Грустный день смеха(Повести и рассказы)
Шрифт:
— Чтобы летала.
— Но она рождена ползать.
— Надо будет — так полетит, — говорит начальство и хмурится. Недовольно, значит.
— Нет, — твердо заявил я. — Пропеллер делать не буду.
— Ну как знаешь, — говорит начальство. — Дело хозяйское.
Вроде бы даже так доброжелательно сказало.
А я через неделю должен вместе с семьей в дом отдыха на Черноморское побережье лететь. Все уже было на мази. Прихожу в. местком за путевкой, а мне и говорят:
— Вот вам две путевки: на жену и сына, а ваша — облизнулась.
— На каком это таком основании она облизнулась? —
— Передали другому товарищу с наибольшей производительностью.
Вот как, значит, повернулся пропеллер. Другой бы скандалить стал, жалобы строчить начал, а я плюнул на все и решил отдыхать дома, в четырех стенах. Жена, как узнала, — в слезы. Пропадешь ты, говорит, истощишься, и через месяц тебя местком в казенный гроб положит. И потом, кто тебе посуду мыть будет?
Сын тоже смотрит на меня как на потенциального покойника. Но я настоял на своем.
Уехала моя семья с охами и причитаниями, а я первым делом из чулана раскладушку вытащил и на балкон поставил. Давно мне это хотелось сделать, да жена категорически возражала. «Блажь у тебя это, — говорит, — какой это дурак на балконе на раскладушке лежит?»
Установил я раскладушку на самом солнцепеке, намазался «Кремом для загара», приготовил «Современный французский детектив», затем принес из холодильника бутылку «Рислинга» и приступил к отдыху в четырех стенах. Красотища! Никто на ноги не наступает, не сыплет в глаза песок, не просит присмотреть за его вещами.
Когда идешь в ванну принять душ (кстати, никакой очереди!), не боишься, что кто-нибудь унесет раскладушку. Единственный недостаток — нельзя кинуться в волну, но где это сказано, что для полного отдыха необходимо кидаться в мутную, кишащую головами, мячами, спасательными кругами, спичечными коробками волну?
В общем, до обеда я дотянул вполне нормально. Встал с раскладушки не издерганным, не психованным, а отдохнувшим, бодрым, даже слегка поумневшим (детектив обостряет ум).
Затем я отправился на кухню обедать. Там тоже не было никакой очереди, и я спокойно принялся за приготовление обеда. Первым делом я пожарил себе яичницу с салом, которая была у нас в семье под запретом. Слопал я в свое удовольствие яичницу, выпил крепкого чаю, прилег на диван, взял газету и читаю. Для полного комфорта пластинку с вальсами Штрауса на проигрыватель поставил.
Ничего, жить можно. А тут еще сюрприз. Раздается звонок — и голос моего лучшего приятеля Володьки:
— Старик! Ты чем занимаешься?
— Поел яичницы с салом и читаю газету, — отвечаю я.
— Хандра? — спрашивает Володька.
— Нисколько. Наслаждаюсь, — отвечаю.
Володька задумался, потом говорит:
— Ну ничего, сейчас мы тебя расшевелим. Нагрянем к тебе всей компанией.
— Ни в коем случае! — кричу я в трубку. — Кто за вами посуду мыть будет?
Но Володька уже положил трубку.
Через минут сорок действительно нагрянула компания. Танцевали и веселились далеко за полночь. Посуду помыла одна стройная блондинка. Когда мы расставались, блондинка мне сказала:
— Вообще-то ты парень ничего, но плохо одет, не в ногу с веком. И вес твой росту не соответствует.
Очень задели меня ее слова. Я-то
считал себя вполне симпатичным мужчиной и думал, что модно одеваюсь.— В общем, — засмеялась блондинка, — сроку даем тебе неделю. В воскресенье сделаем экзамен на элегантность.
Экзамен на элегантность я сдал.
Через месяц приехала моя семья. Жена увидела меня и заплакала:
— Ты посмотри, кто я и кто ты! Я чучело, а ты словно манекен с выставки.
Мы подошли к зеркалу, и я действительно увидел манекен и, извините, чучело.
— Ничего, — пробормотал я, — как-нибудь устроится.
— Очереди, нервотрепка, — опять заплакала жена. — А у тебя… у тебя даже посуда помыта. Я думала, что хоть на посуде тебя пожалею… Какой ты у меня элегантный…
— Это все мой начальник, — сказал я.
Наутро я явился на работу и зашел к начальнику. Навстречу мне поднялся обгоревший на солнце (тоже только что с юга), с красным затылком и белыми выцветшими волосами хмурый невыспавшийся человек. Мне стало жалко своего начальника.
— Ладно, рисуйте сбоку пропеллер, — великодушно сказал я.
Гости столицы
Злоключения мои начались, естественно, в понедельник. Встал я пораньше, чтобы дров нарубить и воды в бочку натаскать. Вышел во двор — красотища вокруг невероятная: солнце только что встало, лес вдали камнем зеленым переливается, речка дымится, петухи поют…
Только размахнулся топором, смотрю, почтальон ко мне со всех ног бежит.
— Тебе телеграмма, — говорит. — Распишись вот здесь.
Расписался я, развернул телеграмму и читаю:
«Срочно явитесь управление Нечипуренко». Вывалилась у меня телеграмма из рук и улетела бабочкой. Подпись самого начальника. «Пропал, — думаю. — Наверно, снимать будут или еще какая-нибудь гадость».
Телеграмму не показал ни жене, ни теще, сказал, что еду по обычным делам, и первым же автобусом отбыл в область.
Прихожу в трест взволнованный, ожидая всяких неприятностей, а начальник встречает меня стоя, руку трясет и сияет.
— Ну, повезло тебе, Фомин. Ящик коньяка ставь.
Отлегло у меня немного от сердца.
— За этим дело никогда не станет, а что случилось? — спрашиваю.
— Да вот, — отвечает Нечипуренко. — Такая оказия, братец. Запросила Москва молодого дизайнера, так сказать, непосредственно от сохи, в смысле от природы. Ты у нас агроном молодой, в красивом месте живешь, а потому чувством красоты с детства пропитан должен быть. И палисадник у тебя, я видел, здорово оформлен.
— То теща оформляла, — говорю.
— Не важно, — отвечает Нечипуренко. — Ты же руководил. В общем, собирайся в столицу да нас ютом не забудь. Надо же, какой поворот судьбы. Из хутора да в Москву.
И сияет и руку жмет, а сам черный весь, видно, на душе кошки скребут — завидует. Да и кто бы не завидовал?
Приехал я домой, рассказываю, смотрю, реакция какая-то не такая, как следовало бы. Теща мрачнее тучи сидит. Послушала-послушала да и заявляет:
— Лично я отсюда никуда не поеду, хоть голову руби. Я курей люблю. У меня тут двадцать штук курей, и с ними я ни за что не расстанусь.