Грозовые Птицы

— Аш-три-ноль-два, код подтверждаем. Но предупреждаем: вынуждены делать запрос по протоколу три-три-ноль, приём.

Мы переглянулись. Не худший вариант. Код действовал, но диспетчер задействовал контрольный протокол. У нас было минут двадцать-тридцать.

— Да как хотите, параники, — усмехнулся Даниил, — слышал, что местные очень беспокоятся за свои задницы, но не знал, что настолько. Три-три-ноль так три-три-ноль. Мы стартуем. Приём.

— Полоса свободна, добро, приём, — ответил диспетчер.

Щелчок. Сзади и снизу загрохотало. Ощутимо вдавило в кресло. Это совсем не было похоже на обычный взлёт. Возможно, что-то похожее ощущают космонавты.

После взлёта Даниил ушёл в набор высоты, почти вертикально. Из-за грохота разговаривать было невозможно, и он знаком велел мне надеть кислородную маску, и сам натянул её на лицо.

Кабина разведчика не была герметичной. Слишком лёгкая конструкция для громоздких систем жизнеобеспечения. Да и сами материалы, видимо, не были достаточно прочными, чтобы держать внутреннее давление. При этом аппарат мог подниматься достаточно высоко, до десяти километров и даже выше. От кислородного голодания спасали маски, от холода — химические грелки, вмонтированные в пилотские ложементы и лётные комбинезоны, которые мы тоже обнаружили на складе, возле ускорителей.

Минут через десять после взлёта рация снова ожила:

— Аш-три-ноль-два! — надрывался диспетчер, — немедленный возврат! Подтвердите, или поднимаем перехватчики! Повторяю…

Даниил вырубил рацию. Теперь вести переговоры было бессмысленно.

Мы пробили густую облачность и теперь поднимались всё выше, под ярким солнцем.

Через пару минут «толкачи» вырубились. Даниил сбросил их, потянув соответствующий рычаг. Теперь их корпуса были только лишним грузом.

Выровняв машину, напарник заложил круг, резко меняя курс. Разумно — толкачи выпустят парашюты, их обнаружат и восстановят траекторию нашего взлёта.

— Плохо, — сказал я, активировав интерком в маске и доставая навигационные карты, — слишком рано они.

— Согласен, — сухо ответил Даниил.

Пока я пытался сориентироваться, опираясь на данные бортового хронометра и Солнце, Даниил довольно резко опустил нос. Машина разгонялась, но мы теряли высоту. Слишком быстро для того, чтобы можно было рассчитывать добраться до фронта.

— Нужно войти в облака, — пояснил он, когда мы разогнались так, что винглеты на крыльях стали опасно вибрировать, — есть шанс оторваться от истребителей. В такой облачности бывают восходящие потоки. Будем пытаться найти.

Для меня этот план звучал совершеннейшим безумием, но, в конце концов, я не был лётчиком.

Возможно, нам действительно удалось бы преодолеть линию фронта и даже добраться до отрогов хребта, отделяющего подконтрольные нам территории от вражеских земель. Но мы не успели. За несколько секунд до того, как мы нырнули в облака, в паре километров от нас их недра вдруг осветились красным. По ушам стеганул рёв ракетных ускорителей, и пара перехватчиков ввинтилась в дневную небесную синь.

Хоть истребители и шли под ускорителями, в отличие от нас у них были движки. То есть, их пилотам можно было не думать об ограничениях по времени; они были готовы к любым манёврам под максимальной тягой. А с движками на этой высоте они могли выйти почти из любого пике, даже если заряд «толкачей» закончится. Тогда как мы могли рассчитывать только на запас высоты и естественные воздушные потоки.

Пилот левого перехватчика засёк нас первым. Тут же заложил манёвр, от которого даже у меня заныли кости. Зато он успел выйти на дистанцию эффективного поражения до того, как мы скрылись под спасительной облачной пеленой.

Первые два разрыва прошли мимо. Нас лишь чуть пихнуло взрывной волной. А третий снаряд угодил в хвост, снеся киль.

В облаках разведчик закрутило. Я прикрыл глаза — так было легче справляться с неприятными ощущениями. Мы быстро теряли высоту, уши закладывало, но это и к лучшему: в маске становилось душно. Похоже, кислородное оборудование было повреждено прямым попаданием снаряда.

Через несколько секунд я обнаружил, что вроде как беспорядочная болтанка пропала. Я приоткрыл глаза.

Даниил сидел, вцепившись в штурвал, сжав челюсть до окаменевших желваков. На его лбу выступили крупные капли пота. Кислородная маска болталась у его уха.

Вы вышли из облаков. Вдалеке синели горы. Внизу стелился зелёный полог леса. Он приближался как-то слишком уж быстро.

— Держи стафер наготове, — выдавил напарник, — если поранишься — не раздумывай. Сдаваться нельзя. Помнишь, надеюсь.

Наше падение замедлилось. Похоже, Даниил поднял восходящий поток, и начал кружить над лесом, пытаясь найти место для посадки.

— Что с грузом делать? — спросил я.

— Я активировал закладку. Если не обнулять её каждые пятнадцать минут — содержимое будет уничтожено.

— Может, вскроем контейнер? Я владе… — в стрессе я чуть не ляпнул «мнемотехниками», хотя пока что тут даже термина такого не слышал, — я хорошо запоминаю.

— Нельзя, — ответил Даниил.

— Почему?

Я думал, что напарник не ответит. Тем более, что внизу блеснула лента небольшой реки. Наверно, выбирает место для посадки.

— Аналитики считают, что есть риск, будто содержимое может повлиять на того, кто это увидит. Заставит сменить сторону.

— Это всё-таки возможно… — констатировал я.

Кажется, Даниил хотел что-то ответить, но в этот момент до нас долетел гул истребителей.

Должно быть, они изначально неправильно определили вероятный квадрат нашего выхода, а теперь скорректировали маршрут. И обнаружили нас.

Пара начала палить из пушек с максимального расстояния. Воздух вокруг нас снова покрылся чёрными цветами близких разрывов.

Напарник направил нос разведчика вниз. Аппарат начал сильно крениться на левый борт — всё-таки без киля управлять им было крайне сложно. Но Даниил в очередной раз смог его выровнять.

Речка сильно помогла. Мы смогли снизиться и почти успели благополучно коснуться воды, но тут случился резкий поворот русла. Не было никаких шансов развернуть разведчик достаточно быстро — и мы воткнулись в лесной частокол на большой скорости. В последний момент Даниил смог поднять брюхо аппарата, чтобы дать нам хоть какую-то защиту.

Удар был очень жестким. Амортизаторы пилотского ложемента едва смогли его смягчить — так, чтобы я не сломал позвоночник. Но всё равно было очень больно. Я зажмурился и застонал. Рядом вскрикнул Даниил.

Тишина. Слышно, как верхушки деревьев шумят на ветру. И гул пропеллеров приближающихся истребителей.

Я нащупал пряжу ремня, отстегнулся. Глянул на Даниила. Тот сидел в своём кресле, не пытаясь подняться. Его лицо было серым.

— Ты чего? — спросил я, пытаясь выбраться из своего ложемента, что было не так уж просто: аппарат лежал на боку.