Грозный год - 1919-й. Огни в бухте

Последними из палатки вышли Киров и Боронин.

–  Прохор!
– крикнул Боронин.
– Давай самовар! Будем чаевничать!

Киров взял Федорову под руку, отвел в сторону. Спросил с тревогой:

–  Что-нибудь стряслось в Астрахани, Анастасия Павловна?

–  Да нет, Сергей Миронович, - ответила она уклончиво.
– Просто решила вас проведать, узнать, как воюют бойцы Коммунистического отряда.

Киров вопросительно посмотрел на нее.

–  К тому же нет толковой сводки. Как здесь дела?

–  По-моему, хорошо. Сегодня отличился тридцать седьмой полк. Кочубеевцы! Отбили все атаки. Деникинцы пытались нанести фланговый удар через пески, но там их встретил отряд Аристова. Теперь у противника один выход - фронтальные атаки. Но мы уже приняли некоторые меры предосторожности… Только о фронтовых делах мы поговорим потом, Анастасия Павловна. Скажите лучше, что слышно в Астрахани? Вы меня не огорчите…

–  Нет, огорчу! Да еще как!..

Киров сразу изменился в лице.

–  Да, Сергей Миронович… - Губы у Федоровой были плотно сжаты, и вся она была собранная, суровая.
– Ну, прежде всего - уезжает Мехоношин. Он получил новое назначение.

–  Жалко! Мы так хорошо сработались!..

–  Очень!.. Уезжает и командующий, невзирая на болезнь… Ну а вас переводят из Одиннадцатой в Девятую армию…

–  Чушь какая-то!
– Киров махнул рукой.
– Кому все это могло прийти в голову?

–  Но и это еще не все… В Реввоенсовете получена телеграмма из штаба Южного фронта. Вернее, это копия телеграммы из Ставки. Подписана Троцким…

–  Ну?..

–  Ставка предлагает, мотивируя недостатком сил, разбросанностью боевых участков и в целях выравнивания фронта…

–  И что предлагает?..

–  Эвакуировать Астрахань, считая оборону города бессмысленной.

–  Сдать Астрахань Деникину?..
– Киров был ошеломлен.
– Как же тогда Кавказ?.. Как наше большевистское подполье в тылу Деникина?.. В какое положение мы ставим горцев?.. Какова тогда судьба нашего флота?..

–  Сергей Миронович! Мы читали телеграмму и тоже не верили своим глазам. Решили, что это провокация. Мехоношин позвонил в штаб Южного фронта - и там все подтвердили!.. Есть такой приказ!

–  Нет, не может быть такой телеграммы!.. Не верю!..

–  Но она есть, я сама видела своими собственными глазами, держала в руках…

–  Если про эту телеграмму никто не знает, будем считать, что ее не было и в помине. Надеюсь… она была строго секретной?

–  Видите ли, Сергей Миронович… Аналогичные телеграммы через голову Реввоенсовета пришли и в ряд военных и гражданских ведомств. К вечеру о телеграмме уже знали многие в городе. Нашлись люди, которые решили проявить инициативу в эвакуации населения. Поднялась паника, некоторые бросились к пристаням, надеясь уехать из Астрахани. Кое-какой порядок мы уже навели, но это вряд ли успокоит народ. Неважны дела и под Царицыном.

–  Какая последняя сводка?

–  Бои идут в пригороде. Положение тяжелое.

Киров задумчиво глядел в степь… Потом сказал:

–  Если наш фронт под Царицыном поколеблется и противнику удастся перерезать Волгу, то положение наше будет более критическим, чем сейчас. Тогда для связи с Центром у нас останется только железнодорожная ветка Астрахань - Саратов. Но это всего-навсего ниточка, которую так легко отрезать!

–  К сожалению, и эту ниточку стали уже беспокоить. Сегодня утром было нападение в районе станции Чапчачи. Туда при мне направился поезд с железнодорожниками.

–  В любом случае, - категорически сказал Киров, - приказ о сдаче Астрахани мы выполнять не будем. Он отдан без ведома ЦК и Ленина. А вообще - все хитро устроено! Сперва Ставка отобрала у нас тридцать третью дивизию, а сейчас хотят вынудить к эвакуации!.. Нет, на этот раз нас не проведут.

–  Я думаю, Сергей Миронович, что ваше присутствие в городе сейчас крайне необходимо. К тому же… к вам пришли посланцы.

–  Кто?

–  Снова Петров от камышан, и на лодке из Петровска пробрался Темир Искандеров.

–  Вот это мне кажется более важной вестью! Вы сами-то разговаривали с ними?

–  Так, кое о чем… Но все это пустячные разговоры… Они хотят говорить с вами, - уклончиво ответила Федорова…

Над затихшей после дневного боя степью садилось багряное, раскаленное солнце, когда Киров и Федорова в открытой машине выехали в Астрахань. Степь была подернута легкой дымкой еле видимой пыли. То здесь, то там жарко пылали костры из перекати-поля. На взмыленных конях, пригнувшись к гриве, в разные концы степи скакали вестовые и связисты, и за каждым из них стлалось пыльное облачко.

Впереди двигался обоз с ранеными. Тянулись телеги с боеприпасами и провиантом, водовозные бочки, походные кухни.

И поразительно: не слышно было стонов раненых, ругани возчиков. Обоз двигался в безмолвной тишине, утомленный жарой, тоскливым видом голой песчаной степи и пылью, пылью, пылью, от которой нигде не было спасения.

Сидя на диване, комкая в руках кубанку, Петров спросил:

–  Рассказывать с начала или с конца?

–  Давай с конца. Бой был?

–  Был, товарищ Киров. Ударили мы по деникинцам, как в пасхальную ночь. Значит, эскадрон Завгородного, мой отряд, ну, и Мусенко…

Петров стал в самых мельчайших подробностях рассказывать про этот бой: и как они вышли из камышей, и как разведчики сняли на селе караулы, и как умно пулеметчики расставили свои «максимы», под огонь которых потом попала конница врага.

Киров спросил:

–  Каковы потери противника?

–  Порубали мы беляков на славу!
– ответил Петров.
– Как в пасхальную ночь. Убитых - триста двадцать солдат и четыре офицера.

–  А наши?

Петров опустил голову:

–  Убитых - трое…

–  Вынесли их?

–  Вынесли, товарищ Киров, преспокойно вынесли, село целый день было в наших руках.

–  Кто убит?

–  Двое - наши камышане, а третий… третий… вы его знаете.
– Голос у Петрова дрогнул, и он отвернулся.

–  Кто третий?

–  Иван Завгородный, командир эскадрона.

–  Завгородный?..

–  Да, товарищ Киров. Я как вышел из камышей на Астрахань, так все места себе не нахожу… Все думаю: как посмотрю вам в глаза?

Кирову вдруг стало душно. Он расстегнул ворот гимнастерки. Слышать о смерти даже незнакомого человека было тяжело. А Ивана Завгородного он знал, и знал хорошо. Это был преданный коммунист, с неукротимой ненавистью к белогвардейцам.