Грязная королева

Что за зелье этот мудак дал ему? Почему его так выламывало?

Руки, скованные магическими браслетами, ободраны практически до крови. Пытался вырваться. Знал ведь, что бесполезно. Но пытался. Потому когда ты чувствуешь, как к твоему животу прикладывают раскаленное железо, ты будешь пытаться прекратить это. Даже если знаешь, что без толку.

Послышались сдавленные рыдания Астории, ее тихий бессвязный шепот, он не мог разобрать ни слова. И снова вскрик.

Видимо, заслужить прощение Малфоя-старшего не так уж легко.

Темнота покоряла сознание, подгибая его под себя. Втягивая его в эту пучину боли. Его собственной боли. Его собственный Ад.

Вспышка боли, как ни странно, отдалась полным спокойствием. К чему-чему, а к боли он привык. Просто нужно думать о чем-то приятном.

Полный отчаянной страсти выдох обжигает тонкую кожу его шеи. Тонкие пальчики пробегают по уже горящей коже…

В последний момент успевает прикусить губу, чтобы не закричать. На этот раз до крови. Становилось все больнее. Он чувствовал, что губы вонзаются все глубже, прорывая ткани. Капелька крови скатилась по подбородку и упала на грудь.

Стало по-настоящему страшно. Люциус ведь не может его убить? Потому что… Да хотя бы потому что он, мать его, чистокровный волшебник. От таких нельзя избавиться, словно от мусора. Особенно так. Каким-то непонятным зельем.

Нотт выругался. Как он мог позволить, чтобы в его доме происходила такая херня?

Он бы разозлился, если бы смог. Но его не хватало даже на простое раздражение, какая уж там злость.

Его язык проходится по ее животу, оставляя влажные дорожки, отчего ее кожа покрывается мелкими мурашками. Он смакует ее, впитывает в себя ее вкус.

Горло неприятно саднило от рычания, которое выходило из него через считанные секунды.

Наигранный стон Астории. Тео удовлетворенно хмыкнул. Значит, не ошибся. Мерлин, а он ведь пропустил момент, когда она из влюбленной в него по уши девицы превратилась в обычную шлюху.

Почему он всегда упускает из виду самое важное?

Грейнджер…

Тео скривился от боли, не справившись с подступающей темнотой.

Все-таки сдался.

Слабак во всех отношениях.

________________________

Гермиона сжимала руки на своем животе, все еще смотря на только что закрывшуюся за целителем из Святого Мунго дверь.

– Этого просто не может быть, - лихорадочный шепот был обращен не к Малфою, а к самой себе. В этот момент она даже забыла кто такой Малфой.
– Этого просто не может быть.

Но это было.

Мерзкая, грязная.

Она не хотела ребенка от этого человека. Черт возьми, она не может родить ему наследника. Потому что это бы обозначало, что все по-настоящему. Что вся эта гребаная ситуация - реальность.

Грязнокровка. Чтоб ты сдохла.

О, Малфой, ты не представляешь, как я этого хочу.

Панический взгляд непроизвольно метнулся к его безразличному лицу.

– Грейнджер, прекрати эту истерию, - устало пробормотал он, растирая пальцами виски. Как будто не случилось ничего такого. Как будто, мать его, все было нормально.

Она недоверчиво скосила глаза в его сторону. Мерлин, он ведь шутит, да?

– Малфой, во мне сейчас твое отродье, - Гермиона невольно скривилась от презрения, подметив, что лицо Драко каменело все сильнее при каждом ее слове. Значит, ему тоже не все равно.

Вперив в нее взгляд, полный отвращения, Малфой сквозь стиснутые зубы прошипел:

– Не смей называть моего сына отродьем.

Рот приоткрылся от удивления и крошечной части возмущения. Его сына? У него нет никакого сына! Она не может носить в себе это. Просто какая-то ошибка.

– Это, - она невольно прикрыла живот руками, словно он мог причинить вред тому, кто внутри. И тут же захлопнула рот, пораженная своими действиями.

Она только что попыталась защитить ребенка Малфоя.

– Это мой ребенок.

Он приподнял бровь, безмолвно указывая ей на ее же глупость. Раздражение подкатило к горлу, и Гермиона злобно топнула ногой. Малфой кинул на нее шокированный взгляд.

– Грейнджер, ты дура?

Такой простой вопрос застал ее врасплох. Потому что в этом их разговоре было нечто…домашнее. Что-то до жути простое.

На какой-то момент человек, которого она ненавидела всем сердцем, стал для нее просто мужем. Как будто бы и не было всего того, через что они прошли.

Наверное, до него это тоже дошло. Потому что только что появившаяся дразнящая улыбка моментально пропала. В его глазах мелькнуло отражение ее сожаления.

– Через неделю, - Гермиона нервно сглотнула и на выдохе выпалила: - Обращение не повредит ребенку?

Малфой лениво откинулся на спинку кресла, врезая в нее заинтересованный взгляд. Словно видел впервые. Или же наблюдал за кем-то, на ком проводил эксперимент.

– Я не знаю, Грейнджер, - протянул он, так что становилось понятно, что его предки жили во Франции. И он подчеркивал это при каждом удобном случае.

Если бы ей сказали, что она будет готова послать “Аваду” в того, кто просто будет растягивать слова во французской манере, она бы в голос рассмеялась. Или просто за то, что он молчал. Какого хрена он не отвечает?!

– Ты лжешь мне!

Она подлетела к нему, замахиваясь рукой. Он моментально перехватил ее и притянул Грейнджер к себе.

– Ты лжешь мне, - всхлипнула она, сжимая пальцами обивку кресла.

Он сжимал ее запястья, удерживая от новой попытки удара. Грейнджер трясло.

– Ну почему, - ее голос прервался рыданием.
– Почему ты не можешь сказать мне? Ты ведь… Ты ведь не ненавидишь меня!

Малфой сморщился при виде ее поджатых побледневших губ. Грейнджер такая Грейнджер. Все либо хорошо, либо плохо.

– От ненависти до любви один шаг, а, Грейнджер? Херня. Это все детские сказки. Ты либо ненавидишь, либо любишь. Нельзя испытывать эти чувства поочередно.

Она вся сжалась, словно его слова хлестали по коже. Глаза жмурились, но слезы все равно прорывались, стекая по щекам. Почему она плачет? Почему она, блять, постоянно плачет?