Гунны – страх и ужас всей Вселенной
Шрифт:
3. Когда грядет кончина мира
Разумеется, гуннские «кентавры» были не первым из нападавших на Рим кочевых и полукочевых народов. Народов, которые римляне, не делавшие между ними особых различий, всем скопом, обобщенно, называли «варварами». Еще до Рождества Христова отдельным племенам кочевников или полукочевников случалось вторгаться с севера в римские пределы. И всякий раз превосходящим варваров выучкой, дисциплиной, наступательным и защитным вооружением, знанием местности римским войскам, под командованием испытанных, опытных полководцев, неизменно удавалось, нередко после жестокой, но всегда успешной для римлян «игры в кошки-мышки», разгромить и уничтожить вторгшихся врагов. Истребить медленно тащившиеся по римским пажитям дикарские – преимущественно германские – племена. Обремененные повозками, женщинами, детьми и стариками, следовавшими за воинами – варварским «народом-войском» в затруднявшем его продвижение обозе. Так, в конце II в. до Р.Х. германское племя тевтонов двинулось с полуострова Ютландия (на территории современной Дании) на юг и вторглось в Галлию, соединившись с кимврами (возможно, не германским, а кельтским племенем, отнюдь не тождественным древним индоиранским или ираноязычным киммерийцам, упоминаемым в ассирийских клинописных документах как «гимирру», а в Ветхом Завете – как «Гомер»). После чего, вместе с ними и с другими германцами, направилось в Северную Италию. Римский полководец и военный реформатор Гай Марий разгромил в 102 г. до Р.Х. при Аквах Секстиевых и поголовно истребил десятки тысяч тевтонов и членов их семей.
Теперь же, через полтысячелетия после победы римского диктатора Гая Мария над тевтонами, все было иначе. Кочевые народы, наступавшие неудержимою волной на Рим, теснили, гнали и толкали перед собой друг друга. Пути назад у них не было. Напиравшие на них сзади другие орды заставляли их переправляться через реки, прорываться через римские линии укреплений. Потому что за римскими пограничными валами, на просторах обширной империи, было в достатке свободных земель. А в спину переселенцам дышали жестокие, неумолимые преследователи, накатывавшиеся неудержимыми волнами с территории нынешнего Юга России и Украины. Страх и ужас, испытываемые варварами, гонимыми и теснимыми другими варварами, передавались римлянам, уже давно переставшим быть «цивитас армата» – вооруженной общиной, доблестным народом-войском, порождавшим из своей среды камиллов, мариев и цезарей. Да и былое превосходство римских войск в вооружении (особенно защитном), несмотря на постоянно возраставшее число полевых боевых метательных машин – катапульт – все больше уходило в прошлое. Вместе с длинными копьями были заброшены тяжелые доспехи, обеспечивавшие телам римских солдат надежную защиту. Причем в этом были повинны сами изнежившиеся римские воины. В имперской армии в то время служили, главным образом, совсем отпетые «молодые негодяи» (именно таков буквальный смысл китайского иероглифа, означающего «солдат»), которым «на гражданке» было совершенно «нечего ловить». Они требовали от августейших императоров освободить их от ставших для них «слишком тяжелыми» металлических лат и обитых металлом щитов (отнюдь не бывших в тягость их предшественникам, служившим под орлами тех же римских легионов). И императоры шли им навстречу. Ибо сменялись, в хаосе охвативших Римскую державу с III в. п. Р.Х. гражданских войн, с поистине калейдоскопической скоростью. И потому зависели от прихотей своих солдат, как никогда дотоле. Сформированные в римской кавалерии во времена поздней империи, в целях более эффективного сопротивления панцирной коннице парфян, сарматов, персов и аланов, относительно немногочисленные части конных латников – катафрактариев (в кольчатых или чешуйчатых доспехах) и клибанариев (в пластинчатых доспехах) – общей картины, к сожалению (для римлян) не меняли. Росло увлечение метательным оружием. Римские воины все больше становились похожими на варваров (даже если не были варварами по происхождению). Не зря римский военный теоретик Флавий Вегеций Ренат подчеркивал в своем трактате о военном искусстве, что «оружие всадников (римской армии – В.