Гроза на Шпрее

— Думал, думал… Инструкции не знаешь? Когда тебе стрелять положено, не знаешь? Теперь будешь отвечать!

Сержант перевернул незнакомца на спину. Тот тихонько застонал.

— Давай плащ-палатку!

Солдат сбросил плащ-палатку и расстелил ее на земле. Осторожно уложив раненого, солдат и сержант понесли его к небольшому домику, что стоял рядом с железнодорожной станцией; там размещался взвод охраны военных складов.

На крыльце домика стоял лейтенант и наблюдал за разгрузкой эшелона. Подъемный кран осторожно подхватывал большие, занимавшие всю длину платформ деревянные контейнеры, и так же осторожно опускал их на землю. Потом трактор, сердито урча и отфыркиваясь фиолетовым дымом, оттаскивал их к железнодорожной колее, где люди в зеленых комбинезонах открывали контейнеры, обнажая серебристые фюзеляжи разобранных самолетов. Крылья, киль и стабилизатор грузили на тягачи, а фюзеляж ставили на колеса — «фальшивые шасси» — и длинным металлическим тросом прикрепляли к машинам, которые отбуксировывали их по шоссе к аэродрому.

Звуки выстрелов насторожили лейтенанта, и теперь, заметив приближавшуюся к нему группу, он сбежал с крыльца и бросился навстречу.

— Что случилось?

— Петров немца подстрелил, товарищ лейтенант!

— Я хотел только…

— Потом… потом… Несите в помещение и сделайте перевязку!

Раненого внесли в комнату и уложили на диван. Сержант вынул из аптечки медикаменты, снял с незнакомца окровавленный пиджак и сорочку, стал накладывать повязку.

— Ну, Петров, рассказывайте, что произошло!

Солдат вздрогнул, отвел взгляд от раненого и, переступая с ноги на ногу, запинаясь, стал объяснять:

— Я стоял на четвертом посту, товарищ лейтенант… Ну, и… охранял площадку с самолетами на северной стороне. А тут этот немец… Вышел из-за пакгауза, стоит и смотрит… Я хотел отогнать его, но мне вдруг показалось, что у него в руке белеет то ли блокнот, то ли тетрадь… И будто немец записывает что-то… Тогда я решил задержать его. Гляжу в сторону, а сам к нему иду… Когда между нами осталось метров двадцать, я наставил автомат и крикнул: «Ни с места!» А он шмыг за пакгауз… Я за ним… Выскочил из-за угла, гляжу, а он к лесу направляется. Тогда я выстрелил в воздух и крикнул: «Стой»! Немец побежал, я за ним… Вдруг я споткнулся и случайно нажал курок… Ну, и… он упал…

Лейтенант зло глядел на солдата. Совсем недавно он схлопотал выговор за этого парнишку, что стоит перед ним. У того заржавел автомат, а кому попало? Командиру взвода. Говорят, плохо воспитываете! А сейчас, он это чувствует, надвигается новая беда. ЧП — чрезвычайное происшествие. Немец, конечно, не шпион, а обыкновенный прохожий, из тех, кто любит поглазеть на все новое. Ведь за пакгаузом проходит дорога, и местные жители часто с удивлением поглядывают на странные самолеты, у которых вместо обычного винта — дырка. Часовым не раз и не два приходилось отваживать непрошеных зрителей, а этот, поглядите на него, — стрелять вздумал! Теперь начнется: многочисленные комиссии, расследования… И в конце концов придут к выводу, что виноват опять же он, командир взвода.

— Эх, Петров, Петров! Заварили вы кашу…

— Если он честный человек, зачем же удирал?

«А может, он и впрямь шпион? Ведь прибыла новая техника, и врагов она, безусловно, должна интересовать…»

— Говорите, он что-то записывал? Сержант, обыщите задержанного!

