Грозовые Птицы

Потом мы, опасливо поглядывая на небо, выкатили вертолёт на стартовую площадку. Летающие разведчики сейчас были бы совсем некстати.

— Сергей, ты… мы ведь на ты, да? — вот ведь странность: когда у меня не было видно лица — Женя легко называл меня на «ты», а тут вдруг заколебался.

— Конечно. Естественно.

— Ты ведь понимаешь, что это не даёт полной гарантии? — заметил он, — всё, что мы делали?

Я вздохнул.

— Понимаю, — кивнул я, — но мы бы погибли от перегрева и обезвоживания.

— И от вони, — добавила, усмехнувшись, Алина.

— К тому, чтобы вы спешили. Помните? От трёх до двенадцати часов? — уточнил медик.

Вместо ответа я посмотрел на Алину. Та в ответ кивнула и запустила двигатели.

Мы шли на бреющем. ПВО сторон могла сильно пострадать в результате боевых действий, но рассчитывать на то, что она полностью выбыла из строя, не стоило.

В машине было шумно — разговаривать почти невозможно. Поэтому я молча наблюдал за проносящейся внизу землёй, стараясь унять сердцебиение и надеясь на пилотское мастерство Алины.

Когда закончилась полоса разрушений и мы полетели над лесом, Женя вдруг подошёл ко мне и тронул за плечо, указывая на наушники, висящие над креслом.

Нет, до активной системы шумоподавления здешняя электроника не дошла. Но пассивная изоляция, вместе с достаточно громкими динамиками, позволяла вполне сносно разговаривать по внутренней связи.

— Сергей, тебе не показалось это очень странным? — спросил Женя тревожным голосом, указывая назад — в сторону столицы.

— Что именно? — я пожал плечами, — там всё странно!

— Мы не увидели возродившихся, — заметил он, — их должно было быть очень много!

Я задумался на секунду. Действительно — это странность из того же ряда, почему противник не захватил территории, где выбил наши войска.

Причин для этого могло быть множество: враг что-то не рассчитал, и антидот не подействовал; основные события происходят где-то ещё, вне нашего языкового сектора; наши нанесли контрудар, и у противника не было свободных сил для наступления.

Или же люди перестали возвращаться.

Я понял, что за месяцы, проведённые в этом мире, совершенно свыкся с обратимостью смерти. Отношение к ней поменялось. Нельзя сказать, что моё поведение в бою стало более рискованным — просто требовалось гораздо меньше ментальных усилий, чтобы сохранять холодный рассудок.

Я даже морально был готов потерять память. Но не умереть окончательно.

— Пока рано судить, — спокойно ответил я, — встретимся с человеком на той стороне — получим больше информации.

— Мы летим на ту сторону? — уточнил, нахмурившись, Женя.

— Если так можно сказать, — я пожал плечами, — не уверен, что стороны остались.

Медик улыбнулся в ответ и кивнул, снимая наушники.

По моим расчётам мы должны были добраться до точки рандеву с Тревором за четыре часа. Это если по пути не случиться неожиданностей. Нужное место находилось близко к пределу дальности вертолёта — но машина была далека от перегрузки, и были все шансы на то, что мы дотянемся, несмотря на полёт на сверхмалой высоте.

Но через три часа у Алины появились первые симптомы.

Надо отдать ей должное: она не паниковала. Наоборот — рассказала о том, что чувствует, до того, как проявления инфекции стали заметны внешне.

— До твоих координат где-то час полёта, — сказала она, — не уверена, что выдержу. В глазах уже двоится. Держаться на такой высоте опасно.

— Тяни столько, сколько сможешь, — ответил я.

— Твой друг прав, — продолжала Алина, — эта гадость хватает стремительно. Тебе нужно перехватить управление.

Я с тоской посмотрел на рукоятку и приборную панель.

— Наш единственный шанс — добраться до той стороны, — сказала она, глядя на меня вдруг покрасневшими глазами, — там вакцина. Наверняка есть и экстренный антидот с антителами.

Вообще-то, в Академии были курсы управления самыми разными транспортными средствами. Их можно было пройти добровольно. Но мне вечно не хватало времени.

— Это не сложно, — продолжала она, — рукоятка отвечает за работу автомата перекоса. Надеюсь, ты знаешь теорию. Тягу создаёт несущий винт. От его оси зависит скорость и направление полёта.

— Можно без этого, — ответил я, занимая кресло второго пилота.

В этот момент машина чуть набрала высоту — теперь мы не рисковали задеть верхушки деревьев.

— Я взяла чуть выше, — прокомментировала Алина, — иначе ты не справишься.

— Главное, следи вот за этим…

Лекция по управлению здешней моделью вертолёта продолжалась минут пять. Потом я взял рукоятку, Алина щёлкнула тумблером, и я взял управление.

К тому моменту она уже не могла вести машину, обессилено откинувшись на кресле.

В друге время я бы не переживал сильно. Зная, что на следующее утро она вернётся, целая и здоровая.

Но не теперь.

Нарушая её инструкции, я увеличил скорость, рискуя не долететь до нужного места. Но время — это тот враг, против которого в тот момент я был готов использовать любое оружие. Даже если это увеличивало риск для моей собственной жизни.

В конце концов — так ли она ценна, если в какой-то момент, в гипотетическом будущем, я осознаю, что сейчас сделал не всё возможное?

— Я помогу, — голос Жени заставил меня вздрогнуть. Я почему-то забыл о его присутствии.

Он вытаскивал Алину из кресла пилота. Почти физически ощущая боль, я видел, как на её комбинезоне появляются потёки крови.

— Тут в аптечке есть неплохой запас. Можно вести поддерживающую терапию. Два-три часа я ей гарантирую, — сказал он, предусмотрительно отключив пилотский шлемофон.

В ответ я кивнул, полностью сосредоточившись на управлении.

Нам везло: никаких признаков системы ПВО мы не обнаружили даже когда приблизились к старой линии фронта, в горах.