Гусман де Альфараче. Часть вторая

Что же теперь сказать о части второй «Гусмана де Альфараче» и о сроке, в какой она была написана? Он поистине слишком короток: ведь автору пришлось сочинять книгу заново, изменяя то, что он написал раньше, ибо некто выпустил в свет подделку, воспользовавшись изустными пересказами. Новая часть вторая говорит сама за себя, ставя на место дерзких, кои безрассудно кидаются в воду, не зная броду. Но если все сказанное правда; если книгу одобряют ученые и не отвергает простонародье; если весь свет ее превозносит и всякий находит в ней то, что ему по вкусу (а как трудно сего достичь, о том говорил сам Гораций [12] ); если под мирским названием кроется книга божественная, способная обуздывать злых, поощрять добрых, побуждать к размышлению ученых, забавлять неученых и служить всем вместе школой политики, этики и экономики; если при этом она так занимательна и понятна, что все наперебой покупают и читают ее, то кто назовет мое похвальное слово незаслуженным даром? Что это, как не скромная лепта в счет долга, который мы по справедливости обязаны уплатить?

12

…говорил сам Гораций… — Подразумевается, по-видимому, ст. 153 из «Послания к Пизонам»: «Слушай, чего я хочу и со мною народ наш желает».

О счастливая Севилья, ты, что числишь среди многих чудес одно из прекраснейших: сына, чьи великие труды, не уступая лучшим творениям древних, удостоились громкой славы у всех народов земли, которые превозносят его имя, поют ему хвалу и венчают его заслуженными лаврами!

КНИГЕ И АВТОРУ ОТ ОДНОГО ЕГО ДРУГА

Так эта книга мудрая полна поэзии, искусства, вдохновенья, что дивное Назоново творенье — «Метаморфозы» превзошла она. В ней участь плута изображена затем, чтоб в нас его грехопаденья к беспутству и пороку отвращенье на вечные вселили времена. В ней заключил бытописатель меткий все низости людские на манер тех пленных птиц, которых держат в клетке. В ней он явил нам столь благой пример, что должен бы за подвиг этот редкий ему воспеть хвалу второй Гомер.

ОТ ЛУЗИТАНЦА [13] , ЧЛЕНА ПРЕСВЯТОГО ОРДЕНА ТРИНИТАРИЕВ БРАТА КУСТОДИЯ ЛУПА Эпиграмма о пользе книги

Учит к цели двойной нас добродетель стремиться: зла никому не желать, благо повсюду творить. Если завету ее следовать хочешь, читатель, два сочиненья тебе надобно перечитать. Пусть твоим спутником в жизни книга Антония станет, пусть в ней тебя и «Гусман» сопровождает всегда. Как нечестивца пример, так и внушенья святого уберегут от греха и от бесчестья тебя. Да воздадим же за труд благодаренье Матео, ибо направил он в нем нас на спасительный путь. Станет ясней этот путь, если писатель прилежный новые книги издаст, полные истин благих.

13

Лузитанец — житель Лузитании, как в древности (а также в поэтическом языке) называли Португалию.

ОТ НЕГО ЖЕ Сонет

История беспутного Гусмана, которую составил Алеман, есть благостный урок, что свыше дан всем, кто, как он, идет стезей обмана. Она — маяк над бездной океана у диких скал, где свищет ураган, где погибают корабли в туман на отмелях и рифах непрестанно. Чтоб отвратить от плутней род людской, о жизни плута автор достославный в своем повествованье говорит. Он там подводит ей итог такой, что книга хоть и кажется забавной, но в ней пример учительный сокрыт.

MATEO АЛЕМАНУ ПО ПОВОДУ ЕГО «ГУСМАНА» ОТ РУЙ ФЕРНАНДЕСА ДЕ АЛЬМАДА [14]

С целью какой у фарийцев [15] великое скрыто в ничтожном, явное воплощено в образах тайных [16] зачем? С той и затем, чтобы лик мудрости чернь не узрела, а посвященный о нем не рассказал никому. Вот почему воплотил явное в образе тайном, в малом — великое ты, схожий с Протеем, Гусман. Столь ты искусно подносишь, , людям» что [17] тебя Гиспал [18] стремится воспеть.

14

(греч. «тетрадистихон») — стихотворение, состоящее из четырех двустиший, так называемых «дистихов» (сочетании гекзаметра с пентаметром).

15

…у фарийцев… — поэтическое название египтян в античной литературе по острову Фарос (у устьев Нила), знаменитому своим маяком, который считался одним из «семи чудес света». Название «Фарос» стало нарицательным для обозначения «светоча» (ср. русское «фары»). Автор стихотворения намекает на «освещающее» значение «Гусмана де Альфараче».

16

…в ничтожном… в образах тайных… — Имеется в виду священное (иератическое) письмо, применявшееся египетскими жрецами и доступное лишь немногим, в отличие от «демотического» письма. Иероглифы представляли собой изображения обыденных предметов, птиц, зверей и т. п.

17

, , (греч.) — каламбур, основанный на сходном звучании в греческом языке имени «Матайе» (Матео) и слов «математа» (наука) и «матайон» (тщетно).

18

Гиспал — древнее название Севильи.

