Гувернантка для капризного принца
Шрифт:
Стремительный бросок — и вот уже жертва бьется в агонии.
Тонкие хитрые ходы Эвита совершать не умела. Быть невинной, испуганной и сломленной жертвой она точно не могла.
— А что бы пообещала ты, деревенщина? — вкрадчиво поинтересовалась Эвита.
— Говори. Только без глупостей! Одна попытка спеть колыбельную песенку, и я просто вышвырну тебя прочь. Девок на свете много: привлеку другую, более покладистую.
Потрачу, конечно, немного времени, и с планами своими придется подождать, но в целом... Может. так и сделать? А то с тобой возни много.
—
— Ты права, ты права, — пробормотала Эвита, щуря глазки. — чуть было не прокололась на такой малости... кстати, почему ты помогаешь мне?
— Жить хочу, — мрачно ответила Маша.
— А выслуживаешься! Понимаю, понимаю. А ты не так уж глупа, деревенщина. Что ж поработай, раз жизнь тебе дорога. Напиши сама!
Маша вовсе не хотела помогать Эвите. И за жизнь свою она боялась не так, чтобы в один миг решиться прислуживать этой жестокой проходимке.
Но мысли об Альберте не давали ей покоя.
Маша понимала, что она — его единственный шанс на освобождение. И Альберт поверил ей! В его глазах было счастье оттого, что он нашел человеческую душу, которой можно довериться и разделить с ней тяжесть ноши!
Разве можно эти ожидания обмануть?
Разве можно оставить его одного сражаться с целым миром?
А эта Эвита. разумеется, она не соберется помочь принцу. Даже если забеременеет от него магическим ребенком, эта змея, не моргнув и глазом, вытравит плод.
Значит нужно не допустить, чтоб Эвита избавилась от Маши прежде, чем та поможет принцу!
Значит, надо терпеть. Сжать зубы и терпеть, притворяясь покорной и нужной Эвите.
«Или попробовать все же колыбельную?».
Эта мысль промелькнула в разуме Маши яркой болезненной вспышкой. Такой короткой, что Эвита не поняла, о чем это сожаление, о чем эта боль.
Кротко обещая лиданийцу танец, Маша одним духом вписала пару строчек из колыбельной, надеясь, что Эвита, перечитывая написанное, их прочтет и отключится.
Это было отчаянно.
Опасно.
Маша понимала, что Эвита в ярости может вышвырнуть ее в небытие прямо сейчас.
Навсегда.
Это верная смерть.
Но было что-то, сильнее смерти.
Маша вдруг четко осознала, что без памяти, до слез влюблена в принца. Так, что его жизнь для нее дороже собственной.
И она не может его оставить просто так! Не может уйти, спастись, оставив его в гнезде, кишащем змеями!
«Если это получится, я все расскажу ему! — отчаянно решила Маша. — Сейчас же. Все планы Эвы; и будь что буде»
Но этим планам не суждено было сбыться.
Эвита начала читать первые строки, довольно ухмыляясь. Маша написала лиданийцу тонко, нежно, с большим чувством собственного достоинства. Так, как высокомерная и холодная Эвита не смогла бы написать никогда.
И это письмо Эвите нравилось.
Оно показывало благородство написавшей его.
Но дочитать его Эвита не успела. В двери в очередной
раз грубо постучали, призывая ее выйти И ЯВИТЬСЯ К ГОСТЯМ.И Эвита, наскоро свернув бумагу, сунула ее за пазуху и поспешила явиться перед лиданийцем.
Маша шла в зал, де ее ожидал новый хозяин, с сильно колотящимся сердцем.
Словно на Голгофу. Потому что принц не явился, не остановил ее, не запретил выставлять ее словно товар.
И она вдруг вспомнила, что лиданиец наверняка явился не один.
Он ведь привез невесту Альберта.
Ту самую, что сам принц презрительно называл лиданийской кобылой, и которая в отличие от нее, от Маши, имела на принца все законные права!
Шагая на непослушных ногах вперед. Маша с ужасом размышляла о том, что ждет ее там, в зале, за закрытыми дверями?
Что она увидит?
Королева снова ухватила сына за магический ошейник и принудила его делать то, что выгодно ей?
Или он сам смирился?
И оставил ее?
— Да да, — посмеивалась Эвита, вслушиваясь в хаотически мечущиеся мысли Маши. —
Почаще вспоминай о том, что Альберта мамаша его держит на крепком поводке! Он всего лишь марионетка, такой грозный и сильный!
Двери распахнулись и Маша вступила в зал, держась из последних сил.
И первое, что она увидела, был Альберт.
ЕГО взгляд, полный горечи и боли.
И стыда — о, как стыдился он своего вынужденного положения при королеве! Как стыдился он того, что не может остановить этого фарса!
Отравленная горечь разлилась во рту девушки. Она, не мигая, смотрела в темные грозные глаза принца и всей душой понимала, что и он чувствует то же самое, что она.
Он ненавидел королеву. Он ненавидел лиданийца. Он ненавидел навязанную ему невесту, которая теперь сидела рядом с ним в парадном кресле для дорогих гостей и радостно пускала слюни, держась за его руку.
Но больше всего он ненавидел себя.
За то, что впасть его матери над ним материализовалась в виде тонкой металлической цепочки. Позванивая, она свисала с ошейника, всем показываяунижение принца, и конец ее был зажат в кулаке у зловредной старухи.
Выставлен на всеобщее обозрение, как раб! Унижен и раздавлен!
«Будь она проклята! — в отчаянии подумала Маша.
И принц услышал ее горячие мысли.
«Будь проклята», — эхом отозвался он, стыдливо опуская голову.
Глава 13. Лиданийцы
— вот она, господин Родерик — прокаркала зловредная старуха, сжимая звенящую цепочку в костлявом кулаке крепче. — Весела, румяна, цела и невредима. Пусть злые языки не говорят о том, что в нашем доме дурно обходятся с побежденными! Мы приняли ее как родную дочь. Щедро одарили, чтоб ее не стыдно было показывать людям.
И теперь она ваша... если пожелаете.
Маша, ни жива ни мертва, подняла взгляд на человека, стоящего прямо перед ней, и едва не упала в обморок.
«Господи, стыд-то какой, — ворчала в ее голове Эвита. — Я — и это чудовище! Может не так уж плох принц, на самом деле?»