А.) УЛУЧШИЛОСЬ (выделено нами – В.А.) по примеру готов и аланской и гуннской конницы». К тому же число варваров в составе римских армий постоянно возрастало. Ведь варвары надеялись, отслужив в римской армии (служба в которой изначально считалась честью и привилегией, была доступна лишь полноправным римским гражданам, впоследствии же – латинянам и другим италикам), стать римлянами. Получить римское гражданство, землю, выслужиться, сделать военную или гражданскую карьеру. В то время как изнежившиеся и развратившиеся, измельчавшие потомки Ромула, природные римляне, старались службы под орлами избежать и всеми способами «откосить от армии» (как выразились бы сейчас). Поэтому римская армия, противостоявшая вторгавшимся в империю извне варварским ордам, сама становилась все более варварской, сохранявшей лишь смутные остатки прежних римских военных традиций. Когда же процесс разложения завершился, варвары без особого труда переступили через разлагающийся труп бывшего «экзерцитус романус». Непобедимого и легендарного римского войска, умершего (если не сказать – сгнившего на корню), прежде чем упасть к ногам завоевателей. Завоевателей, в свою очередь, достаточно романизированных на момент окончательного крушения римской державы и римского «мирового» порядка. Однако это произошло лишь через семь десятилетий «с гаком» после первого вторжения в римские земли гуннов, их союзников и тех варваров, которых гнали перед собой гунны и их союзники. Виднейшие мыслители описываемого нами времени сумерек греко-римского мира, к мнению которых прислушивались, были, в большинстве своем, христианами. Христианская монотеистическая религия, вера в Единого (а если быть точнее – Триединого, Триипостасного) Бога, больше соответствовала их высокой образованности, чем казавшийся ученым людям того времени детски наивным, анекдотично-противоречивым, мир многочисленных богов античного Рима. Эти многоученые мужи не сомневались в том, что мировая Римская империя пережила себя. Причем по той простой причине, что больше не имела религии, способной оправдать и поддержать ее существование в качестве единого целого, и тем самым утратила мандат на власть, властные полномочия. Какую объединяющую, (обще) государственную или, выражаясь современным языком, «национальную» идею она могла предложить своим подданным? Конгломерату покоренных римлянами народов, некоторые из которых были порабощены «царственным городом» почти тысячелетие назад?
В силу вышеизложенных причин, все ожидания и надежды отцов и учителей церкви, христианских епископов Малой Азии, Африки и Галлии, бывших, несмотря на исповедание ими новой, христианской веры, в силу образования, происхождения и условий жизни, римлянами до мозга костей, и потому, мечтавших, очевидно, вопреки евангельскому слову, «влить новое вино в старые мехи», были связаны с преображением и обновлением Римской «мировой» державы. С ее преобразованием в христианскую Римскую империю. Мира без Рима и вне Рима они, в отличие от автора «Апокалипсиса», откровенно радовавшегося видению гибели «Великой блудницы, сидящей на семи холмах», явно не могли себе представить. Это превращение нехристианской и даже, временами, антихристианской Римской державы в христианскую должно было, вероятно, совершиться путем постепенного наполнения старого римского панциря, надежно защищающего тело римского народа (включая и римлян-христиан), новым мышлением. Идеей проповеди христианства и обращения к нему заблудших душ. Однако с сохранением римского порядка, римской культуры, римских законов, римского образования и римского общества. Хотя и под новым знаком Креста. Креста, на котором за грехи мира (т.е. Рима) был распят и пострадал Христос. Пострадал, чтобы умереть и воскреснуть вновь для этого мира (и Рима).
