Грифоны охраняют лиру

Никодиму сперва показалось, что они идут, не разбирая дороги, просто по лесу, но потом, приноровившись к скорости, он стал замечать остатки бывшей здесь некогда тропы: россыпь отполированных голышей, вдруг скользнувших под каблуком, замшелую каменную пирамиду, которой в древности размечались границы владений, остатки давно разваленной каменной стены, сложенной еще без раствора и державшейся на одном притяжении тяжести. Он не спрашивал, куда они направляются: собственно, с той минуты, как он понял, что таинственное течение судьбы мягко принесло его к этой точке, он не то чтобы потерял интерес к дальнейшему проживанию собственной жизни, но полностью решил довериться обволакивающей его силе. Возвращаясь мыслями к какой-то полудреме одной из прошедших ночей (он сам уже потерял им счет), он вообразил, что это отчасти рифмуется с самим таинством рождения, когда созревший эмбрион, успевший освоиться в уютнейшем из возможных обиталищ, оказывается без всякой своей воли и участия извергнут в фантастически недружелюбный мир.

Впрочем, расстилавшийся вокруг сосновый бор явно был не худшим из возможных мест: здешняя песчаная почва не позволяла укрепиться сколько-нибудь влаголюбивому растению, а выносливые жители пустыни не могли здесь выжить по зимней квоте, из-за чего всю растительность составляли растущие тут и там сосны, почти одинаковые по росту, как будто посаженные специально, да какие-то неубедительные пучки зелени, с трудом удерживающиеся на откосах небольших дюн. Все было покрыто палой порыжевшей хвоей, распространявшей удивительный запах, передаваемый лишь (и то в малой степени) чередой музыкальных терминов: грибная интерлюдия, смолистый хорал. Шарумкин время от времени принимался что-то насвистывать, прерываясь лишь, чтоб задать Никодиму короткий вопрос, содержащий обычно какое-то избыточное уточнение («У тебя аллергии на улиток нет?» — «Плаваешь хорошо?» — «Бывал когда-нибудь на Урале?»), как будто вся его биография, взгляды, вкусы были ему хорошо известны, а оставались лишь края мозаики, последние штрихи портрета («Нет, неплохо, случалось»). Через два часа они остановились, чтобы перекусить: бутерброды с арахисовым маслом, два яблока, по глотку чего-то крепкого и терпкого из увесистой фляги, нашедшейся в сумке.

Тем временем погода испортилась: налетел ветер, нагнавший на голубое небо стаи низких серых облаков, и, довольный результатами, стих; птицы, примолкнувшие было на время первых порывов, воодушевились на новую перекличку («Слышали, как свистнул? Че-че-чрезвычайно четко»). Вдруг стемнело, как будто на землю опустилась ночь, но почти сразу опять рассвело, как бывает при солнечном затмении. Никодим хотел было спросить, который час, но отчего-то счел вопрос неловким и промолчал. Они вышли на пологий склон, поросший внизу густым зеленым подлеском: за ним пряталась небольшая, быстро бегущая речка; в воздухе отчетливо запахло влагой. Из-за светлого песчаного дна вода казалась совершенно прозрачной: Никодим попробовал отыскать глазами какое-нибудь живое движение — если не рыбешек, то хотя бы пауков-водомерок, но, если не считать движения воды, она была совершенно безжизненной. Шарумкин, тем временем до пояса погрузившись в особенно густой прибрежный куст, отвязал там и вывел к берегу небольшой челнок с лежащим в нем шестом. Усадив Никодима на корму, он оттолкнулся от берега и, стоя, как гондольер, ловко повел его к противоположному берегу.

Раздался раскат грома, и как будто град прошелестел, покрыв мелкой рябью воду, заставив затрепетать листья.

Лодка причалила. Шарумкин, выскочив на берег, вытянул ее чуть не до половины. Никодим, теряя и вновь восстанавливая равновесие, вылез следом. Теперь Шарумкин шел медленнее, поглядывая по сторонам, как будто чего-то ожидая. Из кустов выскочила крупная палевая собака и, бешено виляя хвостом, подбежала к Шарумкину; несколько раз ткнувшись мордой в него и быстро поприветствовав Никодима, она заняла свое место слева от хозяина, на ходу приноравливаясь к его шагу. «Это Тап?» — спросил Никодим. Собака, оглянувшись, подмигнула. «Ну а кто же еще», — рассеянно отвечал Шарумкин, наклоняясь, чтобы потрепать ее за ухо. Они остановились. Тропа разделялась на две, что, казалось, привело отца в некоторое замешательство: он переводил взгляд с одной на другую, что-то шепча про себя, потом решительно отправился по левой, которая вывела вскоре к высокому холму, густо поросшему какими-то деревьями, которых Никодим не знал: что-то вроде буков, но с необыкновенно узкими, ланцетовидными листьями. Тропа стала взбираться челноком: сначала, медленно поднимаясь, она шла направо, там следовал разворот, после чего под тем же небольшим углом она двигалась влево, чтобы сгладить резкий подъем. Шарумкин, наклонившись, выпростал из лесного опада прямую палку и вручил ее Никодиму: действительно, идти, используя ее как посох, было проще. Пес бежал впереди, время от времени на них оглядываясь. По мере подъема предполагаемая вершина все отступала: за каждым изгибом ее открывалась новая, поросшая такими же деревьями гора — и только спустя час, а то и полтора растительность стала редеть, а серый, мутноватый свет пробиваться сквозь нее, приобретая какой-то желтоватый оттенок, как будто в воздухе висел особенный дымок, не различаемый человеческим обонянием. Наконец вышли на вершину холма. Это оказалось что-то вроде кратера вулкана или края большого плато: впереди перед ними, на гораздо меньшей глубине, нежели им пришлось преодолеть, лежал, в клочьях тумана, небольшой город старой постройки: видны были геометрически расчерченные улочки, площадь с высоким стрельчатым собором, фабричные корпуса из закопченного кирпича. До него было несколько километров, так что звуки не долетали, но он был жив, этот городок: присмотревшись, можно было увидеть, как двигались с муравьиным достоинством жители, спеша по своим делам. Пес присел на задние лапы, внимательно наблюдая за ними. Некоторое время стояли молча, после чего Никодим, запинаясь, спросил отца: «Ну нам нужно, наверное, как-то представиться там или записаться куда-то, нет?» «Для начала я бы побрился и позавтракал», — отвечал Шарумкин, улыбаясь.

КОНЕЦ

Апрель — декабрь 2019.

Москва — Иерусалим — Хельсинки —

Мюнхен — Манделье-Напуль —

Pessalompolo — R"ais"al"a — Вена — Москва