Грязные игры

– Приказ еще не подписан, - сказал Толмачев.
– Вот вернется из госпиталя начальник...

– А он вернется?
– спросил Мирзоев.
– Мне кто-то сказал дипломатическая болезнь у Виктора Константиновича. Не хочет ввязываться в свару.

– Все-то мы знаем, - отмахнулся Толмачев, разглядывая кончик тлеющей сигареты.
– Ладно, озвучу приказ. А то ведь выпить спокойно не дадите, репьи... Значит, так. За личное мужество. Довольны? То-то. А с вами, Алексей Дмитриевич, разговор особый. Открывается вакансия на новый отдел. Кавказский. Поскольку вы теперь полковник... И учитывая ваш опыт в Шаоне, откровенно говоря...

– Мне бы не хотелось бросать институт, - вздохнул Седлецкий.

– Начальство что-нибудь придумает, - пожал плечами Толмачев.
– У матросов есть вопросы?

– Есть, - сказал Акопов.
– Ты только без звездочки остался?

– Только без звездочки, - успокоил его Толмачев.

– Мужички!
– заглянула на балкон Людмила, румяная от плиты.
– Все готово. Прошу к столу.

От "Белого дома" донесся сухой треск автоматных очередей. Акопов вошел в комнату последним и плотно закрыл дверь, отсекая этот треск.

Удалось новоселье. Борщ, вареники, рыбные пироги, мясо, тушенное со сладким перцем и чесноком, сырники в сметане... Много секретов казачьей кухни вспомнила Людмила. Елизавета Григорьевна, откушав всего понемножку, шепнула Седлецкому:

– Голодной смерти твой Акопов может не бояться.

Подали плов - личный вклад Мирзоева в застолье. Седлецкий встал с рюмкой.

– Я хотел бы предложить тост...

И тут в дверь позвонили - долго и настойчиво.

– Может, генерал все-таки пришел?
– пробормотал Акопов, поднимаясь.

Вскоре он выглянул из прихожей и поманил Людмилу. У двери переминался высокий худой парень.

Лицо его было залито кровью, и рукавом светлой куртки он безуспешно пытался ее стереть.

– Говорит, за ним гонятся, - объяснил Акопов.

– Гонятся!
– подтвердил парень.
– Там, у Баррикадной, такое... Можно умыться? А то в метро не пустят. Кровь, черт!..

– А почему же гонятся?
– удивилась Людмила.
– Что вы натворили?

– Ну... начали нас дубинками бить. А я взял кирпич!

– Булыжник - оружие пролетариата, - заметил Седлецкий, входя в прихожую.
– Вы его сначала перевяжите, а потом допрашивайте.

За ним появилась Полина. Всплеснула руками и принесла тряпку - затирать кровавые подтеки на светло-желтом медовом паркете. Потом оглянулась на дверь в гостиную и сказала:

– Давно хотела спросить, Алексей Дмитриевич... Вы ведь у Толмачева как старший брат. Скажите честно, чем занимается Николай? Он же мне предложение сделал. Понимаете? И я должна знать...

Седлецкий пожал плечами и хотел сначала отделаться шуткой. Но потом вспомнил колючие вопросы Елизаветы Григорьевны - примерно такие же вопросы.

– Твой Николай работает референтом. И это все, что пока нужно знать. Если любишь - верь ему.

Когда-нибудь, может, узнаешь больше.

Акоповы вывели парня из ванной. На голове у него белела повязка. Парень с тревогой смотрел на входную дверь и прислушивался к неясным шумам на улице.

– Не бойся, - постарался приободрить парня Седлецкий.
– Ворвутся сюда выкинем. Вон нас сколько, мужиков!

– Там тоже было много... мужиков, - вздохнул парень.
– А побежали. Дубинок испугались. Я тут во все двери стучал. И никто не открыл! Спасибо вам.

Он ушел. Гости вернулись к столу.

– Господи, что же это делается?
– спросила Полина.

– Переворот делается, - сказал Толмачев и залпом выпил из своей рюмки.

Долго молчали. Потом Акопов включил телевизор, который стоял просто на полу - не успели купить тумбу. Как раз началась программа новостей.

– Экстремистски настроенные элементы...
– Диктор не поднимал глаз от шпаргалки.
– Силы правопорядка были вынуждены, учитывая сложившуюся ситуацию...

– Выключи к черту!
– сказал Седлецкий Акопову.
– Тошно...

Они долго сидели в каком-то странном оцепенении. А за окном сгущалась промозглая беззвездная ночь.

– И все же у меня есть тост!
– наконец упрямо сказал Седлецкий.