Грымза с камелиями

– Что ж, пойду навещу маменьку, соскучилась она, наверное, без дочерней ласки.

Я направилась к двери.

– Тебя никто не отпускал, в доме случилось невесть что, а ты по своим делам собралась? – вдруг лицо Екатерины Петровны изменилось. – Это ты, негодная, колье своровала, и сейчас его из дома вынести хочешь?!

Нет, ну логика у нее присутствует, то есть ситуацию разложила грамотно.

– Значит, так, хотите вы этого или не хотите, а я отправляюсь к маме, вернусь и помогу вам по хозяйству, как и следует поступать добропорядочной горничной.

Я соскочила со ступенек и направилась к забору.

– Держи ее! – закричала Екатерина Петровна садовнику.

– Ты куда топаешь? – спросил Юрий Семенович, отрываясь от ведер с песком.

– Маму навестить, – ответила я.

– Ну, иди.

Он победно посмотрел на Екатерину Петровну.

К реке я подходила в каком-то непонятном состоянии: мне казалось, будто и Сольку, и Альжбетку, и маму я видела очень давно – много месяцев тому назад, и что сейчас случится очень волнительная встреча. Мы обнимемся и всплакнем...

– Ну, наконец-то, голубушка, ты о нас вспомнила, – фыркнула мама, увидев меня.

Я облегченно вздохнула – ничего в этом мире не изменилось.

– Девчонки где? – поинтересовалась я, заглядывая в холодильник. Продуктов было достаточно, можно не волноваться – с голода родные и близкие не умрут.

– Ты бы лучше спросила, каково твоей матери здесь одной, с этой беспардонной молодежью.

– Каково тебе, мама, здесь одной с не самыми лучшими представителями нынешнего поколения?

Мне же не жалко спросить.

– Это кошмар!

Теперь, когда формальности соблюдены, надеюсь, можно переходить к насущным вопросам.

– Девчонки-то где?

– У реки!

– А Осиков?

– Я прошу тебя называть его Арсением Захаровичем.

Хорошо, что не папой... Опять же, как положительная дочь иду на уступки.

– А где Арсений Захарович?

– Не знаю!

– Вы поссорились?

– Нет, но он несколько раз уходил и не говорил куда, я, знаешь ли, не привыкла к такому обращению, я даже готова разорвать помолвку...

– Что?

Кажется, я все-таки пропустила торжественную часть.

– Я не хочу об этом говорить, – поспешно буркнула мама.

– Хорошо, просто скажи мне, где он может быть?

– В деревне, ходит там кого-то выискивает... мне кажется, он бабник.

Ах, мама, усмирите свою ревность, уверена, у этого человека есть и другие интересы.

Пожалуй, я начну с Осикова...

Деревенька была так себе, вернее, ее практически не было: дома покосились и глазели на мир выбитыми окнами, изредка доносился скрип проржавленных дверных петель, а некошеная трава переваливалась через низенькие заборы. Что здесь делает Осиков и где он? Я поддала ногой камень. Вопросы есть, ответов пока нет.

Я пошла по дороге, с удовольствием рассматривая раскидистые яблони, скамейки и заросшие дорожки.

– Куда путь держишь, девонька?

Из-за облупленного забора показался дед Остап. Приятная встреча, пожалуй, я даже соскучилась.

– Здравствуйте, а я человека ищу.

– Помню, помню, о незнакомце ты в прошлый раз спрашивала.

– Да нет, уже не его, – улыбнулась я. – Вы здесь такого маленького толстенького мужчину не видели?

– И его видел, а как же не видеть.

Дед Остап открыл калитку и махнул рукой в сторону его домика.

– Что значит – и его видели? – поинтересовалась я, направляясь вслед за радушным старичком.

– Так появился твой неряшливый парень, видал я его.

– Где? – оживилась я.

– В деревеньке нашей и проживает, прячется в одном из домишек.

Мы зашли на терраску, большой круглый стол занимал почти все ее пространство. Дед Остап усадил меня на красивый резной стул, налил из банки в стакан какую-то мутную жидкость и сказал:

– Пей, никакая хворь не возьмет.

Надо выпить, надо для дела...

– Не бойся, это же квас на травах, такого нигде не сыщешь.

Я сделала маленький глоток. Мало того, что я осталась жива, мне захотелось выпить еще. Остренькие пузырьки разбежались по языку, и я блаженно прикрыла глаза.

– Пей, пей, Аннушка.

Когда меня еще назовут так... Да, пожалуй, никогда.

– А где этот дом, в котором он прячется? – продолжила я разговор.

– До конца деревни топать надо, там еще огромная труба ржавая лежит, и возле дома будка собачья желтая, собаки уж нет никакой, а вот будка осталась.

– А кто там жил раньше?

– Старуха Матрена да муж ее, Василь, померли два года назад, им уж по девяносто было, а собаку Полканом звали, добрая собака была.

Не думаю, что тот, кто меня интересует, приходится им родственником.

Как бы читая мои мысли, дед Остап сказал:

– Случайный он тут, по всему видать.

– А почему вы сказали, что он прячется?

– Так ежели человек днем не выходит из дома, то что это значит? Только одно – от людей прячется. То ли худое затеял, то ли в глаза людям стыдно смотреть.

Не думаю, что неряшливый парень из разряда особо совестливых товарищей, лично я на его счет заблуждаться не намерена – он притащился сюда вслед за Осиковым и пока, по всей видимости, занял выжидательную позицию. Интересно, что их связывает? Ох, чувствую, подведет нас Арсений Захарович!

– Как стемнеет, так и выходит на дорогу, – продолжил дед Остап. Достал папиросу из помятой пачки, крякнул и закурил. – Ночь – пора воров да лиходеев, вот и он рыщет по округе и глазами ночь трогает.

Я почувствовала, как по спине пробежал холодок.

– А откуда вы знаете, что он по ночам бродит?

– Кот у меня потерялся, – старик вздохнул, и мне показалось, что в его глазах блеснули слезы, – хоть и животина, а все ж родная душа, прикипел я к нему. С кем поговорить-то еще... Убег, зараза такая! – дед Остап стукнул кулаком по столу и тут же обмяк. – Выхожу иногда на дорогу, жду его.

– А как вашего кота зовут?

– Тишей, серый да ласковый был кот.