Гузла
Шрифт:
Голова его обернута шалью, словно он арнаут [69] . И заблудившийся путник, встречавший его в лесу, никогда не видел его лица под складками золотистой кисеи.
Но однажды ночью Зоя сказала: «Подойди, я хочу тебя коснуться». Провела она по его лицу белой рукою, а затем дотронулась до своего лица. И тотчас же поняла: красивей лица его нет.
И сказала тогда Зоя: «Наши парни мне надоели. Все они ходят за мною, но люблю я одного тебя. Приходи завтра в полдень, когда все они будут у обедни.
69
Зимой
Сяду я на твоего коня, примощусь у тебя за спиной, ты увезешь меня к себе, чтобы там назвать своей женой: уж давно ношу я опанки, пора мне обуться в вышитые туфли» [70] .
Молодой гузлар вздохнул и молвил: «Чего ты у меня просишь? Днем мне нельзя тебя видеть. Но спустись ко мне этой же ночью, я увезу тебя в прекрасную Книнскую долину; там и станем мы мужем и женою».
70
Намек на обычай, предписывающий девушкам носить этот грубый род обуви до замужества. После свадьбы они могут носить туфли (пашмаки), как турецкие женщины. (Прим. автора.)
Но она ему возразила: «Нет, увези меня завтра. Я хочу забрать свои наряды, а ключ от сундука у отца. Завтра я достану ключ и тогда поеду с тобой».
Вздохнул он еще раз и промолвил: «Пусть будет так, как ты хочешь». Потом он поцеловал ее; но тут запели петухи, небо порозовело, и чужеземец удалился.
А когда наступил полдень, он подъехал к дому воеводы на скакуне, белом как молоко. За седлом была привязана бархатная подушка, чтоб удобнее было красавице Зое.
Но голова чужеземца обернута плотной тканью, еле видны только рот да усы. А одежда сверкает золотом, пояс вышит жемчугом [71] .
Легко вспрыгнула Зоя и уселась у него за спиной. Скакун, белый как молоко, заржал, гордясь своею ношей, и помчался во весь опор, поднимая облака пыли.
«Зоя! Скажи мне, взяла ты красивый рог, что я подарил тебе?» — «Нет, — отвечала она. — На что мне такие безделушки? Я взяла одежды, шитые золотом, ожерелья свои и бляхи».
71
Эта часть мужской одежды украшается особенно роскошно. (Прим. автора.)
«Зоя! Скажи мне, взяла ты ладанку, что я подарил тебе?» — «Нет, — отвечала она, — я повесила ее на шею моему младшему брату. Он болен, она ему поможет».
Грустно вздыхал чужеземец. И сказала прекрасная Зоя: «Вот мы уж далеко от дома. Останови же коня, сними свое покрывало. Дай, Максим, я тебя поцелую» [72] .
Но он ей ответил: «Нынче ночью в моем доме нам будет удобней: много там атласных подушек. Нынче ночью мы будем покоиться под шелковым пологом ложа».
72
Здесь мы видим, как иллирийский поэт переделывает миф об Орфее и Эвридике, хотя я уверен, он никогда не читал Вергилия. (Прим. автора.)
«Что же это? — сказала прекрасная Зоя. —
Так-то ты меня любишь? Почему ты ко мне не повернешься? Почему пренебрегаешь мною? Разве есть в нашей стране девушки красивей меня?»«О Зоя! — сказал он. — По дороге кто-нибудь пройдет и увидит. Братья твои бросятся в погоню и вернут тебя в отцовский дом». Так говорил он Зое, подгоняя скакуна плеткой.
«Стой, Максим, стой! — закричала она в ответ. — Вижу я, ты меня не любишь. Если ты ко мне не повернешься, если ты на меня не взглянешь, я соскочу с коня, даже если разобьюсь насмерть при этом».
Тогда чужеземец одной рукой задержал коня, а другой сбросил башлык. И обернулся он, чтобы поцеловать Зою. Да спасет нас святая дева! В каждом его глазу было по два зрачка! [73]
И взгляд его ранил смертельно! Раньше, чем губы его прижались к губам Зои, голова ее склонилась набок; побледнела прекрасная Зоя и бездыханная упала с коня.
«Проклятье отцу моему, — воскликнул Максим Дубан, — давшему мне роковые глаза! [74] Не хочу я больше причинять зло!» И тотчас же он выколол себе очи ханджаром.
73
Вернейший признак дурного глаза. (Прим. автора.)
74
Не следует забывать, что дурной глаз — свойство, часто передающееся по наследству.
Он устроил прекрасной Зое пышные похороны, а сам ушел в монастырь. Но недолго прожил он в обители, ибо скоро пришлось разрыть могилу прекрасной Зои, чтобы рядом с ней положить тело Максима.
Дурной глаз
Спи, бедный малютка, спи спокойно. Святой Евсевий да сжалится над тобою!
Проклятый чужеземец, чтоб тебя медведь разорвал, чтоб тебе жена изменила!
Спи, и т. д.
Льстивыми словами хвалил он красоту моего ребенка, светлые кудри его гладил.
Спи, и т. д.
«Голубые глазки, — говорил он, — голубые, как летнее небо». И смотрел он в голубые глазки своими серыми глазами.
Спи, и т. д.
«Счастлива мать этого ребенка, — говорил он, — счастлив его отец». И он хотел отнять у нас ребенка.
Спи, и т. д.
Ласковыми словами сглазил он бедного мальчика. День за днем чахнет мое дитя.
Спи, и т. д.
Он хвалил голубые глазки, и вот они потускнели от его колдовских слов.
Спи, и т. д.
Белокурые волосы поседели, как у стариков, — столько силы было в зловредных чарах.
Спи, и т. д.
Ах, попался бы мне в руки этот проклятый чужеземец, — я б заставила его плюнуть на милый твой лобик!
Спи, и т. д.
Мужайся, дитя, мужайся, твой дядя уехал в Старый Град; оттуда он привезет землицы с могилы святого.
Спи, и т. д.
А двоюродный брат мой, епископ, дал мне святую ладанку; я ее повешу тебе на шею, чтобы ты скорей поправился.
Спи, и т. д.
Пламя Перрушича
Почему бей Янко Марнавич не бывает у себя на родине? Почему блуждает он в диких горах Воргораза, не проводя двух ночей сряду под одной крышей? Преследуют ли его враги, поклялись ли они, что не примут выкупа за пролитую кровь?