Грозовые Птицы

— Конечно! Как иначе-то?

— Я не знаю… — ответила Алина.

— Чего не знаешь?

— Что хочу в твой мир. Там ведь умирают по-настоящему. Так?

— Там живут по-настоящему, — ответил я, — то, что ты видишь здесь — это не жизнь. Это ад. Причём на любой стороне. Понимаешь?

— Мне не с чем сравнивать, — тихо ответила Алина, помолчала несколько секунд, и потом добавила: — но ты прав. Я хочу с тобой. Мне просто страшно.

Мы продолжали ехать сквозь ночь, наполненную запахом гари и глухим эхом разрывов. Я не заметил, как приёмник перестал ловить волну с той стороны фронта, и понял только когда смолк белый шум, когда Алина выключила громкость.

Гранатомётчик промазал, попытавшись ударить на опережение. Я затормозил за мгновение до взрыва — показалось, что на дороге лежит очередное тело. Я старался не ехать по трупам.

Вспышка ослепила. Я чуть было рефлекторно не вдарил по газам, но сумел вовремя подавить рефлекс. Вместо этого я наощупь врубил стояночный тормоз. Скомандовал Алине: «Наружу! Под днище!» и сам выскочил из машины.

К счастью, у Алины было достаточно боевого опыта, чтобы выполнить мою команду.

Сидя между передними колёсами, я усиленно моргал, возвращая зрение.

— Засада? — спросила Алина едва слышным шёпотом, — здесь? Смысл?

— Выясним, — так же шёпотом ответил я. После чего выглянул наружу, приметил ближайший подбитый танк, за которым можно было бы укрыться.

Глядя на воронку перед машиной, я примерно определил направление, откуда запустили гранату.

— Ты чего? Сам собрался? — Алина схватила меня за руку.

— А как? — удивился я.

— Тебе гибнуть нельзя. Никак нельзя, — заметила она, — что, если память потеряешь?

Она была права, конечно. Но разве это могло меня остановить? Какая альтернатива? Послать её? Ну уж нет!

— Не погибну, — пообещал я. И ринулся вперёд.

Стрелок зевнул мой бросок. Очередь дал тогда, когда я уже был надёжно прикрыт горелой бронёй.

Я не хотел его убивать. Поэтому дал ему возможность одуматься: замер в десятке метров, давая возможность разглядеть форму. Манёвр рискованный; я рассчитывал только на свою реакцию — что успею выстрелить раньше, чем он повернёт ко мне автоматической витновки.

— Ты чё творишь?! — крикнул я.

Последовала секундная пауза.

— А-а-а… — наконец, ответил боец, всё так же лежащий в неглубокой канаве у дороги, — свой что-ли?

Его голос звучал хрипло, надтреснуто. Будь он с другой стороны — я бы решил, что парень с похмелья.

— Свой, — ответил я.

— Держись подальше, господин разведчик… — ответил боец.

— Чего?

— Диверсанты тут были. В нашей фо… — парень не договорил фразу, закашлялся. И этот его кашель мне категорически не понравился: надтреснутый, клокочущий. Лёгкое пробито?

В этот момент в паре километров что-то ярко полыхнуло. Потом до нас донёсся грохот. В свете вспышки я детально разглядел бойца. Лицо — кровавая маска. Но не от ран или пролитой крови; оно было сплошняком покрыто мокнущими, сочащимися сукровицей папулами. Это было похоже на химическое поражение. Или же — инфекцию.

Я резко отпрянул и сделал знак рукой Алине не приближаться.

— Вот и правильно, — прокомментировал боец, — я всё, что мог сделал… ты извини, если чё…

Через секунду раздался ещё один взрыв, совсем небольшой, но рядом. Боец активировал вакидзаси.

— Что там?.. — Алина приблизилась, несмотря на мой знак.

— Назад! — крикнул я, сам отступая.

В этот раз она последовала за мной.

Через пару мгновений мы снова были в кабине. Я закрыл окна. Достал аптечку из бардачка, нашёл спрей-антисептик и опрыскал всю кабину. Дышать было тяжело — но снижение вероятности заражения даже на долю процента уже имело значение и стоило хлопот.

— Химия или зараза, — объяснил я, — он был поражён какой-то пакостью.

— Едва ли химия, — констатировала Алина, — мы бы уже почувствовали.

— Согласен, — ответил я, резко трогая с места.

— Ты всё ещё хочешь ехать в город?

— В госпиталь, — пояснил я, — должен. Иначе… иначе не знаю, как буду дальше.

Алина промолчала.

— Надо найти машину снабжения, — продолжал я, — в таких хранятся защитные комплекты на случай химической атаки. Ближе к городу наденем.

Машина нашлась через десяток километров. Кузов почти не пострадал — снаряд попал в кабину. Машина опрокинулась, рассыпав содержимое: сухпайки, палатки, сложенный банно-прачечный комплекс и контейнеры с защитными комбезами и противогазами.

В столицу мы приехали уже на рассвете. Где-то в западных пригородах всё ещё продолжались бои, но в тех районах, которые мы проезжали, всё уже было конечно. Улицы были завалены телами и горящей техникой. Я ожидал, что вот-вот мы встрянем в непроходимый тупик — но пока каким-то чудом находились объезды.

Мы уже были в защите. Ещё один комплект я тащил с собой, надеясь, что мы не опоздаем. Ждать до утра следующего возрождения возможности не было.

Охраны у госпиталя не было. Во дворе беспорядочно наставлены машины. Много опрокинутых носилок, неподвижные тела…

— Что, едем обратно? — с надеждой спросила Алина.

Но я заметил какое-то движение в самом здании. Кое-где горели аккумуляторные лампы.

— Нет, — я покачал головой, — мы пойдём внутрь.

Коридоры этого госпиталя — пожалуй, худшее из всего, что я видел в этом мире. Хуже, чем погибший от химической атаки город. Потому что ещё не все здесь были мертвы. Многие умирали прямо на наших глазах. Я недоумевал: почему бы в такой ситуации не использовать вакидзаси, как тот бедолага — гранатомётчик? Но потом вспомнил, на какой стороне я нахожусь.

Я шёл на свет. Почему-то не сомневался, что, если Женька жив — то наверняка находится там.

Так оно и оказалось.

Он стоял в буром от крови халате, склонившись над умирающим бойцом; что-то вкалывая ему в вену.

Услышав шаги, он вяло поднял голову. Посмотрел на нас ничего не выражающим взглядом.

— Ещё один? — он вздохнул, — помочь не сможем, сами видите… только состояние облегчим…

— Женя, — сказал я.

— Да? — в глазах старого друга появились искорки любопытства, — мы знакомы?

— Дольше, чем ты думаешь, — ответил я, — можешь в двух словах рассказать, какого фига тут вообще происходит? Химическая атака?

— Не-а, — Женя вытащил иглу из вены, промокнул место укола ваткой. Хотя вся кожа больного представляла собой сплошное поле кровоподтёков, — тоже поначалу так думал. Очень уж стремительно развиваются симптомы. Но нет. Это инфекция. Оно живое…

— Ясно, — ответил я, чувствуя, как желудок сжимается в ледяной комок, — сколько у тебя времени?

Женя недоумённо посмотрел на меня. Потом улыбнулся, будто что-то сообразив, и ответил: