватора и досок. Но ночью вышка была бесполезна с точки зрения охраны из-за отсутствия света. Хотя там был прожектор, и в случае тревоги его могли зажечь.

Впрочем, днем вышка тоже была бесполезна. Людей у Германа не хватало, и на вышке в светлое время суток постоянно торчала какая-то молодая девушка с ружьем и явными следами тяжелого психического расстройства на лице. Охранница была безучастна абсолютно ко всему, даже когда два дня назад посреди отсека насмерть забили триста двадцать четвертого, заподозренного в воровстве чужих пайков, она никак не отреагировала.

Хрулеев не знал, кто дежурит на вышке ночью. Но кто-то там был, и этот кто-то затащил наверх лесенку, так что залезть на вышку и прикончить часового Хрулеев не мог. Но в темноте часовой все равно не увидит Хрулеева, так что убивать его необходимости не было.

Стараясь не шуметь и двигаясь почти на ощупь, Хрулеев прошел к задней стенке дровника и стал ждать. Он знал, что сегодня Сергеич придет к Шуре, об этом знал весь отсек.

Первой появилась Шура, она подошла к дверям дровника и стала ждать. Ее Ромео в черном шлеме пришел минут через десять, из двенадцатого отсека. Сергеич освещал себе путь ярким фонарем.