Сержант осторожно вытащил из карманов раненого все, что там было: свидетельство на имя Ганса Рихтера, выданное полицией города Эберсвальда, немного денег, дешевенький кожаный портсигар с двумя сигаретами и одним "бычком", газету и носовой платок. Ни блокнота, ни записной книжки, ни карандаша, ни ручки, которой он мог что-то записывать, не было. Лейтенант смотрел на это нехитрое имущество, и лицо его все больше хмурилось.

— Вот что, Петров… пойдите и внимательно обыщите всю дорогу от пакгауза до того места, где упал этот тип… Возможно, он бросил блокнот, когда убегал… Если, конечно он был, этот блокнот.

— Слушаю, товарищ лейтенант! — солдат быстро выскочил из комнаты.

— Кто сейчас на четвертом посту?

— Я пока поставил Чумаченко, товарищ лейтенант! А немец плох. Потерял много крови, доктор нужен, — сказал сержант.

С дивана донесся стон, раненый открыл глаза, попробовал приподняться, но от слабости снова упал на спину.

— Лежите! Лежите! — лейтенант подошел к нему.

Выглядел раненый действительно плохо: повязка намокла от крови, на бледном лице испуганно бегали лихорадочно блестевшие глаза. Старательно подбирая немецкие слова, лейтенант спросил:

— Что вы делали возле пакгауза?

Раненый взглядом обвел комнату, глаза его на миг задержались на вынутых их кармана вещах, кучкой громоздившихся на столе, и он с усилием ответил:

— Смотрел… Я не знал, что нельзя… Интересные самолеты… Я таких раньше не видел.

— Почему вы побежали, когда вас окликнул часовой?

— Я думал, он приказал мне быстрее проходить… Вот я и поторопился… А когда над головой просвистели пули, просто испугался… Обидно умирать теперь, когда война кончилась…

— По документам вы из Эберсвальда. Что вы делали в этом городке?

— Разыскивал сестру… Мне сказали, что кто-то видел ее тут… Война разбросала множество семей, в том числе и мою… Сестру я не нашел. — Раненый говорил с трудом. Паузы между фразами все удлинялись. Дышал от трудно и часто. Устав от разговора, снова закрыл глаза.

— Его надо отправить в госпиталь, — шепнул сержант.

— Куда ему в госпиталь? — тоже шепотом ответил лейтенант. — Восемьдесят километров. Пока соберутся, пришлют машину, он уже окочурится.

— А если в санчасть к авиаторам?

— Тоже не близко. Видите, в каком он состоянии? — Лейтенант замолчал и вопросительно поглядел на Петрова, который в этот момент вошел в комнату. — Нашли что-нибудь? — спросил он нетерпеливо.

— Нет… ничего… — удрученно выдавил солдат, после неудачных поисков чувствуя себя еще более виноватым.

— Так я и знал! Эх, Петров, Петров, будет у нас теперь хлопот полон рот. Можете идти, сейчас не до вас… А вы, сержант, позвоните в местную больницу, вызовите «Скорую помощь». Скажете: несчастный случай.

Сержант пальцем поманил лейтенанта в дальний угол и тихо спросил:

— Охрана нужна, если повезут в больницу?

— Какого черта его охранять? — лейтенант выругался сквозь зубы. — Самый что ни на есть обычнейший немец.

Он снова подошел к раненому и спросил:

— Когда вы стояли у пакгауза, у вас было что-то в руках?

Немец открыл глаза и явно с усилием проговорил:

— Нет… ничего… Хотя, может, носовой платок… У меня насморк…

Лейтенант подошел к окну. Теперь туман плотно обволакивал все вокруг, растворив в себе даже контуры близлежащих строений. И только оголенная мокрая ветка, дрожавшая у стекла, четко вырисовывалась на грязновато-белом фоне.

«Конечно, обычный носовой платок издали мог показаться тетрадью или блокнотом. В такую погоду различить трудно… Препротивная история!» — думал лейтенант, вглядываясь в туманную мглу.