Грязные игры

Обстановка в крае накалялась с каждым месяцем. Ставрополье стало транзитным пунктом для частей Российской Армии, уходящей из Закавказья.

Офицеры и прапорщики, преданные политиканами, пустились во все тяжкие, распродавая армейскую технику и вооружение. Спрос на эти, так сказать, товары военторга постоянно рос. Ставрополье оккупировали десятки преступных группировок - перманентная гражданская война выдавила их из шести северокавказских республик, граничащих с краем.

Группировки, поделившие когда-то тихий и процветающий край, теперь объединялись по национальному признаку, хотя грабили и убивали, не спрашивая жертв о национальности. Особенно активно работали в Ставрополье армяне, чеченцы и дагестанцы, контролируя крупные города, в том числе в районе Минеральных Вод, внедряя "своих" в структуры власти и управления. Выходы на руководящие краевые "верхи" помогали мафии отмывать деньги, скупая недвижимость, различные предприятия.

Вот почему Сарана, работая в краевой администрации, имел широкие связи и с руководством Отдельной армии, и с паханами национальных преступных кланов.

Его провели на посадку, два милиционера грудью защищали чиновника краевой администрации.

Вскоре "Як-40", задержанный на двадцать минут в порту, взлетел, унося капитана Сарану. Из аэропорта Мирзоев сделал срочный звонок в Шаону и успел предупредить своего человека в контрразведке. Тот обещал не только встретить капитана и проследить за его безопасностью, но и помочь ему в переговорах с Георгадзе. Оставалось ждать.

Они вернулись в Ставрополь, поужинали все в том же "Кавказе", где их теперь знали и обслуживали мгновенно. Не спеша вернулись домой, на улицу Карла Маркса. Здесь они жили в просторной, хорошо обставленной квартире с балконом, с большой кухней и, что тоже немаловажно, с дверью, обшитой стальным листом.

В подъезде, как всегда, пахло кошачьей мочой.

И еще - табачным дымом. Оперативник, похожий на бегемота, курил, устроившись на широком подоконнике у лифта. Дым завитками струился над его головой. Он молча передал Седлецкому конверт.

На кухне Мирзоев вскрыл письмо и запел приятным хрипловатым баритоном:

– Письмецо в конверте подожди, не рви, не везет мне в смерти, повезет в любви...

Он отвечал за переписку с Центром. Через минуту Мирзоев расшифровал безобидные приветы от несуществующей тети Маруси:

– Адамяна брать по возможности быстрее. Организовать скрытную доставку в Москву. Подпись - Первый.

Седлецкий в сердцах брякнул чайник на плиту.

– У наших бригадиров семь пятниц на неделе!

Мы зачем сюда ехали, Турсун? Может, я что-то запамятовал?

– Зачем ехали? Перекрыть каналы продажи техники.

– Да! И тем самым перекрыть кислород командарму Ткачеву. А теперь придется брать Адамяна.

Известного в дружеском кругу под кликухой Жопа с Пистолетом... То есть надо полностью менять сценарий. Ну, предположим, возьмем... Канал-то останется! Ткачев по-прежнему будет получать свой доппаек.

– Приказы не обсуждаются, - напомнил Мирзоев.
– Ты сам в поезде говорил, что не только наша группа задействована на работе с Отдельной армией. Значит, изменилась ситуация.

Они долго, в полном молчании, пили душистый чай. Южная ночь спустилась с далеких гор. Все тише шумел город, и лишь под окнами время от времени цокали каблуки патрулей - наряды обходили окрестности гостиниц "Ставрополь" и "Эльбрус", превратившихся в офицерские казармы и штабы частей. Вдалеке с шумными хлопками падали иногда на асфальт пустые бутылки. Одна половина квартирантов гостиниц еще составляла планы завтрашних занятий и учений, а другая уже широко, со смаком отдыхала от трудов праведных.

– Барда-ак!
– протянул наконец Седлецкий.
– Думал ли ты когда-нибудь, Турсун, что доживешь до такого позорного факта в биографии? Чем ты, майор героической Советской Армии, занимаешься? Отлавливаешь, как вредное насекомое, полковника, начальника особого отдела. Полковника, который героическую армию грабит. Барда-ак!

– Извини, - усмехнулся Мирзоев.
– Извини, Алексей Дмитриевич, но это факт не моей биографии, а биографии армии. И твоей биографии тоже.

Мы свое дело делаем. Чего остальным от души желаю.

– Ладно, замнем, - вздохнул Седлецкий.
– Как будем переправлять Адамяна?

– Как обычно. Бандеролью. Я бы не стал экспериментировать, имея проверенную схему.

Седлецкий пододвинул телефон.

– Иез, - ответили в трубке.
– Произносите!

– Привет, дорогой Михаил Сергеевич! Это твой постоянный клиент. Нет желания завтра покататься?

– Хоть на Северный полюс!
– засмеялся извозчик "Тойоты".

– Далеко не поедем, обещаю. Нам бы в совхозах помидорчиков приглядеть.

– Нет проблем. Продукта в хозяйствах навалом, сговориться можно на любую партию.

– Подгребай часиков в девять к Нижнему рынку.

– О'кей, шеф! Что брать - плавки или пушку?

– И то, и другое. В дороге все сгодится.

Потом он позвонил в Ростов.

– Нужна бандероль...

– Хорошо. Завтра высылаю на нашу базу в Армавир.

19

"Можно ли опираться на силу дальше? Смею утверждать, что эту политику дальше продолжать нельзя, даже если очень хочется. И вот почему.

Во-первых, отсутствует система государственного и гражданского контроля за силовыми структурами...

Во-вторых, идет мощное разложение силовых структур, и не в силу действия каких-то внешних сил, на что принято ссылаться (западные разведки, пресса, депутаты), а по причине порочности самой системы и ее руководителей...

В-третьих, в новых условиях конфликтов силовые структуры уже оказались неспособными выполнить задачи по их предотвращению и локализации в строго заданных рамках соглашений, если таковые удавалось достичь..."

В. Лопатин.

"Президент и "человек с ружьем",

"Независимая газета",

1992, 17 ноября

С наступлением летних холодов у Акопова резко ухудшилось настроение, хотя он и пытался отвлечься работой в саду. Мелкий дождь, который проливался по утрам и надолго повисал на проводах и деревьях, раскисшая дорога, промозглый ветер... И постоянное ощущение сырости - даже в доме. Все это, конечно, не способствовало душевному комфорту. Но пуще всего донимала скука.

После большого съезда гостей дача Антюфеева опустела. Командарм Ткачев остался в Поваровке один. Изредка он выходил на балкончик, смотрел в хмурое небо и ежился от ветра. Затем исчезал в мансарде. И Акопов записывал одни и те же звуки: звяканье стакана, бульканье и вздохи. Правда, несколько раз по утрам за ним приходила машина. Командарм обряжался в форму и на несколько часов уезжал в Москву - вероятно, какие-то проблемы с передислокацией армии ему приходилось решать самому. Но большую часть суток Ткачев пил на даче. По вечерам он отправлялся гулять, закутавшись в плащ-накидку. За ним в отдалении тенью двигался охранник. Генерал доходил до озера и некоторое время стоял на берегу, нахохлившись, словно больная ворона. Потом возвращался на дачу, и бульканье в подслушивающих устройствах возобновлялось. Акопов ощущал тоску генерала как свою собственную и под этим двойным грузом все больше ненавидел непогоду и Поваровку.