Гридень и Ратная школа!

Ох и зацепил я гридня своим подколом, с раннего утра уже злобой исходит. Как поднял нас с коек, так и злословит. Но самое паршивое, что этот гад ещё и постоловаться нам не дал — сказал, что позже животы набьём, когда на людей станем похожи.

— Так вам бы тоже её подровнять, чтобы взор не застилала.

Раздались первые смешки — это самые смекалистые поняли о чём речь, а следом за ними подтянулись и остальные, и тогда уже весь строй покатился со смеху.

Статую гридня хоть и убрали с полигона в тот же день, но память о ней будет жить долгие годы. Уж об этом людская молва позаботится.

— Смешно вам значит?! Ну так вместе сейчас посмеёмся! — вызверился оскорблённый Неждан. — А ну, бестолочи, давайте-ка бегом вокруг казармы и чтобы не останавливались, пока я не велю!

Приказ есть приказ, пришлось бежать. Одно дело доводить временного командира в лице безусого гридня и совсем другое — плевать на воинский устав. Велел сотник слушаться этого балбеса, значит, надо слушаться, а иначе никак. Проклятущие вороны и донести могут о неповиновении куда следует и тогда снова мне нагоняй от сотника получать. А оно мне надо, второй раз на одни и те же грабли наступать?

Пока пыхтел на мощёной дорожке, вовсю глазел по сторонам.

В столь ранний час Ратная школа представлялась этаким огромным муравейником, в чьём нутре на славу пошуровали палкой. Кто-то куда-то бежал сломя голову, кто-то маршировал горланя бравурные песни, а самые расторопные и вовсе уже палили из винтовок на стрельбище. И главное, все они успели позавтракать.

Желудок раздосадовано заурчал и я невольно сбился с шага.

В этот-то момент я и заметил их — родовичей. Не признать местную элиту было сложно. Все статные и ладные как на подбор, словно цыплята из одного инкубатора. Роднил их и окрас формы — все родовичи были облачены в синий Перунов цвет.

Ну кто бы сомневался? Местная элита только из Перуновых любимцев и состоит, и нет среди родовичей ни велеситов, ни сварожичей, ни уж тем более стрибожьих отпрысков. Да и могло ли быть иначе в воинском-то государстве? Кому, как не покровителю воинской дружины, привечать у себя отборных, потомственных воев?

Шли родовичи не спеша, но уверенно и бойко. В каждом их шаге чувствовалась сдерживаемая сила и выучка профессиональных солдат. Казалось, смотрели они лишь вперёд, но я то и дело замечал, как то один из них, то другой украдкой осматривается, будто выискивая угрозу.

К слову, они сильно отличались от тех Перуновых избранников-простолюдов, которых я видел в первый день посещения Ратной школы. И это касалось не только стати и выправки, но даже облика. Отпрыски знатных семей щеголяли вполне себе обычными причёсками, а не уставными стрижками как было условленно. Да, причёски эти не блистали вычурностью, но факт оставался фактом, родовичам дозволялось куда больше, чем остальным ученикам Ратной школы.

Вот только всё моё недовольство мигом схлынуло, стоило лишь приглядеться к шевронам на синих рукавах. Объятые пламенем щиты с молниями на них отметали любые вопросы и претензии. Тем, кто прошёл горнило войны, можно спустить с рук всякое, в том числе и неуставную стрижку.

Пять старших дружинников — именно столько их было: три парня и две девушки. И если на мужскую половину отряда я никакого внимания не обратил, то к женской тотчас прикипел взглядом.

Вот как можно такую красоту на войну отправлять? В свою бытность на земле я встречал немало привлекательных девчонок, но этих двоих будто сами боги слепили. Даже отчасти мешковатая форма не могла скрыть их прикрас. Синяя ткань покорно оттопыривалась в нужных местах, заставляя сердце учащённо биться…

А может всё дело в беге?

Боги, да кого я обманываю? Мне просто нестерпимо хотелось женского тела, притом желательно взрослого — прямо как у этих двоих.

Мордашки у девиц тоже не подкачали: холеные, с пухленькими губками и выразительными глазищами. Они даже чем-то походили друг на дружку: обе русоволосые и голубоглазые, с точёными носиками и бровями вразлёт. Ну прям вылитые сестрицы.

— Всё, остолопы, бегом столоваться! — дурниной проорал Неждан.

За разглядыванием девиц я и сам не заметил, как наша внеплановая зарядка подошла к концу.

В пустующую столовую мы вошли, разя потом и зыркая голодными взглядами по сторонам. Всем хотелось поскорее набить брюхо да вытянуть гудящие после пробежки ноги.

Для этих целей мы и направились к одному из длиннющих столов по обеим сторонам которого притулились деревянные лавки. По этим самым лавкам и расселись, а затем принялись ждать. А точнее, слюнки глотать из-за витающих вокруг вкусных запахов.

Слава богам мучения не продлились долго и уже спустя пяток минут наш стол был заставлен яствами.

Кормили в Ратной школе на славу, тут тебе и каша парящая и птица запечённая, с корочкой хрустящею. Да всё это вприкуску с капусткою заквашенной. Не завтрак, а сплошная услада. А уж компот какой бодрящий, пару глоточков сделаешь и усталости как не бывало.

На несколько минут столовая погрузилась в тишину, слышалось одно лишь чавканье да сопенье. Новобранцы-сварожичи утоляли голод. Ну и я от них не отставал, закидывал в рот попеременно то истекающее жиром и соком мясо, то наваристую пшённую кашу. И так продолжалось до тех пор, пока меня не окликнули.

— Слышь Культяпка, — сидящий напротив Мотыга недобро глянул на меня. — Ты это, хорош гридня поддевать, а то, вишь, всем из-за тебя досталось. Ты ляпнул почём зря, а нам потом потей.

Есть в его словах справедливость, вот только не сам я на рожон лезу, а лишь отбиваюсь от Неждановых нападок. Или прикажете мне издёвки гридня молча сносить да обиду проглатывать? Нет, так дело не пойдёт, иначе почует он свою безнаказанность и пуще прежнего разойдётся. Знаю я таких людишек, ещё в прошлой жизни с ними не раз пересекался. Нет, никак нельзя давать слабину, а то Неждан меня с концами в грязь втопчет.

— Так вы меня ещё благодарить должны, разве не слыхали, что вместе с потом хворь всякая выходит, да и кожа чище становится. Так глядишь, побегаем и налицо краше станем, а там и всё девки наши.

— Чего?! — удивлённо вытаращился на меня отрок, да и остальные чуть ошалели. Одна Колышек как хрустела птичьими костями, так и продолжила хрустеть. Не было ей дела до наших разборок, ну оно и понятно, витязю и семь вёрст не крюк, даже не запыхалась пока бегала.

— До тебя, видать, доходит, как до утки на седьмые сутки? Говорю, придётся нам вместе бремя тяжкое нести, а иначе какие мы соратники. Так ясней?