Грозный год - 1919-й. Огни в бухте

–  Не догадался, Иван Макарович, - виновато сказал Сидорчук.
– В гриме бы узнал, а так - ни за что!

Стороной, по барханам, падая и поднимаясь, шел какой-то боец. Не спуская с него глаз, Боронин спросил Сидорчука:

–  Что с ним - ранен, что ли?

–  Нет, - сказал Сидорчук, - как будто плачет…

Боронин повернул коня и поехал наперерез бойцу.

–  Ты чего плачешь, парень?
– крикнул он.
– Радоваться надо. Кадету морду набили.

Боец остановился и стал водить рукой по лицу, размазывая слезы по запыленным щекам. Потом сказал:

–  Тезку, тезку моего убили, товарищ командир!

–  Какого тезку?

–  Друга моего, Костю Большого!
– Не поднимая головы, он все водил рукой по лицу.

– Мы водолазы. Добровольцы. Нас знает товарищ Киров. Мы ему со дна Волги машину поднимали. Нас было двое водолазов - я и Костя, Костя Большой.

–  Как же его убило?

–  По своей вине убило, товарищ командир, по своей!.. Все не слушался! Что ни скажешь ему, у него на все один ответ: «Ладно, ладно». Сколько раз говорил: не высовывайся из окопа, а он внимания не обращал: в одно ухо влетит, в другое вылетит. Так его и убило.

–  Слезы убитому не помогут, - сказал Боронин.
– Ты лучше отомсти за друга.

–  Убью сволочей, это так… А тезки все-таки не будет, - горько плача, сказал Костя Маленький и пошел, пошатываясь, по барханам.

–  Славный парень. По другу как убивается, - сказал Боронин и тронул Орлика.

Навстречу им то и дело попадались раненые. Поодиночке и группами они медленно брели, изнемогая от жары и утопая в песках. Вот за барханом им встретилась целая толпа раненых из отряда Аристова. Телеги, на которых они ехали, застряли в песках, и теперь каждый сам по себе пробирался к дороге, где были раскинуты палатки полевого околотка. Впереди, чуть ли не весь в бинтах, шел плечистый парень. Его поддерживал такой же богатырь в рабочей блузе, с забинтованной головой. Лицо парня так сияло, что Боронин невольно остановил коня. Остановился и парень.

–  К нам едете, товарищ комдив?
– спросил он.
– Опоздали малость, дело уже подходит к концу. Ну и дали мы жару кадету!

Раненый был тот самый Тисленко, командир второго орудия, у которого, по словам Пини, убило или ранило Василия Корнеева.

–  Командир-то жив у вас? Или убит?
– спросил Боронин.

–  Разрешите по порядку, товарищ комдив… - переводя дыхание, попросил артиллерист.
– Конечно, мы были на виду у кадета, и он нас все время обстреливал. Но мы упорно дрались, не обращая внимания на его огонь. Сначала ранили Боброва, моего наводчика, потом Кулеша. Осколок перерезал горло Козину… Меня вот тоже задело.
– Тисленко как-то удивленно оглядел свои бинты.
– Кровь хлынула, упал… Тогда за мое орудие встал Василий Корнеев. Он один работал за весь расчет. Сам подносил снаряды, сам заряжал, сам наводил и стрелял. На третьем выстреле он снес вражескую пушку… Через некоторое время меня унесли. Что стало с Корнеевым, не знаю… Одно хорошо помню: от батареи в целости осталась одна пушка, и за нею - комбат…

Рассказав эту историю, Тисленко с товарищами пошел дальше.

Боронин тронул поводья. Путь по барханам по-прежнему был тяжелым и утомительным. Орлик шел, осторожно перебирая ногами, и весь дрожал от усталости.

–  Вот попробуй спешить куда-нибудь по этим проклятым барханам!
– в отчаянии сказал Боронин и уж было пришпорил усталого коня, но вдруг где-то впереди заиграли на балалайке, а потом послышалась веселая, задорная песня.

Боронин обернулся к Сидорчуку:

–  Слышишь? Играют.

–  А? Что?
– вздрогнул Сидорчук.

–  Ты что, спишь?

–  Думаю.

