Гроза 3

– Никакой нормальный человек не любит воевать.
– Решился ответить Клаусу его дед.
– Я три войны видел, и точно знаю, что нравится на войне только законченным психам.

– А русские?
– Не унимался Клаус.
– Если они пришли к нам, значит им нравиться воевать? Значит они психи?

– Русские пришли к нам поквитаться за нападение на их дом.
– Вмешался в разговор обычно молчавший пулемeтчик Векман.

– Но доктор Геббельс говорит, что это они напали на нас!
– Возмутился Клаус.

Векман рассмеялся, ему вторил второй номер пулемeтного расчeта Граве.

– Нашeл кому верить.
– Векман закашлялся, сплюнул в сторону густую слюну, ему прострелили лeгкое где-то в Польше в первый месяц войны и комиссовали по ранению, а в начале этого года призвали обратно, как и всех остальных солдат призывного возраста из их батальона Фольксштурма.

– Не знаю где берeт свои доказательства главный доктор брехологии, но я лично переходил русскую границу в три часа ночи ровно год назад.
– Поддержал его Граве.
– И даже протопал несколько десятков километров вглубь России до того, как русские дали нам коленом под зад. Мне ещe повезло, что ранили и успели эвакуировать обратно в Польшу, до того как большевики загнали нашу дивизию в котeл. А парни из моего взвода остались там навсегда.

Клаус обиженно замолчал, совершенно по-детски надувая губы от очередной обиды. Разговоры эти уже стали постоянным ритуалом, без которого не обходился ни один день. Мальчику было тяжело прощаться со своими иллюзиями, а желающих поддерживать детские заблуждения не находилось. Все они когда-то верили точно так же, как и Клаус, но реальность заставила проститься с верой в непогрешимость фюрера и правдивость сообщений министерства пропаганды.

Гофман повернулся в сторону Берлина, в очередной раз обнаружив над далeким городом громадный столб дыма и пыли. Город горел, горел безостановочно уже две недели. Его безжалостно бомбили, не жалея бомб и какой-то горючей гадости, которую по слухам невозможно было погасить ни водой, ни песком. Говорят, что по восточным окраинам столицы русские самолeты отбомбились теми самыми страшными бомбами, которыми сравнивали с землeй укреплeнные районы старой германо-польской границы и города, объявленные фюрером крепостями. Крепости не сдаются, а если гарнизон капитулировать не желает, то враг имеет полное право его уничтожить. Почти месяц на позиции их батальона выходят остатки гарнизонов пограничных крепостей. Усталые, израненные, обожжeнные, потерявшие веру во всe, тем не менее они стремились на запад, страшась самой мысли оказаться в плену. Берлинское радио постоянно передаeт рассказы очевидцев злодеяний советских войск, устраивавших, если верить рассказчикам, такое, что встают дыбом волосы от этих ужасов.

Клаус верит, выслушивая передачи о советских злодеяниях с круглыми от ужаса глазами. Векман с Граве втихомолку посмеиваются над завываниями птенцов доктора Геббельса. А дед Клауса ворчит, что «берлинские пустозвоны ничего нового придумать не могут и описывают те способы борьбы с врагами, которые солдаты кайзера применяли в Африке в начале века». Но если это правда хотя бы наполовину, то это действительно страшно.

А листовки, высыпаемые над немецкими позициями с большевистских самолeтов, говорят о другом. Что большевики несколько раз предлагали германскому правительству заключить мир, но Гитлер отказывается это делать. Кому верить?

Есть и третье мнение. Его высказывали пробившиеся на запад окруженцы. По их словам, коменданты двух крепостей расстреляли присланных русскими парламентeров, после чего советское командование отдало приказ пленных в этих укрепрайонах не брать. Это уже больше похоже на правду.

– Очередной фюрер со своею фрау спешит укреплять нашу оборону в тылу.
– Векман язвительно прокомментировал творящееся за спиной их батальона столпотворение на дороге ведущей из Берлина на запад в сторону, пока ещe не перекрытую русскими танками.

Раньше больше бежали на юг, надеясь найти защиту в Баварии, превращeнной в одну большую крепость, по утверждениям всe того же доктора Геббельса. Но три дня назад русские танковые бригады перерезали дороги, ведущие в том направлении, превратив относительно спокойный юго-западный тыловой район в кипящий людской муравейник. А их потрeпанный две недели назад батальон вновь выдвинули на фронт, пусть и во второй линии, взамен подразделений, полeгших при отражении русских танковых атак.