Однако эти благочестивые, хотя, возможно, несколько наивные ожидания и надежды оказались, в одночасье перечеркнуты вторжением варваров. Эти «чужеземцы из ниоткуда», гонимые другими «чужеземцами из ниоткуда», наступавшими им на пятки и дышавшими им в затылок, не испытывая ни малейшего благоговения ни перед кем и ни перед чем, никого и ничего не щадя. Те же, кто гнал и преследовал этих варваров – гунны, корень всего зла, причина бедствия, которым стало для римлян «Великое переселение народов», были, с христианской точки зрения сущими «дьяволами во плоти». Крепко сидящие на низкорослых и мохнатых конях варвары с пылающими факелами и окровавленными мечами в руках врывались с диким
гиканьем в селения, неслись через деревни, поджигая кровли, лили кровь, как воду. Хищные птицы, воронье, бездомные собаки пожирали трупы. По задымленным дорогам тянулись нескончаемые вереницы пленников, покорно шедших навстречу ожидавшей их рабской участи. Повсюду царили страх и ужас. И Римская империя, унаследовать которую, наполнив ее новым содержанием, столь страстно желали христианские мыслители, грозила окончательно рассыпаться на части. Предпочтя падение в языческий Аид (т.е. ад – с точки зрения христиан) покаянию и подчинению воле милосердного христианского Бога.В подтверждение своей точки зрения Августин указывал на идущие повсюду войны, голод, опустошения, смену одних царств другими, землетрясения, множащиеся несчастья, одолевающие людей бедствия, охлаждение любви и умножение зля на земле.
И тут в его мировоззрении произошел неожиданный поворот. Он начал проповедовать необходимость отвращения от мира сего, оказавшегося под внешней угрозой покорения гуннами. От мира, который ему, как и всем патриотически настроенным римским христианам, так хотелось покорить самим, для себя, изнутри. Теперь он утверждал, что, когда грядет кончина мира, христианам следует уйти из этого мира. Ибо им нельзя прилепляться к нему сердцем своим… Чем ближе конец света, тем больше возрастают заблуждения, несправедливость и неверие…
«Нетрадиционное» для завоевателей, исключающее всякую возможность какой-то договориться с ними, поведение гуннских «кентавров» в захваченных ими градах и весях христианского римского мира, лежащего в прахе под копытами гуннских коней, носило характер некой ультимативности, эсхатологичности. В отличие от прежних варваров-завоевателей, они врывались в селения и города не для того, чтоб разместиться в них самим как можно комфортабельнее и удобней. Они входили в римские дома не для того, чтобы самим в них жить. Гунны, казалось, вовсе не стремились навязать свое господство побежденным в традиционной, привычной для римлян форме. Нет, они являлись и вели себя, словно безжалостные палачи, приводящие в исполнение смертный приговор, произнесенный над заблудшим Римом в Предвечном Совете. Не делающие различий между добрыми и злыми, добродетельными и порочными, виновными и невинными, старыми и молодыми, они казались ниспосланными небом или адом исполнителями приговора Страшного суда. И не случайно римляне дали гуннскому царю Аттиле прозвище «Флагеллум Деи», т.е. «Бич Божий». Данное прозвище свидетельствует о том, что в тогдашнем общественном сознании повелитель гуннских «инопланетян» воспринимался как смертоносное орудие разгневанного Всемогущего Бога. Бога, разгневанного людскими пороками. Пороками людей, наполнивших, наконец, меру своих беззаконий и переполнивших чашу Божественного терпения. Ведь и дьяволы, бесы, терзают и мучат грешников в аду не по собственной прихоти (с какой стати злым духам наказывать творящих зло!), а по воле Всевышнего Бога. Именно Бог превратил когда-то созданных Им и отпавших от Него, падших ангелов, в бесов, поручив им, фактически, карать в аду грешников, осужденных и низвергнутых в преисподнюю, во искупление грехов не бесами, не злыми духами, а Всемогущим Богом… Так, по крайней мере, вероятно, думали епископ Иппонийский Августин Аврелий и большинство современных ему христиан…