–  Играют, говорю. Значит, и у них дела хорошо идут. Ишь ты, ишь ты, заливается, как соловей!

Боронин подобрал повод. Орлик пошел веселее. Но вот песня смолкла, замолчала и балалайка. Опять ехали в тишине и зное. Вдруг несколько звонких голосов затянули «На сопках Маньчжурии».

–  Поют-то как!
– Слезы умиления блеснули на глазах Боронина.

Из-за бархана показалась группа раненых бойцов. Один из них играл на балалайке, остальные несли на плечах носилки, и на них сидел с перевязанной ногой… Василий Корнеев.

–  Чудо!
– воскликнул Боронин и пришпорил Орлика.
– Жив, Корнеев?

–  Жив, товарищ комдив, - ответил Василий.
– Сам не верю, а вот, поди, - жив!

Боронин спешился, обнял Василия и стал засыпать его вопросами. Василий рассказывал о бое: счастливый, восторженный, весь сияющий от радости.

Боронин подвел к нему Орлика:

–  Садись!

–  Мне и на носилках хорошо, Иван Макарович.

–  Садись, раз старший приказывает.

Товарищи помогли Василию сесть в седло.

–  Навстречу вам идет маршевая рота, - сказал Боронин.
– Новички! Многие пороха не нюхали. Смерти не видели в лицо. Остановите их. От моего имени! Они знают, при каких трудностях мы, старики, воевали. Теперь пусть послушают, как насмерть стоять надо, как воюет молодежь.

Ч А С Т Ь Ч Е Т В Е Р Т А Я ГЛАВА ПЕРВАЯ

В полдень 26 июня рыбница Михаила Рогова благополучно прибыла в Астрахань. Прямо с пристани Рогов позвонил в приемную Кирова. Но Сергея Мироновича не оказалось в Реввоенсовете: он в это время провожал в калмыцкую степь вновь сформированный полк 34-й дивизии. Тогда Рогов позвонил Атарбекову.

–  Что-нибудь случилось с грузом?
– спросил с тревогой Атарбеков.

Прежде чем ответить на его вопрос, Рогов попросил всех выйти из кабинета начальника пристани.

–  Вместо бензина на этот раз я привез двух замечательных большевиков, вы их хорошо знаете. Но рыбницу мою задержали в Астрахани, а пассажиров арестовали. Приезжайте выручать!

–  Кого ты привез, Рогов?
– раздался в трубке нетерпеливый голос Атарбекова.

–  Товарищей Серго и Камо!.. Вы слышите меня?.. Алло!.. Алло!..
– Рогов нервничал, дул в трубку, но бесполезно. Наконец, рассердившись, он с треском повесил трубку и вновь стал вертеть ручку скрипучего, древнего аппарата. Но только телефонистка соединила его с кабинетом Атарбекова, как кто-то третий вмешался в разговор, потом раздались треск и шипение в трубке, и Рогов, махнув рукой на телефон, сел в кресло. Не успел он закурить, как у ворот пристани раздался автомобильный гудок. Он бросился к окну и увидел промелькнувшего Атарбекова.

Когда Рогов поднялся на пароход, где находились «арестованные», Атарбеков уже шумно, по-кавказски приветствовал Серго, Камо и их родных и друзей.

–  А вот и наш герой!
– сказал Серго, указывая на Рогова.

Атарбеков бросился обнимать Михаила Рогова.

Потом он горячо поблагодарил Дудникова, который скромно стоял в стороне, и всю команду.

С парохода они все перекочевали на рыбницу, стоявшую тут же у пристани. Атарбеков шепнул Рогову:

–  Ты привез чудесных людей!

–  Я счастлив, что эта честь выпала мне и моим ребятам. Серго и Камо мы все полюбили, нам жаль с ними расставаться.

Орджоникидзе привлек к себе Рогова и Дудникова:

–  Мы ни с кем не прощаемся, ребята. Вечером прошу всей командой к нам в гости.

–  Придем, товарищ Серго.

–  Обязательно! Без всяких раздумий и размышлений! За такую благополучную поездку нам положено выпить хотя бы по чарке вина. Так, что ли, Георг?

–  Только так и никак иначе, - рассмеявшись, ответил Атарбеков и увел с собой Серго и Камо.