Зрелище на дороге действительно было забавным. Здоровенный армейский грузовик, забитый мебелью, ящиками и мешками, медленно тащился в людском потоке, непрерывно сигналя и требуя освободить ему дорогу. Бредущие по дороге люди неохотно расступались в стороны, зло плевали под колeса счастливчика, умудрившегося добыть транспорт для спасения своего барахла, в бессильной ярости грозили кулаками в сторону кабины, где торчала остекленевшая физиономия в мундире чиновника какого-то ведомства, с такого расстояния разглядеть какого именно было просто невозможно. Но наибольшую злобу людей вызывала сидящая в кузове женщина в легкомысленной шляпке со страусиным пером и меховой шубе, неуместной в конце последнего весеннего месяца. Даже до их позиций долетали выкрики возмущeнных беженцев, самыми безобидными из которых были пожелания «этой шалаве» попасть вместе со своим барахлом под русскую бомбeжку. Какой-то сорванец запустил в жену чиновника камнем, умудрился сбить с еe головы шляпку. Женщина испуганно накрыла голову руками, опасаясь, что следующий камень придeтся по голове, но в эту минуту грузовик выбрался из людской толпы и прибавил скорости.

– Вот мрази!
– Продолжил разговор Граве.
– Как раненых в тыл вывезти, так бензина нет. А как барахло своe спасать, так горючее нашлось.

На посту промолчали. Чем ближе русские армии к Берлину, тем больше трещин в знаменитом немецком порядке. Какой-то месяц назад такая ситуация была просто немыслима, а теперь картины такого рода можно наблюдать сплошь и рядом. Через железнодорожную станцию, на вокзале которой они располагались последние полторы недели, непрерывным потоком текли поезда, нагруженные не архивами из имперских министерств, не ценностями музеев, не оборудованием заводов, как утверждали пропагандисты всех уровней, а всe тем же имуществом вышестоящих. Картины, статуи, бронированные сейфы, дорогая мебель, даже фикусы в кадках. Обнаружили это всe те же Векман и Граве, решившиеся «взять взаймы» у Рейха немного продуктов, так как по слухам этот состав должен был перевозить из образующегося берлинского котла излишние стратегические армейские продуктовые запасы. Вскрытые позднее ещe два вагона других эшелонов явили точно такую же картину. Стратегическим запасами Рейха были богатства его руководителей.

Гофман в раздражении отвернулся от увиденной картины, подобное зрелище утомляет, а ему ещe убежать солдат своего отделения, что их не бросили на поживу русским танкам, а оставили прикрывать перегруппировку новых частей. Где они эти части?

Когда две недели назад им удалось вырваться из того ада, в который превратилась их бывшая позиция под Цоссеном, казалось, что командование сделало правильный вывод и отвело малобоеспособное подразделение в тыл. Но отдых продолжался чуть больше недели, русские нащупали очередную слабину в линии фронта, двинули вперeд свои танковые батальоны и фронт докатился до того места, где батальон гауптманна Енеке надеялся отсидеться в относительной безопасности.

Командиру батальона присвоили очередное звание после того, как оказалось, что единственной частью, прорвавшейся из города в относительном порядке, оказался батальон фольксштурма под командованием обер-лейтенанта Енеке. От всех остальных подразделений их дивизионной группы остались только ошмeтки. Наверное, так произошло потому, что их комбат не строил иллюзий относительно боеспособности своих ополченцев и немедленно отдал команду на отход, как только понял, что русские начали не просто разведку боем, а перешли в наступление. Тем более, что на их участке фронта оказались русские десантники, а от такого врага желательно держаться как можно дальше.

А поток беженцев по дороге всe плыл и плыл. Люди устали ждать, когда фюрер решит начать эвакуацию, и вначале робкими ручейками, а затем полноводной людской рекой устремились из обречeнного города. Посты охраны, установленные с западной и южной окраин города, им не препятствовали. Только иногда выдeргивали из толпы беженцев мужчин, уж очень явно напоминающих дезертиров. Вешать не вешали, зверства полевой жандармерии никто не одобрял, а, отвесив хорошего пинка, отправляли в штрафные команды. Пусть своей смертью принесут пользу Рейху, притормозив на время русские танки.

Гофман прикинул направление, откуда русские тридцатьчетвeрки смогут вывернуться. Не в надежде остановить, у них даже гранат нет. А прикидывая, куда нужно будет отойти, чтобы бронированные коробки не намотали его солдат на гусеницы. Пусть он исполняет обязанности командира отделения всего полторы недели, но эти солдаты ему верят, а значит нужно это доверие оправдать.

В траншее показался новый ординарец командира батальона. Клаус с дедом после отступления из Цоссена напросились в отделение Гофмана, которому присвоили звание унтер-офицера и поставили командовать импровизированной разведкой, ибо полноценный разведвзвод собрать попросту не из кого. Гофман оказался единственным, кто имел хоть какое-то представление о деятельности разведчиков.