Грустная история Васи Собакина

Как нас не заметила местная обслуга — ума не приложу. Единственное объяснение — закончилось все довольно быстро. Я так боялся, что нас застанут в неподобающем виде и с позором выгонят из кафе, что успел уложиться в пять минут. Верочка, может, и недовольна была моей скорострельностью, но никак этого не выразила.

Вот что значит настоящая женщина — в первую очередь думает о мужчине, а не о себе! В отличие от моей супружнице, к примеру. Та, пока свое не получит, пристроиться, как я люблю, не разрешит. Жесткий принцип — сначала мне, потом тебе. И ведь не поспоришь, что печально…

Мы посидели в кафе еще минут пятнадцать (официант сделал вид, что не заметил нашего отсутствия), расплатились и вышли в гардероб.

Глава восьмая

На выходе из зала я столкнулся с тем, кого никак не ожидал увидеть в этом заведении, — со своим бывшим заказчиком Петром Федоровичем. Какой ветер занес его сюда — бог знает, однако был здесь и при этом изрядно навеселе. Хозяина, как всегда, сопровождал его вертлявый помощник.

— Осторожно, Петр Федорович, — поддерживал он босса под локоток, — здесь ступенька!

— Да ладно, Миша, я и сам идти могу, — пытался сохранить равновесие владелец «заводов, газет, пароходов».

Впрочем, давалось это ему с большим трудом: постоянно что-то сбивал своим, прямо-таки скажем, далеко не худеньким телом — то стойку при входе, то вазу с цветами в гардеробе. Миша, как мог, старался придать своему боссу вертикальное положение и направить в нужную сторону. И это было непросто — сказывалась разница в весовой категории: как если бы «мухач» пытался клинчевать с супертяжем.

Я, честно признаться, меньше всего хотел видеть Петра Федоровича, а потому постарался незаметно пробраться к гардеробу и получить нашу одежду (Верочка в это время пудрила носик в туалете). Но, как будто специально, в тот самый момент, когда я уже протягивал гардеробщику номерки, Петр Федорович неожиданно повернулся и столкнулся со мной буквально нос к носу.

— А, художник от слова «худо», — узнал он меня, — ну, что, так и киснешь в своей конторе? Сам виноват — не фига было выеживаться и умного из себя строить. Сказали тебе — давай баб с сиськами, значит — давай! И был бы ты сейчас в шоколаде, а не в дерьме, как обычно! Ведь мне все равно сделали, как я хочу — с девками, только работники другие… Нормальные ребята, кстати, оказались — с полуслова меня понимали, прямо на лету мысль ловили. Вот, сегодня они закончили, потому я и праздную, а завтра мебель завозить будем…

Я человек мирный, стараюсь в скандалы не лезть, поэтому и сделал вид, что не слышу его слов (хотя мне, конечно, было очень обидно). В конце концов, какое мне дело, что будет у этого идиота в туалете? Хотел он баб в сортире — ну и получил, в чем проблема-то? Кто платит, тот, как известно, и заказывает музыку. А художников с понятиями «чего изволите», всегда хватает… У меня же свои трудности в жизни — нужно еще Верочку до дома провожать (денег на такси уже не осталось).

— Разрешите! — я постарался протиснуться мимо Петра Федоровича и получить одежду из рук гардеробщика.

— Нет, ты погоди, — преградил он мне дорогу, — ты вот скажи: почему не захотел мне этих, как бишь…

— Наяд, — подсказал верный Миша.

— Вот-вот, этих самых наяд в сортир поставить, а? И почему вообще отказался от работы? Побрезговал мною, что ли?

Петр Федорович придвинулся вплотную и обдал перегаром. Я невольно отодвинулся и вжался спиной в стенку.

— Ведь все равно вышло по-моему! — гордо заявил бывший заказчик. — Делов-то — не один, так другой сделает, вас, художников, много — только свистни! И каждый за денежку рад постараться. Захотел бы — мне и унитаз вручную расписали, под Палех… А ты вот лох — без «зелени» остался. Ты без бабок, а я — с бабами, с наядами голыми, сиськастыми!

И Петр Федорович заржал, довольный своей тупой шуткой. При этом он напирал на меня своим необъятным, колышущимся животом и вжимал стенку.

— Это не мои наяды, а ваши, — возразил я, — и вообще — дайте пройти!

— Нет, ты слышишь, Миша, — повернулся Петр Федорович к своему помощнику, — он не хочет со мной разговаривать, брезгует, видимо. А сам-то кто? Сопля на палочке!

Миша тоненько захихикал, выражая полное согласие с мнением босса. Тут что-то у меня в голове щелкнуло, замкнуло, и я потерял контроль над собой. А заодно — и над всей ситуацией в целом.

— Слушай, ты, бочка с дерьмом, — выдал я, глядя прямо в глаза Петру Федоровичу, — мы с тобой водку на брудершафт не пили, а потому изволь обращаться ко мне на «вы». И вообще — трахайся со своими бабами в своем сортире, а ко мне не лезь!

— Вы что! Да как вы сметете в таком тоне разговаривать с Петром Федоровичем! — взвился вертлявый помощник. — Да вы знаете, кто он?

— Начхать мне с высокой колокольни, кто он такой, — отрезал я, — хоть сам папа Римский. Но разговаривать с собой в таком тоне я не позволю! А ты, жополиз, заткнись и не пахни, не то скоро будешь сам наяду в сортире изображать!

Помощник сдавленно пискнул и спрятался за широкую спину хозяина. Петр Федорович недоуменно вылупился на меня, не зная, что сказать. Меня между тем несло:

— Ну, что вылупился, боров недорезанный? Думаешь, раз денег много, так всех и купил? Фиг тебе с маслом!

С этими словами я поднес к его жирной физиономии известную фигуру из трех пальцев. До Петра Федоровича наконец дошло, что его оскорбляют, и он начал наливаться краской.

— Что, язык проглотил? — не унимался я. — Это тебе не с пацанами на стрелке базарить, здесь культурные люди разговаривают. И вообще — пошел вон, урод, мне одеться надо.

С этими словами я решительно оттолкнул его и повернулся к гардеробщику за одеждой.

— Ах ты, гнида! — взревел раненым буйволом Петр Федорович. — Да я тебя!

С этими словами он бросился вперед, намереваясь размазать меня по стенке. Или просто покалечить… Что с его весом и пудовыми кулаками было, прямо скажем, несложно. Мое положение стало весьма угрожающим…

Первое правило Конфуция гласит: если на вас несется туша под центнер живого веса, с выпученными глазами и орущим ртом, никогда не стойте у нее на пути. Уступите дорогу — пусть пролетит мимо.

Так я поступил: шагнул в сторону, освобождая путь, и еще для придания ускорения врезал Петру Федоровичу ногой под зад. Тот со свистом пролетел мимо и вмазался мордой в стенку. Кирпичная кладка выдержала.

Удар был силен, даже стекла в окнах задрожали, но Петр Федорович почти не пострадал — если не считать разбитого носа. Закапала кровь… Но мой противник быстро пришел в себя и вновь ринулся в атаку. Отступать уже было некуда, и я принял бой. Мы сцепились, как два бульдога, и покатились по полу. Завизжали какие-то женщины, зазвенели разбитые зеркала…