Григорий Распутин. Тайны «великого старца»

После прогулки и чая в губернаторском доме Государыня возвращалась к себе в поезд. Сюда к обеду приезжали Государь и Алексей Николаевич, фрейлина и я обыкновенно обедали с августейшей семьей». (Фрейлина Ее Величества Анны Вырубова. М., 1993. С. 262–264.)

Великая княжна Ольга Николаевна записала в дневнике:

«В поезде. Вторник. 12-го июля. Голушк[ин].

Кн. Эристов и Козлянинов прибыли на дежурство. С утра дождь, свежо. После 11 ч. поехали с Мамой сперва в монастырь к чудотворной иконе, после к Ал[ексею]. Он лежит. Но нас все-таки проводил. Завтрак на балконе в 12 1/2 ч., как Папа вернулся из штаба. Ездили мы с ним по дороге в Оршу и в хорошем лесу гуляли. Чай дома, а в 6 ч. уехали. Спаси Боже. Биби получила телеграмму от маленького для меня. Легли рано. – Свежо, дождь льет». (ГА РФ. Ф. 673. Оп. 1. Д. 7. Л. 34 об.–35.)

По воспоминаниям А.А. Вырубовой о Царской Ставке в Могилеве: «Среди неправды, интриг и злобы было, однако, и в Могилеве одно светлое местечко, куда я приносила свою больную душу и слезы. То был братский монастырь. Там находилась чудотворная икона Могилевской Божьей Матери… Я каждый день урывала минутку, чтобы съездить приложиться к иконе. Услышав об иконе, Государыня также ездила раза два в монастырь. Был и Государь, но в нашем отсутствии. В одну из самых тяжелых минут душевной муки, когда мне казалась близка неминуемая катастрофа, помню, я отвезла Божьей Матери мои бриллиантовые серьги. По странному стечению обстоятельств единственную маленькую икону, которую мне разрешили иметь в крепости, была икона Божьей Матери Могилевской, – отобрав все остальные, солдаты швырнули мне ее на колени… И первое приветствие по освобождении из Петропавловской крепости была та же икона, присланная из Могилева монахами, вероятно, узнавшими о моем заключении». (Фрейлина Ее Величества Анна Вырубова. М., 1993. С. 264).

Императрица Александра Федоровна переписала в свою записную книжку телеграмму Г.Е. Распутина от 13 июля 1916 г. из Тюмени, адресованную Анне Вырубовой: «Мир и благоволение, передай: там слава, звезды на России». (ГА РФ. Ф. 640. Оп. 1. Д. 323. Л. 32.)

О новом министре иностранных дел Б.В. Штюрмере и так называемой «немецкой партии» в России резко отзывался английский посол Дж. Бьюкенен, который писал в воспоминаниях: «Как реакционер и германофил Штюрмер никогда не сочувствовал идее союза с демократическими правительствами Запада из опасения, что это может стать каналом для проникновения в Россию либеральных идей. Но вместе с тем он был слишком хитер, чтобы отстаивать мысль о сепаратном мире с Германией. Он знал, что ни император, ни императрица не потерпели бы подобного предложения, и он поплатился бы за него своим положением. То же самое можно было сказать про генерала Воейкова, дворцового коменданта, чьей обязанностью было принятие необходимых мер для охраны императора. Так как он находился в постоянном контакте с Его Величеством, императрица пользовалась им как своим рупором, и в своих разговорах с императором он всегда выражал ее взгляды относительно назначения министров и тех или иных вопросов внутренней политики. Но ни он, ни кто-либо другой из пронемецкой придворной клики никогда не осмеливался высказать что-либо, что могло не понравиться Их Величествам. Единственное, что они могли бы сделать, будь у них такая возможность, это способствовать заключению наиболее выгодного для Германии мира и восстановлению теснейшего с ней сближения. Но были и другие, которые, подобно тестю Воейкова министру двора графу Фредериксу и обер-гофмейстеру графу Бенкендорфу, брат которого был долгое время послом в Лондоне, не были германофилами.

Несмотря на свои близкие отношения с германским двором до войны, граф Фредерикс, как и граф Бенкендорф, были ярыми сторонниками союзников. Типичный русский барин старой школы, преданный своему монарху и принимавший близко к сердцу благо родной страны, граф Фредерикс отлично понимал всю опасность принятого императором курса и не раз давал ему сдерживающие советы. С другой стороны, Штюрмер, часто имевший аудиенции у императрицы, знал, что стоит на твердой почве, противясь всяким уступкам и тщательно скрывая свои германофильские симпатии. Крайне честолюбивый, он только и думал о сохранении своего поста. По-видимому, он даже надеялся сыграть роль Нессельроде или Горчакова и во время одного из наших разговоров совершенно серьезно высказал мысль, что будущая мирная конференция будет проходить в Москве и он может быть приглашен председательствовать на ней.

