Громкий шепот

Моя грудь горит при воспоминании о нашем пари. Она должна мне второе желание, но теперь оно принадлежит другому. Ублюдку, который имеет над ней какую-то власть, раз она не огрызается с ним, как загнанная в угол кошка.

Я с детства был научен читать людей: этот навык необходим хорошему адвокату. И поэтому мне ясно как день, что ее муж – гребаный психопат.

– Брак – не гарантия «долго и счастливо».

С этими словами я покидаю кабинет Леви, чтобы очистить голову и понять, что делать дальше. У меня нет ни права, ни адекватного мотива (кроме моей детской влюбленности и нынешней одержимости) хоть как-то вмешиваться в ее жизнь. Мы незнакомцы. Мне должно быть плевать, но это не так. Внутри разрастается огромный шар гнева, который хочется выбросить подобно супергерою и проломить им какую-нибудь стену.

А лучше – лицо ее мужа.

Глава 4 Валери

Недалекое прошлое

В детстве я думала, что нет ничего ужаснее, чем заниматься тем, что ты ненавидишь. Ходить на работу, от которой тошнит. Быть тем, кем на самом деле не являешься. Но сейчас я понимаю, что самое страшное – возвращаться в дом, где запланировано твое уничтожение.

И, возможно, мне даже не удастся объяснить, почему мои ноги все еще ведут меня в тот дом, а хромосома, отвечающая за самосохранение, функционирует неправильно.

Однажды моя соседка спросила:

– Почему ты не уйдешь?

Я поняла, что не знаю точного ответа на этот вопрос. Раньше мне было непонятно, как люди, болеющие анорексией, не могут есть. Ведь это кажется таким простым – взять и съесть. Но теперь я понимаю. Ведь это кажется таким простым – взять и уйти. Но люди не осознают, что у таких, как мы, сознание давно съехало с рельсов.

Именно поэтому мы продолжаем гнаться за тем, что нас убивает. Я стою в балетном классе и чувствую, как новые пуанты до крови натирают ступни. Академия давно пуста, но я все еще здесь. В стенах, которые мне противны. В пуантах, не вызывающих ничего, кроме адской боли. И в чертовом белом боди, скрывающем черные синяки на ребрах.

Академия танца – место, которое я ненавижу намного меньше, чем дом, в котором живу. Хотя кто бы мог подумать, что такое возможно. Я выполняю по сотне повторений пассе, плие и прочей хрени, названных красивыми словами, прежде чем перестаю чувствовать ноги.

Будь ты проклят, балет.

Будь ты проклят, Алекс.

Будь ты проклята, жизнь.

Спустя часы я рисую в альбоме красные ромашки, сидя напротив входа в академию, ветер развевает мои волосы, которые наконец-то освободились от тугого пучка после очередного адского дня прекрасной балерины. Я всегда терпеть не могла балет, но продолжала им заниматься. Не по своему желанию, а чтобы сохранить хоть какую-то нить, связывающую меня с мамой. Надеялась, что хоть так моя жизнь вызовет у нее интерес. К сожалению, ее волновало лишь то, насколько я красива и покладиста. То, какой женщиной я должна быть, чтобы на мне женились.

– Дерьмовая я жена, мама. Но меня все-таки выбрали, – бормочу я, закрашивая каждый лепесток кроваво-красным фломастером. Возможно, я увижу еще больше этого цвета через пару часов. А может, сегодня будет вечер «медового месяца» и цветы окажутся желтыми.

Никогда нельзя угадать.

– Тебя невозможно не выбрать.

Я подпрыгиваю на месте и оборачиваюсь на голос. Боже, что он тут забыл? Опять.

– Почему ты здесь? – устало спрашиваю я. У меня нет ни сил, ни желания язвить. Хочется просто уснуть. И не проснуться. Возможно, я давно думаю о том, что быть мертвой намного приятнее, чем живой.

– По делам, – коротко отвечает Макс, пристально осматривая меня с ног до головы.

Наши столкновения напоминают маленькие землетрясения: такие же спонтанные. Только по неизвестной причине с каждым разом амплитуда все нарастает и нарастает.

– Ну тогда иди делать дела, Макс.

Господи, я же сама ядовита, как аконит. Неудивительно, что яд Алекса подействовал на меня не сразу.

– Почему они красные? – Он кивает на альбом в моей руке.

Вспышка воспоминаний, подобных тем, что я испытала, когда он назвал меня Меридой пару дней назад, проносится в голове, как скоростной экспресс.

– Они необычные, но красивые, – следом продолжает Макс, будто знает, что я не отвечу на вопрос.

Я всматриваюсь в черты его лица и понимаю, что, видимо, притягиваю одинаковый типаж мужчин. У них с Алексом множество сходств во внешности: оттенок волос, строгие, но не угловатые черты лица, даже однобокая ухмылка, появившаяся сейчас на полных губах.

Есть лишь одно «но»: глаза. Хоть они и похожего золотистого цвета, но совершенно другого настроения. Когда я была влюблена и любила – действительно любила Алекса, – то его взгляд казался чем-то вроде солнца, затерянного за горизонтом. Но теперь это вечно пляшущий огонь, сжигающий душу… и тело.

У Макса нет никакой таинственной красоты в глазах, лишь оттенок виски, согревающий внутренности, словно алкоголь. И не думаю, что это влияет на меня на каком-то химическом уровне, как на женщину. Кажется, что эти глаза могут согреть любого, кто в них заглянет.

И я понимаю, что раньше уже чувствовала подобное.

– Почему ты каждый раз так меня рассматриваешь? Стоит ли мне сделать фото специально для тебя?

– Тебе стоит угомонить свою фантазию. Я просто смотрела и думала, какого черта ты все еще тут стоишь. – Чересчур, Валери. – Не нужно ли тебе бежать спасать мир от липовых договоров и черных схем? Или кричать: «Я протестую!» – в зале суда? И прежде чем ты спросишь, я смотрела сериалы…

– Остановись, – спокойно произносит он. – Я уйду, если тебе некомфортно. Не нервничай.

– Я не нервничаю.

Ложь. Мое сердце гоняет кровь так быстро, будто вот-вот разорвется. Я потерялась в своих мыслях и рассуждениях, совершенно забыв о нем. Мне все время кажется, что Алекс где-то рядом, как преследующая меня тень. Хотя это не так – он на работе, его точно не может быть здесь.

Я в безопасности.

– Ты в безопасности, – словно заглядывая в мой мыслительный процесс, произносит Макс.

Не знаю, как он это сделал. Я думала, что прекрасно научилась скрывать свои настоящие эмоции. Мне приходилось делать так с детства, просто сейчас я подняла планку до небес. Несмотря на то, что в семь лет, как по волшебству, у меня прорезался голос, я все равно оставалась ребенком, который не мог сложить слова в предложения в кругу собственной семьи. Дикая необузданная агрессия и энергия накапливались во мне и находили выход в вечных драках с девочками из балетного класса и абсолютно неуместных страстных поцелуях с парнями после занятий.

Макс медленно протягивает руку и касается моего запястья, скрытого рукавом свитера. Я оглядываюсь по сторонам, обвожу улицу полными паники глазами, как у зверя под прицелом ружья. Подушечка его большого пальца пробирается под манжету рукава и мягко прижимается к синяку, оставленному Алексом. Я закрываю глаза, заставляя себя отдернуть руку. Но на секунду мне хочется, чтобы кто-то впитал часть моей боли. Если это, конечно, возможно.

– Дыши. Его здесь нет. Есть только ты, – шепчет Макс, словно погружая меня в транс, но его мимолетное прикосновение быстро исчезает.