Грязная жизнь
Шрифт:
Она сбита с толку и обижена.
— Кира, — бормочет Тоня, хмуро глядя на дочь, — ты ведёшь себя грубо.
Но игнорируя негласное предупреждение своей матери, Кира осматривает Алехандру сверху и донизу.
Не моргая, Алехандра твердо произносит:
— Ты узнаешь меня поближе, — не отступает перед шестнадцатилетней девушкой.
Демонстративная вежливость Алехандры почти впечатлила Киру, которая подняла брови.
— И она делает тебя счастливым?
Я поднимаю руку, почесываю лоб и борюсь с ухмылкой.
— Невероятно, я знаю.
— Эй.
Алехандра толкает меня локтем под ребра, и
Именно тогда я понимаю, что всё будет хорошо.
Я даже не понимал, что искал утешения.
Пока не нашёл.
Глава 37
АЛЕХАНДРА
Дорога домой проходит без происшествий, и я благодарна этому. Проведя время с Тоней и Кирой, я приложила все усилия, чтобы молодая девушка прониклась по отношению ко мне. Всё, что я получила взамен, — холодный приём. Однако наши отношения слегка продвинулись к концу ночи, когда она встала, чтобы обнять Юлия на прощание. Я не ждала многого, поэтому, когда она оглядела меня с ног до головы и поджала губы, прежде чем неохотно пробормотать «Добро пожаловать в семью», у меня вырвался маленький смех ошеломления.
И теперь, когда мы едем в тишине, я должна скинуть груз с плеч и рассказать кое о чем.
Поворачиваюсь лицом к человеку, которого буду защищать своей жизнью, и осторожно спрашиваю:
— Она твоя сестра, да?
Юлий мгновение смотрит на меня, его брови низко опущены в замешательстве, прежде чем его взгляд возвращается к дороге.
— Ага. Я тебе это уже говорил. — Он хмурится в непонимании. — Ты хорошо себя чувствуешь?
Я качаю головой.
— Не Тоня, — мягко бормочу я. — Я имею в виду Киру.
Когда его лицо каменеет, а руки сжимаются на руле, я мягко добавляю:
— Линг рассказала мне, что ты убил своего отца, потому что он насиловал твою сестру. Я начинаю думать, что в итоге Тоня забеременела.
Но он игнорирует меня, симулируя концентрацию на дороге. Я моргаю, наблюдая за его реакцией.
— Всё в порядке, Юлий. Это никого не касается, и я никому не собираюсь рассказывать. Я просто хотела тебе дать понять, что я в курсе, и всё.
Когда он продолжает игнорировать меня, это ранит, но я понимаю, что данная ситуация, должно быть, болезненна для него, поэтому пытаюсь сгладить ситуацию, протягиваю руку и сжимаю его бедро, говоря:
— Привет. Прости, что подняла эту тему. Если хочешь поговорить об этом или о чём угодно, я рядом.
Прошло пять минут, и его молчание сеет хаос в моей голове.
Что я наделала?
Когда Юлий, наконец, начинает говорить, то делает это без чувств:
— Она знает, — грубо произносит он. — Рассказал, когда ей было четырнадцать.
Затем выдыхает, и, кажется, будто все его силы уходят на это. Он выглядит таким усталым, таким потерянным.
— Она плакала, называла себя уродом, говорила нам, что чувствовала себя грязной. Это чудо, что она стала такой идеальной.
Его выражение лица меняется, когда он думает вслух:
— Я помню её прозрение. Ей было четырнадцать, и она не только узнала, что была во всех смыслах выродком, но также узнала, что её мать изнасиловал её собственный отец.
Мои глаза
закрываются от тех тяжелых слов, которые он произносит. Я задаюсь вопросом, как долго он держал всё это при себе.— Ох, малыш, — шёпот нежности вырывается из моего горла, переполненного эмоциями.
— Эта девочка заслуживает весь мир, — допускает он. — Они обе.
— Я уверена, так и есть, — вежливо уступаю я, и крайне жуткая боль осознания того, что я всегда буду на третьем месте в жизни этого человека, проходит сквозь меня.
— Я поклялся, что отдам его им любой ценой.
Ах.
Это начинает обретать смысл. Я нашла причину, что заставляет Юлия делать то, чем он занимается, и нисколько не удивлена. Даже ни на грамм.
Восхищение захватило меня, но оно ушло так же быстро, как и пришло, а на его месте собирается боль от неуверенности. У меня дома тоже были те, кого нужно защищать.
Моё сердце сильно сжимается.
Что стало с моими братом и сестрами?
— Юлий, — осторожно начинаю я.
Он смотрит на меня мельком, и моё сердце болит, когда я почти умоляю:
— Я действительно хотела бы поговорить со своим братом.
Он снова возвращается к дороге, и я быстро выпаливаю:
— Только в последний раз, и я обещаю никогда больше не спрашивать.
Падая в кресло, я закрываю глаза, а затем прикрываю лицо руками. Я говорю через них приглушённо:
— Прежде чем ты скажешь мне, что они больше не моя семья, мне нужно, чтобы ты знал, что ты рискуешь меня расстроить, а когда я расстраиваюсь… — убираю руки с лица и бросаю ему свою тщетную и бесполезную угрозу, — …становлюсь менее готовой к сотрудничеству.
К сожалению, это единственная угроза, которую я теперь могу использовать.
К счастью для меня, у Юлия поддёргивается губа, и я замечаю, как его плечи движутся в беззвучном смехе, моя напряженная спина расслабляется. Он возвращает свое самообладание, после чего подкалывает меня и делает это со всей серьёзностью:
— Не может же теперь у меня быть жена, которая не собирается сотрудничать?
Я киваю и отвечаю в полной уверенности:
— Я уверена, что ты слышал эту поговорку. — Поворачиваюсь, чтобы поймать его любопытный взгляд, и понимаю, что он понятия не имеет, о чём я.
Я сжалилась над ним и напомнила:
— Жизнь — отрада, когда жена рада.
Его плечи ещё больше начинают трястись по мере того, как его захватывает радость, и я улыбаюсь про себя в ответ на лёгкое поддразнивание.
Юлий протягивает руку и берёт мою, переплетая наши пальцы, затем подтягивает их ко рту, где он нежно целует мои пальчики. А в животе кружатся сплошные волны нежности.
Я почти не слышу его, когда он тихо бормочет:
— Чёртов дурак.
Ещё один поцелуй.
— Буду гореть в аду.
Мягкий кивок.
— Но это того стоит.
Но вот что важно…
Я его слышу.
Дом встречает нас тишиной, и, когда я прохожу мимо него, Юлий ловит меня за талию и притягивает к себе, его торс прижимается к моей спине. Он наклоняется, чтобы прикоснуться своей щетинистой щекой к моей, и я тянусь к нему, несмотря на то, что она царапает нежную кожу моего лица. Для странного, но волнующего момента я сомневаюсь, что это то, что кажется нормальным.
Если это так, то я никогда не хочу потерять всё то, что даёт Юлий.