В своих отношениях со мной Штюрмер был всегда учтив и корректен. Но то обстоятельство, что оба мы не доверяли друг другу, делало наши отношения несколько натянутыми». (Бьюкенен Д. Моя миссия в России: Мемуары. М., 2006. С. 212–213.)

В мемуарах французского президента Раймона Пуанкаре за 14/27 июля 1916 г. имеются следующие строки относительно политики к России: «Перед заседанием Совета Министров говорили о русских делах с Брианом, который получил новую очень тревожную телеграмму от Палеолога. Бриани того мнения, что я должен еще раз телеграфировать царю и стимулировать его вести войну до конца. Я это сделаю, но царь и сам убежден в этой необходимости. В отличие от всех окружающих его лиц, увы, он потерял всякий авторитет, и нет никого, кто пользовался бы этим авторитетом и к кому мы могли бы обратиться.

Это не мешает Бриану представлять себе Вену, занятую нами через Салоники и без помощи России. Никогда фантазия этого “реалиста” не была столь плодовитой». (Пуанкаре Р. На службе Франции. 1915–1916. Воспоминания. Мемуары. М.; Минск, 2002. С. 523–524.)

Генерал Ю.Н. Данилов отмечал особенности военной кампании 1916 г.: «Так образовались к началу 1916 г. друг перед другом два сплошных фронта. Чтобы выйти на маневренный простор, одна из сторон должна была предварительно прорвать стену неприятельских укреплений и затем расширить выполненный прорыв до возможности проложить вперед путь маневренной группе войск. Задача весьма трудная при силе современного огня и наличии у противной стороны резервов или возможности их подвезти с других фронтов.

Если бросить только беглый взгляд на события, происходившие на русском фронте с конца 1915 г. и в течение всего 1916 г. без особого углубления в их существо, то может получиться впечатление, что год этот протек для русской армии в томительном сидении в окопах, изредка прерывавшемся хотя и очень кровавыми, но довольно беспланными наступлениями с целью вырваться из удручающей обстановки позиционной войны.

На самом деле это было вовсе не так, и всякая наступательная операция русских армий на протяжении указанного времени хотя и не диктовалась прямыми интересами собственного фронта, но имела всегда своей целью оказания помощи то Сербии, то Франции, то Италии, то, наконец, Румынии. Такой способ действий вызывался условиями коалиционной войны.

Эта мало показная роль вынуждала между тем русские войска вести ряд очень трудных операций тактического характера, выполняемых в условиях крайней торопливости и недостаточной подготовленности, что, в свою очередь, вело к излишним кровавым потерям.

Хотя в течение 1916 г. и произошли некоторые улучшения в деле снабжения нашей армии вооружением, огнестрельными припасами и техническим снабжением, но улучшения эти очень мало коснулись вопроса снабжения русских войск тяжелой артиллерией и авиацией. А между тем для наступательных действий в сфере укрепленных позиций необходимо именно наличие большого количества могущественной артиллерии, богато снабженной снарядами и хорошо корректируемой при стрельбе. Из-за бедности наступательных средств также гибли десятки и сотни тысяч русских людей, гибли в их стремлении облегчить положение союзников!

Но внутренняя связь операций на русском фронте с общей обстановкой было ясно ощущаема только на верхах армии. Для армейской массы эта связь не была ясной. Внизу, в ее толще, ощущались лишь раздражающее количество жертв и почти полное отсутствие видимых результатов…

“Мы – пушечное мясо!.. Нас не жалеют и день за днем ведут на бойню!.. Войну ведут человеческими телами…” – шевелилось в душе солдата.

И действительно, уже в мае 1916 г. Военное министерство предупреждало Ставку: “Число призванных перевалило за 10% всего населения, несущего воинскую повинность. Новобранцы 18-го года – это последний до осени источник молодых укомплектований!..” <…>

С наступлением, в свою очередь, для Германии более трудного в военном отношении времени правительство императора Вильгельма озаботилось созданием в различных пунктах страны особых отделений для пропаганды идей, способных облегчить германскому народу продолжение войны». (Данилов Ю.Н. Великий князь Николай Николаевич. М., 2006. С. 385–386.)

На фронте продолжались активные бои. Император Николай II записал в дневнике:

«15-го июля. Пятница

В 11-й армии после упорнейших боев наши войска прорвали весь фронт противника и заняли г. Броды.

Днем ходили вверх, гулял и купался. Погода прелестная. В 6 1/2 [ч.] принял Покровского – Гос. контр., возвратившегося из Франции и Англии. Вечером читал.

16-го июля. Суббота

Всего за бои с 3-го по 15-е июля армией ген. Сахарова взято 940 офицеров, 39 152 ниж. чин., 49 орудий, из них 17 тяжелых, 100 пулеметов, 39 мино– и бомбометов и много иного имущества. Гвардия вчера начала атаку на Ковельском направлении и прорвала расположение противника.