Гудвин

– Да-а!
– крикнул Тишка, осмотрев горящее строение с небывалым энтузиазмом в глазах. Затем он пнул старика в бок, от чего тот закряхтел.
– Будешь знать, как мои дрова красть, козёл!

Я поднялся, корчась от дикой боли в левом боку. После мгновенного отрезвления от взрыва старые раны заломило с новой силой. Паше досталось ещё больше. С трудом перевернувшись, он сел и протёр лицо снегом. Дениска подполз к нему и обнял, образовав умилительную картину на фоне полыхающих останков.

Сергей доковылял до них и, наклонившись, одним движением сорвал с груди мальчонки сверкающую звезду. Скривив лицо, он с отвращением произнёс одно-единственное слово - 'Извращенцы'.

31

Первым, что почувствовал Миша после пробуждения, была боль. Правая сторона его словно попала в мясорубку и кто-то небрежно слепил фарш обратно. Поначалу Миша боялся открывать глаза и просто молча терпел тупое болезненное ощущение. С течением времени он решил, что просто так лежать скучно, и поэтому приоткрыл веки. К его удивлению, картина не изменилась - перед глазами разливалась чернота.

Так он полежал с открытыми глазами, пока не обратил внимание, что, если приподнять голову, то впереди можно было увидеть еле заметный прямоугольник окна. Он уже догадался, что его отвезли в больницу Аксентиса и он лежит в одной из палат. Потеряв всякую возможность уснуть от адской боли, он решил просто смотреть в потолок и думать.

Через некоторое время тяжких раздумий и попыток вспомнить последнее, что сохранилось в памяти, он услышал шорох. Затем послышался скрип и комната залилась оранжевым светом фонарного столба. Мишино лицо лизнул холодный порыв ветра с улицы. Через мгновение он услышал скрежет, затем удар, от которого дрогнула кровать, и следом тихую ругань.

– Кто здесь?
– сказал Миша и испугался собственного сухого хрипа.

– Это я, - услышал он в ответ шёпот и не смог разобрать, кто же это.

– Кто - я?
– спросил он снова.

– Саша.

Миша улыбнулся.

– Ты как?
– спросила она, положив руки на край кровати.

– Не знаю, - честно ответил он.
– Бок болит.

– Ты не помнишь, как мы тебя тащили?
– поинтересовалась Саша.

– Неа, - он пожал плечами, а потом вспомнил, что в темноте ничего не видно.

– Это было ужасно, - её голос дрогнул.
– Мы еле добрались до магазина.

– Кто это - мы?
– спросил Миша.

– Я и Света. Она тащила большую часть тебя. У меня еле руки поднимались.

Они помолчали в темноте.

– Всё сгорело?
– спросил Миша.

– Всё, - подтвердила Саша.
– У Бори сбоку ожог, но он выживет. Всё остальное пропало.

– Где ты живёшь?
– чересчур резко, по его мнению, спросил он.

– У Максима в седьмом доме, - ещё тише ответила она.
– Света меня к себе звала, но я

испугалась. Я и Максима боюсь, но он хотя бы не такой разговорчивый.

– Так его выпустили?

– Да, в тот же день, когда ты в полицию заходил. Комаров, кстати, сбежал.

– Куда?

– Не знаю. Никто не знает. Приезжал твой папа, когда ты без сознания был. Теперь

вместо Комарова там длинный такой парень работает. С твоим папой приехал.

– Дюжин, что-ли?

– Не знаю, - она положила руку ему на грудь.
– Но, судя по его лицу, он страшно

недоволен.

– Точно Дюжин, - вздохнул Миша.
– Жаль его.

В коридоре послышался щелчок дверного замка, а затем скрип.

– Слушай, я пойду, - взволнованно сказала Саша.
– Выздоравливай скорее.

Миша промычал в ответ что-то неразборчивое. Саша дошла до окна, а затем вернулась, чтобы поцеловать его в лоб.

32

Утром мы с Сергеем сидели в коридоре госпиталя, разглядывая старые советские мозаики на стене, изображающие детей, играющих в мяч, доктора со шприцом и сцену из 'Волшебника Изумрудного Города.' В моей памяти проигрывались картины прошедшей ночи. Я переживал о том, что всё могло закончиться намного хуже. Думал о том, что нам просто повезло. Мои руки слегка дрожали, но в этом, скорее всего, было виновато похмелье.

Вскоре дверь в десятую палату отворилась и в коридоре показался Миша. Выглядел он чудовищно. Перекошенный на правый бок, сгорбленный в три погибели, с голым торсом, обмотанным повязками в несколько слоёв, в тренировочных штанах и тапках. Волосы слиплись в один большой комок и будто тянули голову вниз. Проковыляв три метра до нашей скамейки, он сел рядом с Сергеем.

– Здорова, Михан, - протянул Сергей и хотел было что-то добавить, но Миша его перебил.

– Есть сигареты?
– сказал он хрипло.

– Конечно!
– мы одновременно порылись в карманах. Я даже забыл, что не курю.

Сергей протянул Мише сигарету и зажигалку. Миша поднялся, выпустив нечто среднее между хрипом и писком, и зашаркал в сторону выхода. Мы нагнали его и молча двинулись следом.

– За лекарствами сначала зайдём.
– сказал он.

На первом этаже был проход в Ларисину аптеку. Мы тихо вошли. В нос ударил запах лекарств. Лариса сидела за обшарпанным столом среди стеллажей с бутылками, банками, упаковками и коробками, и что-то писала. Миша дополз до стула и сел перед ней.

– Чего?
– не подняв взгляда, спросила Лариса.

– Лекарства вот, - пробурчал Миша, как и все мы, терявший уверенность в присутствии

врача.
– Сказали к вам зайти.

Лариса наконец посмотрела на него.

– А, эт ты, - сказала она так, словно к ней вернулся блудный сын.
– Сейчас принесу.

Встав, она дошла до одного из шкафов и принесла кулёк из небольшой коробки, пузырька и толстого рулона марли.

– Перекисью потом смочишь бинт и заново обвяжешь. Друзья пусть тебе помогут.
– Миша кивнул.
– Обезболивающее пей. И вот ещё.

С этими словами она протянула листок.

– Вот рецепт на антибиотик. У нас его нет, в Городце есть. Съездите и купите. Ясно?

– Ясно, - кивнул Миша, мы тоже согласно что-то пробубнили.

Миша встал и, взяв кулёк, пошаркал в сторону двери. Но он не успел сделать и трёх шагов, как его глаза, не отрывавшиеся от рецепта всё это время, медленно поднялись на нас. Я посмотрел на него, вскинув левую бровь. Он ничего не сказал, но развернулся и плюхнулся обратно на стул перед Ларисой.