Грозовые Птицы

Метрах в трёхстах от входа, у подножия небольшого холма, в парке протекал ручей. Мы спустились к нему и дальше трусцой побежали вверх по течению. Полностью от погони с собаками это нас не защитит — они обследуют все берега — но позволит выиграть драгоценное время.

Дальнейший план предусматривал два варианта действий. Первый предполагал длительную игру в «кошки-мышки» по окрестным лесам с перспективой выхода в море и дальнейшей эвакуацией на подлодке. Для этого у нас даже были сверхкомпактные жилеты, которые позволили бы отплыть достаточно далеко от берега.

Второй… о втором варианте я старался не думать. Слишком уж был он безумным. Но чем дальше мы двигались — тем больше я убеждался в том, что Даниил выбрал именно его.

Мы бежали в сторону ближайшего аэродрома.

Бежать пришлось долго. Практически, всю ночь. И за всё это время мы всего один раз остановились на короткий привал и перекусили питательными концентратами.

— Отличная форма, — одобрил напарник, глядя, как я подтягиваю шнуровку на тактических ботинках, — мало кому так везёт. Мне вот приходится себя в порядок приводить по физухе после каждого возвращения.

— Повезло, — согласился я, тоскливо глядя на небо, где редкие звёзды проглядывали сквозь вдруг набежавшие тучи.

— С погодой, похоже, повезёт. Двинем в облаках на разведчике.

Я внутренне содрогнулся, но согласно кивнул в ответ.

Авиация тут развивалась… странно. Первые прототипы реактивных двигателей, как мне случайно стало известно в кадетке, только проходили испытания в лабораториях. Но, кроме традиционных самолётов на поршневых двигателях, неожиданно бурное развитие получили ракетопланы. Правда, не совсем такие, какие были у нас на заре авиации. Здешние использовали сбрасываемые твердотопливные ускорители.

Чаще всего ракетопланами были фронтовые бомбардировщики. Несколько реже — разведчики. Последние делали из материалов на основе дерева и ткани, пропитанных какими-то полимерами. После сброса ускорителей они почти не засекались радарами, да и другими средствами оповещения тоже. Их единственным недостатком был относительно низкий радиус действия и крайняя зависимость от погодных условий. Так, при перемене ветра разведчик-ракетоплан мог просто не долететь до своих. Ведь на пути обратно аппарат, по сути, превращался в обычный планер. Но в нашем случае этот недостаток был вторичен — всё, что нам требовалось — это пересечь линию фронта.

На место прибыли в рассветных сумерках. Облака к этому времени стали более густыми и опустились ниже. Я даже начал думать, что Даниил, возможно, не так уж и не прав в своём решении действовать по рискованному варианту плана.

Мы лежали возле ограждения из колючей проволоки. Метрах в двухстах от нас стояла деревянная вышка охраны с пулеметчиком. Там был установлен мощный прожектор, но сейчас он не светился. Возможно, дозорные решили, что уже достаточно светло. Что ж. Спасибо им за это.

Мы не двигались, вычисляя интервалы пеших патрулей. Первый скрылся из вида минут пять назад. Никаких признаков следующего не наблюдалось. Я с тревогой глядел на небо — если замешкаемся больше, чем на полчаса, станет совсем светло. Потеряем преимущество.

За забором были замаскированные сетью стоянки аппаратов. Мы специально подошли к разведчикам — более серьёзные машины стояли по другую сторону лётного поля, где были сооружены настоящие бетонные бункеры, способные выдержать прямое попадание авиационного фугаса.

— Ты знаешь, что происходит с трупами? После сражений? — неожиданно шёпотом спросил Даниил, напряженно вглядываясь куда-то вправо; я проследил направление его взгляда и увидел следующий патруль.

— Нет… — честно ответил я; странно, но я и правда раньше об этом никогда не задумывался.

— Когда-то очень давно тела хоронили в специальных местах. Они назывались кладбища, — ответил Даниил, — у некоторых бойцов было по несколько десятков могил. И кое-кто продолжал приходить к своим прошлым телам. Делали какие-то вещи, которые предписывали древние, сейчас уже забытые ереси…

— Как… странно, — вздохнул я.

— Да… — улыбнулся напарник, — теперь ты, по крайней мере, знаешь, насколько я стар.

— Кажется, я чувствовал, — я улыбнулся в ответ. И это было правдой — я никак не мог заставить себя называть напарника «Даня», даже про себя, хотя он и просил об этом при первом знакомстве. Почему-то упорно выходило только «Даниил».

— В то время мы сражались на мечах… бойцы всегда видели смерть. Чувствовали страдания… А теперь, эх, — он махнул рукой, — есть артиллеристы, которые и врага-то в глаза ни разу не видели. Не говоря о лётчиках.

— Война меняется, — я пожал плечами.

— Маскируется, — кивнул Даня, — старается показаться тем, чем она не является. Особенно у этих… каждый раз поражаюсь, как они могут жить в таких городах. Притворяться, что всё… — он чуть запнулся, — что всё может быть не так. И при этом делать жуткие вещи с нашими людьми в своих подвалах.

Я не нашёлся, чем на это можно ответить. А через секунду напарник жестом скомандовал: «Пора!»

И мы синхронно, молнией метнулись вперёд, догоняя только что прошедший патруль, чтобы вогнать кинжалы в их сердца. Теоретически их не обязательно нужно было убивать. Но, по нашим прикидкам, это давало выигрыш во времени; несколько минут можно было не ждать, пока они бы отошли достаточно далеко. А сейчас каждая секунда имела значение.

Даня снял маскировку с передней части позиции, потом освободил тросы, удерживающие очень лёгкую машину на месте. Они крепились на специальные скобы, вмурованные в бетонные плиты стоянки. Я старался помогать ему, хотя совершенно ничего не смыслил в здешней авиации — а напарник, похоже, в одной из своих ипостасей был пилотом. Возможно, даже разведчиком.

Пришлось повозиться с ракетными бустерами, или, как их называли сами летуны, «толкачами». Мало того, что обращаться с ними следовало предельно осторожно, так ещё и замки с многочисленными предохранителями придумал какой-то изуверский мизантроп. Впрочем, не следовало забывать, на какой стороне мы находимся.

— Аш-три-ноль-два. Какого хрена вы творите!? — Даня включил радио, когда мы вытолкали аппарат к створу полосы.

— Башня, аш-три-ноль-два. Старт по плану на двенадцать-ноль-три. Миссия два-два-пять, приём, — ответил Даниил.

Я помнил, что по плану это сообщение должно было ввести контроль в ступор. Код приоритета контрразведки не позволял им запрашивать больше информации — если, конечно, он всё ещё действовал.

Несколько секунд эфир молчал. Даниил выжидал, удерживая палец на стартере ускорителей.