Гроза над крышами

— А вы ее видели? — прямо-таки завороженно спросила одна из служанок. — Она правда красивая?

— Очень красивая, — сказал дядюшка Каборо и поторопился добавить: — Говорят...

Тарик заподозрил, что добавление напрасное и дядюшка Каборо видел «Митраля Тубара» своими глазами (похоже, так решили и обе девицы), но настаивать никто не стал — известно ведь, что все торговцы свято берегут цеховые секреты, чем бы они ни торговали, овощами или книгами...

Короче говоря, из книжной лавки Тарик унес и «Поющий кустарник», и «Радугу над рекой», и еще «Тернистые пути любви» (девицы посоветовали, и дядюшка Каборо одобрил), а также «Балладино белопенных бурунов» (это уж он выбрал сам из-за обложки, чуток пролистав). И сейчас все четыре книжки лежали перед ним на столе.

Первым делом Тарик раскрыл «Балладино», где на обложке по спокойному морю шел под всеми парусами трехмачтовый красавец корабль без единой пушки. Раскрыл — и зачитался.

Там, за бурными морями

Неизвестной широты Есть лазурная долина, Берег сбывшейся мечты.

Только тот его достигнет, Доберется только тот, Кто надежды не теряет И мечты не предает...

Вот это в самый раз для него — и, будем яростно надеяться, про него...

Заповедную дорогу Ты легко узнаешь сам По следам чужих крушений, По несбывшимся мечтам.

Помяни прощальным взглядом

Тех, кто плыл, да не доплыл: То ли берег не заметил, То ли время упустил...

Оказывается, настоящие вирши — это очень красиво, куда там голым книжкам с приключениями, а о рукописных, неизвестно кем сочиненных, и говорить не стоит — категорически рядом не смотрятся, никакого сравнения, все равно что Градский Бродяга рядом с бравым Матросом морского плавания...

Он с сожалением отложил книгу и взял «Радугу над рекой»: приходилось думать не о собственном удовольствии, а о других вещах, прямо связанных с Тами...

Любовь как роза красная Цветет в моем саду.

Любовь моя — как песенка, С которой в путь иду.

Сильнее красоты твоей Моя любовь одна, Она с тобой, пока моря Не высохнут до дна.

Вот это как раз для Тами. Да и его самого, признаться, зацепило.

Не высохнут моря, мой друг, Не рушится гранит, Не остановишь водопад, А он, как жизнь, бежит...

Будь счастлива, моя любовь, Прощай и не грусти.

Вернусь к тебе, хоть целый свет Пришлось бы мне пройти!

Нужно будет завтра старательно выучить наизусть. К тому же декламировать вирши он умел — но только те, что учили в Школариуме, пышные и длинные (те, что в отличие от коротких именуются «поэзами»). В основном это были поэзы Селастина Кора, обладателя титула Главного Королевского Виршеплета и многих почетных наград от его величества. Они многословно повествовали о военных и мирных свершениях Дахора Четвертого, о его мудрости и всенародной к нему любви. Тарик всегда удостаивался похвалы на уроках изящной словесности как за декламацию, так и точное перечисление наград Кора (список был длиннющий, многие меняли награды местами или пропускали иные, что лишало похвалы). О

Это длилось только первый год, а потом, после трагической гибели королевской фамилии, что-то изменилось. Поэзы Кора остались в писаных лекционах изящной словесности, а его портрет по-прежнему висел на том же месте, но Титоры без объяснения причин перестали устраивать испытания по ним, не декламировали более (чему многие, главным образом те, у кого плохая память, втихомолку радовались). А ведь о кончине столь важной персоны, как Главный Королевский Виршеплет, непременно горестно возвещали бы бирючи и Титоры, и пышные похороны обязательно состоялись бы во Дворце Почитания¹⁴³. Значит, великий виршеплет жив. Тарик не раз хотел спросить, как обстоят дела, у худога Гаспера и студиозусов, но всякий раз подворачивались разговоры интереснее и важнее...

Одно заботило не на шутку. Мастерство Тарика в декламации поэзов Селастина Кора, за год бездействия изрядно подзабытое, здесь решительно не годилось. Декламация эта требовала длинного перечня особых ухваток: как стоять, какую ногу выставлять вперед, как высоко пафосно простирать руку в самых патетических местах, когда повышать голос, чтобы звенел торжественно, когда понижать в местах скорбных, касавшихся героически павших за короля славных воинов... Куча ухваток, и ни одной нельзя не соблюсти или пропустить.

