Грустная дама червей

Тамара стояла неподвижно, глядя в небо, на летящую клином птичью стаю.

— Я памятник заказала, — задумчиво проговорила она. — Серый гранит. Готов будет уже через месяц и цена приемлемая, — её взгляд устремился на Карину, как бы ожидая от нее одобрения своим словам.

Та молча кивнула. Сама она не могла поставить памятники на могилы Лели и Олега — этим занимались их родные. Уже чудом было то, что их похоронили рядом: Лелина семья ненавидела Олега, и лишь все та же тетя Рита уговорила ее мать не разлучать мужа и жену после смерти.

Они постояли еще минут пятнадцать, каждая погруженная в собственные мысли, и двинулись к выходу.

Тамарина «пятерка» притулилась на асфальтированном пятачке перед кладбищенскими ворогами, дожидаясь хозяйку. Прямо под ее колесами копошился старый, оборванный бомж.

Тамара протянула ему пятирублевую монету. Старик гнусаво поблагодарил и отполз в сторону, к ограде.

— Господи, — сдавленно произнесла Тамара, открывая машину, — воля твоя, — она кивнула на бомжа. — Это существо, получеловек-полуживотное, грязное, разлагающееся, живет, а они, молодые, одаренные, удачливые, должны лежать там, за забором, на погосте. Не понимаю. — Тамара опустилась на сиденье, закрыла лицо руками, повторила глухо, с яростью и вызовом: — Не понимаю! Вадик… он столько страдал при жизни, зачем ему досталась еще и такая страшная смерть?

— Страдал? — повторила Карина машинально, не отдавая полного отчета в своих словах, как бывало с ней в последнее время.

— Да. — Тамара вытерла глаза и полезла в бардачок за сигаретами. — Ты разве не видела?

— Что?

— Мне кажется, об этом знал весь оркестр.

— О чем?

Тамара чиркнула зажигалкой, закурила и уже спокойней произнесла:

— Он был влюблен в Лелечку. Страстно и безнадежно. Давно, с первого взгляда, как только Олег их познакомил.

— Влюблен? Вадим? — Карина не поверила своим ушам.

— Конечно. — Тамара грустно улыбнулась. — Дурачок, ни на кого не хотел смотреть, женщин водил на одну ночь, хорохорился, изображал из себя эдакого шутника-балагура. А сам… — Она махнула рукой. — Домой придет, бывало, мрачнее тучи. Звоню ему, а он и разговаривать не хочет. Скажет только: «Тошно мне, Тома» — и трубку вешает. Я и так, и этак к нему: мол, женись, вышиби клин клином или, хоть и грех такое советовать, отбей Лелечку у Олега. Тем более слух ходил, вроде они плохо живут, ссорятся все время. А он в ответ смеется: «Дура ты, Томка, хоть и старшая сестра. Зачем мне жениться — чужую бабу видеть у себя под боком каждый день? Мне никого, кроме Лельки, не надо, а отбить ее не выйдет: она Олегом дышит, как мы кислородом. Оторви ее от него — задохнется».

«Неужели он это знал? — мелькнуло у Карины в голове. — Понимал с такой точностью, так верно?»…

— Бывает ведь на свете такое, — словно ей в ответ, проговорила Тамара. — Погиб парень, тронулся от своей любви. Вся квартира ее фотографиями увешана, и вот что самое удивительное: поссорится она, бывало, с Олегом, так Вадик это чувствовал. С работы возвращается никакой. «Этот козел, — говорит, — опять над Лелькой измывался». «Откуда ты знаешь?» — спрашиваю. А он: «Знаю. По глазам его вижу, глаза бешеные». Ему бы радоваться, что у них не ладится, а он страдал. А потом вдруг решился, сказал: «Будь что будет, я ей признаюсь. Просто так, безо всяких последствий, чтоб только не молчать больше». Я-то, дура, обрадовалась, думала, откроется он Леле, та его вдруг да пожалеет: сохнет ведь человек по ней, на руках носить будет, ни в жизнь не обидит. Не знала еще тогда, что она в положении.

— И он… сказал ей? — прерывающимся голосом спросила Карина.

— Да. Это было…

— В тот вечер, когда в капелле отмечали Новый год, — быстро подсказала она.

Тамара глянула на нее с удивлением:

— Верно. А ты откуда знаешь? — и тут же, не дождавшись ответа, заговорила снова: — Он ей все сказал, все без утайки. Что это у него давно, что с этим ничего нельзя поделать — борись не борись. А она… — Тамара горько усмехнулась, — она молчала и улыбалась.

— Да, — едва слышно повторила Карина. — Молчала и улыбалась.

Перед ее глазами в деталях встал давний эпизод: украшенный колечками серпантина зал ресторана, музыка, шум. Леля, стоящая в углу, в своем серебристом, длинном платье, со странным, одновременно рассеянным и напряженным лицом. Загораживающая ее от Карины широкая спина Вадима. Лелин смех, когда она вернулась к столику, ее непонятные, загадочные слова: «Вадик такой чудной, такой чудной».

Так вот что он тогда говорил ей! Вовсе не об отношениях Карины с Олегом. Теперь понятно, почему Вадим, зная правду, не выдал их Леле, он бы и под пыткой продолжал молчать, только бы уберечь ее от страданий, оградить от грубого вторжения тот хрупкий мир иллюзий, в котором она существовала.

Наконец Карине стало ясно, отчего Вадим так ненавидел ее. Она представляла собой угрозу Лелиному счастью и покою.

Обладая свойственной всем влюбленным острой проницательностью, Вадим хорошо понимал, что к Карине Олег относится не так, как к своей жене, и опасался, что рано или поздно ради нее тот бросит Лелю. Он не знал, что делать, мучился от своего бессилия, злился, считая Карину виновницей происходящего, коварной и хитрой соблазнительницей, способной плести интриги за спиной у подруги.

Карину поразила степень самоотверженности Вадима — он ведь нисколько не беспокоился о себе самом, лишь о Леле, ее интересах, благополучии. Она вдруг подумала о том, что в Леле и Вадиме есть нечто общее, несмотря на кажущуюся непохожесть. Эта их удивительная способность полностью растворяться в любимом человеке, готовность принести себя в жертву, всепрощение.

Хотя почему только их? Ведь и сама Карина некогда была такой же рабой любви по отношению к Степану. И еще сотни людей в те или иные жизненные периоды находились в подобном положении, утратив свободу, попав в зависимость от чужих чувств.

Сотни, но не Олег.

Он был иного сорта, его нельзя было подчинить чьей-то воле, поработить, заставить смиренно ожидать взаимности и внимания.

То, чего он желал, он брал от жизни без спросу, просто протягивая руку, как говорила Русудан, — и это делало его неотразимым в глазах женщин.

Возможно, удел слабого пола — любить и хотеть именно таких мужчин: в чем-то самонадеянных, безрассудных, не склонных к сентиментальности и колебаниям. Не есть ли это издревле заложенный природой инстинкт подчиняться хозяину, быть с победителем, а не с рабом?

…Карина очнулась от раздумий и поглядела на Тамару. Та, однако, не обращала на нее больше никакого внимания, поглощенная своими переживаниями.

Всю дорогу до города они ехали молча. Карина чувствовала невероятное облегчение. Наконец она избавилась окончательно от мучительного страха и сомнений по поводу того, знала или нет Леля её тайну. Теперь, после Тамариного признания, у нее не оставалось колебаний: Леля умерла, ничего не подозревая об обмане, оставаясь уверенной, что Олег при надлежит только ей, счастливая в своем неведении. И за все это Карина была бесконечно благодарна Вадиму.