Громов: Хозяин теней
Шрифт:
Это он про себя?
Себя нормальным считает? Руки сами сжались в кулаки.
– Я же даю им шанс… и работу. Да, тяжёлую. Но она неплохо оплачивается.
– Номинально. А реально? Что от этой оплаты остаётся после вычета за жильё, питание? За целителей, которые часто не работают как должно. За стабилизирующие артефакты? За… не мне вам рассказывать, что редко кто на этих фабриках выдерживает больше года. Вы их продаёте практически в рабство…
– Социально полезное! Ваши друзья ведь выступают за то, чтобы каждый человек был социально полезен. Вот я и
– Нет.
– Что «нет»?
– Я не стану вам помогать. Хватит того, что на ваши делишки с выпускниками власти смотрят сквозь пальцы…
– Потому как согласны со мной… а вы, стало быть, не боитесь?
– Чего? Вас? Или ваших приятелей из жандармерии? Нет, не боюсь… да и чего стоят принципы, от которых так легко отказаться. Кстати, настоятельно рекомендую протрезветь. Синодники не любят пьяных.
– А эти-то тут зачем?
– Затем, что таковы правила…
Хлопнула дверь.
И Антон Петрович выругался.
Глава 7
«Трое неизвестных ворвались в нумера, где остановился новгородский купец первой гильдии Н., и, застреливши охранника, связали и самого купца, и двух его приказчиков. После чего изъяли двести тысяч рублей, а также золотые украшения в большом числе, сообщив, что совершают акт реквизиции в пользу нуждающихся, и скрылись в неизвестном направлении. Дознание ведётся…»
Ленка сидела у кровати, на том креслице, которое обычно занимала медсестра. И покачивалась. Взад-вперед, взад-вперед…
А она старая.
Я и сам немолод. Сейчас и вовсе лучше в зеркало не смотреться. Но я-то ладно. Когда я пропустил момент, что Ленка постарела? Вон, морщины… она не колет всю это новомодную хренотень, за которой млеют, кажется, все. Мне одна подруга, из числа последних, твёрдо вознамерившаяся статус сменить, помнится, втирала, до чего это всё важно.
Ботокс.
Нити какие-то.
Массажи, хренажи… нет, расстались не по этому. Просто скучно стало.
– Ленка, а Ленка, – отвлекаю её от раздумий. – А у тебя морщины. Знаешь?
– Падла ты, Громов, – говорит она и улыбается.
И морщин становится больше.
Нет, Ленка, она… ухоженная. Вроде это так правильно говорить. Причёска вон. Костюмчик не из дешевых. Всяко лучше того, у китайцев отжатого, из скользкой типа шёлковой ткани, который я когда-то подарил. Последнюю мою очень злило, что я столько на Ленку трачу.
Вообще требовала уволить.
Дура.
– Какой есть… давно я?
– Спишь? Да уже часа два. Знаешь, врач сказал, что тебе вроде бы лучше… что…
И голос дрогнул. Значит, эти улучшение – не для порадоваться.
– Говори уже.
Вздох.
И взгляд на руки.
– Ноготь вот сломала, – и руку протягивает, показывая. Ногти у неё тоже короткие, потому как знает, до чего меня нынешняя мода с ведьмачьими когтями выбешивает. И лак нежненький, то ли розовый, то ли бежевый,
то ли ещё какой. У баб этих цветов уйма. И каждый по-разному называется.– Ты, – говорю, – не увиливай. И попить дай. Может, бульончику принесла?
Ленка покраснела.
– Извини… я посолить в прошлый раз забыла.
– Зато знаю, что варила сама…
– Ну да, – руку она убирает за спину и выдаёт. – Врач этот… вроде как улучшения часто происходят… перед…
– Смертью?
Ленка оборачивается, точно та, о ком я говорю, рядом.
И кивает.
– Хорошо тогда.
– Хорошо?!
– Не ори, а то сбегутся.
Я не хотел видеть ни докторов, ни медсестёр. Сделать ничего не сделают, а суеты наведут. Мне же и так неплохо. Я подумал и с немалым удивлением понял, что действительно неплохо.
Хорошо даже.
Боль отступила.
Тело вдруг легкое-легкое, будто пухом изнутри набитое. И кажется, если возникнет у меня желание встать и пойти, я встану и пойду.
Вот же…
– Извини, – Ленка тотчас усовестилась. – Тут… твоя… сестра приходила скандалить.
Дура.
Если Викуся хоть как-то соображал, то Янка вовсе безмозглою уродилась. Точнее в маменьку пошла, которая всю жизнь в торговле обреталась, сделавши карьеру от продавщицы до заведующей мясным местного универмага. И главное, раньше-то должность была хорошей.
Уважаемой.
Денежной.
Вот и привыкла папенькина супружница на людей сверху вниз поглядывать да и обращаться так же. Новые времена её не пощадили.
На хрен.
– Надеюсь, ты её послала, куда подальше?
Янка эту вот манеру от маменьки взяла, только уже без должности и возможностей. Хотя… как-то ж в прокуратуре обжилась. На это её хватило.
– А то… потом ещё этот… такой… твой племянничек…
– Скандалил?
– Цветочки принёс. Конфеты. Кстати, на приличную кондитерскую раскошелился. Песню пел, как страдает…
Даже знаю, кто именно.
– И что очень хотел бы сблизиться. И что его сын тебя полюбил. Смешной мальчонка.
– Ага, – говорю. – Тимоха звать…
– Громов…
У Ленки усталые глаза. И возраст в них читается яснее, чем в морщинах. Все те года, когда пришлось голодать или жрать дерьмо, или же его творить. Это ведь не прошло даром.
Этот взгляд, его золотыми нитями не ушьёшь и чудо-зельем не закапаешь.
– Чего?
– Ты только не ругайся…
Времени у меня не осталось ругаться. Но Викушин сыночек удивил. Раньше других понял, что с Ленкою дружить стоит.
– Продай, – сказала она и выдохнула. – Фирму… заводы… всё… от Антоненко до сих пор ждут согласия. И цену дают нормальную.
– Лен…
– Я понимаю, что тебе жаль. Но… ты тоже пойми. Я не справлюсь.
– Справишься.
– Нет, Громов… это не тебя штопать. И не… в овражке покойников закапывать, – она отвернулась, но слёзы не скрыть. – Это другое…
– Всё равно справишься. Ты же вела последние сделки. Ты… управляющие толковые. Тебя знают. Поставщики… связи…
– Держатся на тебе, Громов. А тебя не станет, кто я?