ОТ ХУАНА РИБЕЙРЫ, ЛУЗИТАНЦА, АВТОРУ Энкомий [19]

Имя нетленным твое, о Матео, пребудет вовеки. Время, прожорливый зверь, славы твоей не пожрет. Доля завидна твоя: ты стяжаешь бессмертье по смерти. Подвиг прекрасней свершить Марс никого не подвиг. Это трудней, чем трудом побороть прихотливость фортуны. Был бы не по плечу и Геркулесу сей труд. Больший подвиг и труд служить Минерве, чем Марсу. Книгу почетней сложить, чем о себе в ней прочесть. Лавров приносит герою мудрость не меньше, чем доблесть. Той и другой равно ты, Алеман, одарен. Марс даровал тебе дух, в горнюю высь устремленный; ум просвещенный тебе светлой Минервою дан. Дивный твой гений парит в прозрачном надзвездном эфире. В этом порукой дары, данные щедро тебе. Часто в краю иберийском муза поет, но доныне не был никто из певцов [20] . Вот подтвержденье тому: недорога твоя книга, но богаче, чем Крез, тот, кто ее приобрел. Пусть же при виде ее зависть забудет насмешки, дерзость которых смирить карой нельзя никакой. Смолкни, Зоил, чье перо раны наносит коварно. Прочь! Не пытайся войну против богов затевать. Где состязаться тебе с Минервой, Меркурием, Фебом? Смеет ли им угрожать слабого смертного длань? Ты же, стяжатель, что кровью за драгоценности платишь, купишь их дешево здесь. Кто бы ты ни был — приди! Жизнью рискуешь ты зря, клады из недр извлекая: можно их проще добыть, том этот скромный раскрыв, Лик богача желтизной золота обезображен, ибо никак совместить радость с богатством нельзя. Эта же книга прекрасная золотом мысли обильна. С радостью вместе она даст и богатство тебе. Это творение — перл, клад, золотой самородок. Кто же отвергнет сей перл, если он стоит гроши?

19

Энкомий — хвалебная песнь в честь определенного лица, один из жанров античной лирики.

20

« » — более искусный в приемах (греч.).

ОТ ЛИЦЕНЦИАТА МИГЕЛЯ ДЕ КАРДЕНАС КАЛЬМАЭСТРА МАТЕО АЛЕМАНУ Сонет

Когда деяньям, что свершил Ахилл, хвалу слагали грек и мантуанец; когда Лукан, суровый кордуанец, гражданскую войну в стихах клеймил; когда красноречиво зло громил оратор римский, истины посланец; когда, испив кастальских вод, тосканец в пределы рая свой полет стремил, — их подвиг был велик, хоть, вне сомненья, история, возвышенный сюжет и случай помогли им бесконечно. Но если затмевает их творенья роман, в котором низкий плут воспет, то Алеман достоин славы вечной.

КНИГА ПЕРВАЯ, В КОТОРОЙ РАССКАЗЫВАЕТСЯ, ЧТО ПРОИЗОШЛО С ГУСМАНОМ ДЕ АЛЬФАРАЧЕ НА СЛУЖБЕ У ФРАНЦУЗСКОГО ПОСЛА И КАК ОН УЕХАЛ ИЗ РИМА

ГЛАВА I Гусман де Альфараче просит о снисхождении к своей затянувшейся повести, призывает выслушать его со вниманием и объясняет свои цели

Ты подкрепился и отдохнул на постоялом дворе. Вставай же, друг, если хочешь продолжать наше совместное странствие. Хотя впереди еще долгий путь среди диких зарослей и по каменистым осыпям, он, надеюсь, покажется тебе не столь тяжким, если я дам обещание привести тебя к желанной цели. Не пеняй на свободу моего обращения и не сочти ее за бесцеремонность, непозволительную в отношении такого лица, как ты. Ведь назидания мои обращены не к тебе; но ты мог бы употребить их в поучение тем, кто, подобно мне, нуждается в уроке.

Ты скажешь, что во всех моих рассуждениях нет ни ладу ни складу, ибо я и сам не знаю, в чей огород кидаю камни. В ответ сошлюсь на пример одного юродивого, который швырялся булыжниками, приговаривая: «Эй, берегись! Эй, берегись! В кого ни попадет, все не мимо!»

Признаться сказать, я сужу о других по себе и меряю на свой аршин. Мне кажется, что ближний не святее меня — такой же слабый, грешный человек, с теми же естественными или противоестественными пороками и страстишками. Все мы одного поля ягода, думается мне. Сам я нехорош, потому и в других не вижу хорошего; в этом беда всех людей моего склада.

Стоит мне взглянуть — и фиалка наливается ядом, на снегу выступают черные пятна, блекнет и вянет свежая роза, едва ее коснется моя мысль. Нет, лучше мне не продолжать историю своей жизни: я ничем бы тебе не досадил, и не пришлось бы теперь оправдываться, чтобы удержать слушателя и добиться заветной цели.

Многие, если не все, успевшие отведать моей стряпни, скажут, пожалуй, что не следует продолжать столь бесстыдную повесть. Но я с ними не согласен. Пусть я еще хуже, чем ты обо мне думаешь, — все равно не могу признать твое мнение справедливым. Никто не судит о себе так строго, как судят о нем другие. Я думаю о себе то же, что и ты о себе. Всякий считает свое общество наилучшим, свою жизнь похвальной, свое дело правым, свою честь безупречной, а свои суждения разумными.

Я долго думал, прежде чем решился продолжать: ведь успеха можно добиться, лишь тщательно взвесив все обстоятельства; что сделано второпях — то хило и недолговечно и принесет лишь горькое раскаяние. А где одно хромает, там и другое не идет на лад. Если не хочешь, чтобы труды твои пошли прахом, — что нередко случается, — надобно хорошенько все рассчитать, начиная с самых первых шагов.

Удачно начатое дело можно считать наполовину законченным, ибо почин предопределяет весь дальнейший путь. Если даже первые шаги незначительны, они могут завести далеко и иметь великие последствия; а посему не будем спешить и выслушаем все добрые советы. Но коли решение принято, само благоразумие велит действовать отважно, и тем отважней, чем благородней цель.