Если в незапамятные времена разгневанный Отец Небесный – Бог Всевышний – покарал грешный род человеческий Всемирным Потопом, то теперь он обрушил на грешников новый потоп. «Великое переселение» свирепых, диких, варварских народов, конных, словно всадники Апокалипсиса. Движущей силой этого переселения-потопа были буйные гуннские «кентавры», наидичайшие, наигнуснейшие из всех. Ставшее их жертвой население Римской империи воспринимало проводимый гуннами, тотальный – в представлении римлян – геноцид, поголовное истребление всего рода человеческого, как суровую, беспощадную кару за преизбыток грехов. Смертных грехов римских язычников, которые христиане познали в полной мере за 400 лет императорской власти. Но и как кару за грехи тех римлян, что, хотя и обратились в христианство, сочетаясь Христу и отрекаясь от дьявола-сатаны, но «не совлекли с себя образа ветхого Адама». Оказались не готовыми дать новому Богу все. Ибо их остававшимся «языческими» телам, их остававшейся по сути своей грешной плоти, было, под влиянием «инерции греха», «инерции страстности», «инерции влечения к наслаждениям», слишком трудно решиться вести безгрешную жизнь, «яко ангелам во плоти». За это и пришли карать их «ангелы мести» на своих низкорослых конях-степняках, с луками, стрелами, арканами, выглядевшие существами из иного мира, мира ада, мира преисподней. «…так говорит Аминь, свидетель верный и истинный, начало создания Божия: знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден, или горяч! Но, как ты тепл, а не горяч и не холоден, то извергну тебя из уст Моих»…
Некий сочинитель поучительных стихотворений по имени Павлин (или, иначе, Паулин) писал в созданной им, вероятно, около 400 г. в Южной Галлии дидактической поэме, о совершенных гуннскими «кентаврами» глубоких рейдах по тылам смятенных галло-римлян. Он повествовал о них как о разорительных набегах неприятелей, свирепствующих всюду, рассыпаясь по опустошенным ими землям отдельными племенами, не считая удивительными их победы над римлянами, повергаемыми наземь страхом еще до начала сражения. Павлин явно имел в виду суеверный ужас, распространяемый гуннскими «кентаврами» повсеместно. Ужас, предшествующий их появлению и парализующий всякую волю к сопротивлению. Страх, заставляющий видеть в гуннах не людей из плоти и крови, а демонов, видимых бесов. Вот если бы грешные римляне покаялись в своих грехах, исправились, стали мыслить разумно, освободили свое сознание от затуманивших его пагубных заблуждений, открыв его для Христа; если бы они возжелали вырезать язвы все еще тяготеющих над ними застарелых пороков, тогда никакая сила не устояла бы перед служителями Христа, и их не повергал бы больше наземь лук чужеземных конников, примчавшихся от крайних пределов Востока…
Умри, Павлин – лучше, не скажешь! Нам, людям XXI в., из дидактической поэмы Павлина совершенно ясно, насколько гунны тех кровавых лет превосходили деградировавших римлян. Ибо никто не будет рассматривать нашествие противника, которого считает равным себе, как фатум, рок, как Страшный Суд, как исполнение Божественного приговора над собой. И никто, даже, будучи, в конце концов, побежден противником, которого считает равным себе – известно ведь, военная фортуна переменчива! – не будет – назидательно, но и крайне разочарованно – как вышеупомянутый разочарованный Павлин, подчеркивать, что, к сожалению, ни меч, ни лютый голод, ни даже эпидемии не смогли исправить, вразумить римлян. Римлян, все еще остающихся такими, какими они были, страдающими под временем своих пороков, бесконечно виновных перед Богом и собой…
Так сокрушенно каялся в своих грехах подавленный обрушившимися на его привычный мир несчастьями, глубоко верующий человек, христианин, искренне сознающий все свое несовершенство…
Однако же, так думали тогда отнюдь не все. Многие дерзнули возроптать на нового Бога, как ветхозаветный Иов. Подобный ропот явно слышится, к примеру, в сочиненной около 415 г. п. Р.Х. анонимным автором «Песни о Божественном Провидении». Само это название полно жестокой и горькой иронии, невольно заставляющей вспомнить едкие песенки-«зонги» Бертольта Брехта. Ибо как раз Провидение, на которое охотно ссылались не только в годину гуннского нашествия, но и в последующие столетия, было тогда крайне трудно доступно человеческому пониманию.
Чем провинились невинные дети? Какие преступления совершили юные девы, краткость жизни которых не дала им еще возможность совершать дурные поступки? Почему огню было позволено опустошать Храмы Божьи? Почему было попущено осквернять священные церковные сосуды? Не было защитой девственности незамужних соблюдение ими обета безбрачия. Как не была защитой вдовам их преисполненная любви устремленность к Богу. Даже святые угодники Божьи – отшельники, ведшие уединенную жизнь в удаленных от мира пещерах, умерли той же насильственной смертью, что и не удостоившиеся Святого Крещения. Та же буря одинаково унесла жизни и добрых, и злых. Пораженные жестокими ударами, опаленные огнем, со связанными руками, ропщем и жалуемся мы…(но вот вопрос: кому и на кого? – В.А.).