Вот только все эти ухватки, Тарик прекрасно понимал, совершенно не годились для чтения девчонке виршей, нужны какие-то другие. А какие? Не догадался спросить у Фишты, а больше и узнать не у кого. В иных голых книжках герои читают возлюбленным стихи «вдохновенно» или «воодушевленно», но что это означает? Вот задачка свалилась на голову, и без подсказки знающего человека не обойдешься, только где ж ее взять? Хоть отправляйся завтра к Фиште...

...Ужин был, конечно, не праздничный, но и не совсем обычный. Кабальница Нури, как ей и надлежало, тихонечко ела за своим столиком в углу кухни, а они, все трое, сидели за тяжелым столом, помнившим еще Тарикова прадедушку. Стул папани, как и полагалось хозяину дома, единственный снабжен широкими поручнями, и спинка повыше остальных, с резными изображениями хлебницы и солонки — еще два символа хозяйской власти. То ли стул под стать папане, то ли папаня под стать стулу — высокий, широкоплечий Балазар Кунар, прочно стоявший на ногах и уверенно ступавший по грешной земле хозяин преуспевающей мясной лавки, не ставший богатеем, но процветавший. Он прихлебывал пенное темное пиво из большущей глиняной кружки и с удовольствием закусывал рыбехой из Озерного Края, отрывая лоскуты вкусно пахнущего мясца от цельного хвоста, а потом, можете не сомневаться, тщательнейше обсосет хребет, так что кость будет как отполированная. Маманя тоже прихлебывала пивко, но, понятно, ее кружка была гораздо меньше — хотя обе изрядно побольше обыденных.

Знаменательный день сегодня у папани — он наконец-то после длившегося два дня с раннего утра и до полуночи упорного торга с гаральянским торговцем заключил с ним сделку. Теперь папаня год, а то и дольше, если дела благополучно пойдут и гаральянцев это устроит, будет единственным лавочником, кто станет продавать в столице тамошнюю бизонью колбасу трех разновидностей. Почему именно так обернулось, почему именно ему выпала удача, объяснять, сказал папаня, было бы слишком долго, иные торговые дела даже сложнее и запутаннее, чем у денежных домов. Тарик с маманей, как всегда, и не ждали подробных объяснений, им это было ни к чему. Достаточно знать, что ударили наконец по рукам, дела у папани идут отлично — и он в отменном расположении духа...

Тарик неспешно доедал аппетитно зажаренный маманей земляной хруст с вкуснейшей рыбкой, крайне редко оказывавшейся на обеденном столе. Не без легкой зависти вдыхал аромат свежего пива, но ничего тут не поделаешь, придется обходиться компотом. Прекрасно и папаня, и маманя знают, что они на старой мельнице попивают чуток пивка — все в эти годочки так делали. И папаня вдобавок, сам когда-то побывавший Подручным у портовых грузалей, должен еще догадываться, что Тарику раз в неделю и на палец водочки перепадает, — сам через это прошел, но мамане никогда про Тарика не проговорится, у мужчин свои маленькие тайны, не для женских ушей. Однако по железному старинному обычаю дома, в кухне Тарик сможет отхлебнуть даже пива, лишь когда станет полноправным Подмастерьем, не раньше...

— Аянка, ты взгляни, — хохотнул папаня. — Тарик у нас сидит как один большой нос. Ишь, принюхивается! Терпи, сынулька, рановато тебе еще...

— Да не больно-то и хочется, — Тарик старательно изобразил полнейшее равнодушие к здоровенному пузатому кувшину с носиком-желобочком, на добрых шесть булитов (почти половина пенного содержимого уже была приговорена папаней, как он в таких случаях говорил, к казни через брюхо).

— Вот и лопай рыбку на сухую, — добродушно пророкотал папаня (а сам счастливчик сделал приличный глоток). — Отличная рыбка, спасибочки. Глянь, мать, какой добытчик вымахал: и деньги в дом несет, и всякую вкусноту, вон сколько сладкого ледку приволок, помимо рыбки. Порт — это тебе не что-нибудь, при нем всегда пропитаешься...

— Чуточку мне иногда тревожно, Зар... — сказала маманя. — Как бы он там не связался с чем-то скверным. Именно что порт! Сам знаешь, как там в теньке обстоит...

— Глупости, Аянка, — отмахнулся папаня, прежестоко казнив еще полкружищи пива. — Посмотри, какой парняга вымахал: красивый в тебя, но умный-то в меня. Никогда он с потаенкой не свяжется — ты ведь про нее? Умному можно и без потаенки распрекрасно прожить, особенно если наставниками будут грузали, которые жизнь понимают туго. Все давно растолковали, верно, Тарик?