Гвианские робинзоны

Индейцы как будто смягчились и подобрели. Акомбаку почти не волновал исход затеянного предприятия, некоторые стороны которого он находил опасными. В конце концов покойного щедро оплакали. Его кончина, хотя и внезапная, не была преждевременной. Ведь он такой старый! И к тому же у него есть преемник. А носить за собой останки очень обременительно… Так ли уж необходимо разыскивать и наказывать, не давая себе передышки, виновника трагедии, уже как-то восполненной, отступившей в прошлое?..

Иначе думал бывший надзиратель, пылавший гневом. Он угрожал перепуганному вождю новыми несчастиями. Не очень полагаясь на свое «войско», Бенуа торопился поднять его боевой дух привычными средствами с помощью тафии.

Колебания прекратились, жажда мести снова взыграла. Барабан из кожи кариаку ударил как гонг, и бамбуковые флейты дружно взвыли. По крутой тропинке они поднялись к пещере, авантюрист вошел туда первым, с мачете в одной руке, с факелом в другой. Краснокожие с воплями последовали за ним.

Привыкая к полумраку, они брели за Бенуа, которого душило волнение, и вскоре очутились в центральном зале, откуда разбегались узкие галереи. Тут завывания внезапно смолкли, воцарилась тревожная тишина. Страх сковал вождя и его воинов. И сам Бенуа, несмотря на свою закалку, не удержался от испуганного возгласа при виде неподвижного тела Жака, распростертого на спине с разбросанными руками, похожего на золотую статую, сброшенную с пьедестала.

— Золото! — в восторге вскричали баниты, не думая о судьбе индейца.

— Да нет же, глупцы, это всего лишь пыль. Два су за тонну, — заметил патрон.

Он быстро наклонился и приподнял тело, желая установить, теплится ли в нем еще искорка жизни. Затем поднес факел к широко раскрытым глазам. Веки даже не шевельнулись, объем зрачков не изменился, они были похожи на маленькие черные жемчужинки в коричневой оправе.

Растерянность охватила Бенуа, даже нечто, похожее на отчаяние… Но вовсе не из-за несчастной и загадочной судьбы парня. Человечность была чужда его натуре. Желание уловить последнее дыхание жизни проистекало от ненасытной жадности. Одной рукой, подведенной Жаку под затылок, он удерживал на весу негнущееся тело, которое опиралось на пятки, образуя угол в 25 — 30 градусов.

— Он умер, — глухо сказал шеф. — Определенно мертв!

И, даже не пытаясь разгадать причину смерти, сцепление обстоятельств, приведшее индейца в пещеру, Бенуа добавил:

— Странный костюм. Ну вот парень вырядился в золото, как божок… Далеко же он забрел! Да и мы тоже… — и выпустил тело, которое упало с глухим звуком.

Беглые каторжники пораженно взирали на искрящуюся пещеру, столь неожиданно превращенную в склеп. Подземный храм золота, объект их давних вожделений, мертвый человек, казавшийся сброшенным с трона божеством — наполняли их страхом и трепетом. Не менее потрясенные индейцы, на подгибающихся от пьянства ногах, хранили молчание. Голосу авантюриста вторило гулкое эхо.

— Этот мерзавец сыграл с нами свою последнюю шутку, — говорил, как всегда злобно, бывший надзиратель. — Мертвый краснокожий стоит не больше, чем живой беглец, и еще меньше, чем собака на четырех лапах… Но хватит нам заниматься этим печным горшком. Мы на месте назначения, наша задача — найти хранилище…

— Раскупорим его без проблем… — развязно откликнулся Бонне, чья ловкость «медвежатника» пользовалась широкой славой. — Но они наверняка запихнули свою кубышку в какую-нибудь дыру, черта с два ее найдешь…

— Мы ничего не найдем в старом чулке… — с глупым видом брякнул Тенги, грубый бретонец, убивший когда-то свою тетку подставкой для дров, чтобы украсть ее сбережения, которые она хранила в чулке в соломенном матрасе.

Столь «утонченные» шутки высоко ценились на каторге, чьи обитатели любили живописать свои «подвиги». Однако юмор на Бенуа не подействовал.

— Этот ловкач был не один. Они здесь гуляли все вместе, а потом кокнули его исподтишка. Акомбака, из какого племени этот мертвый индеец?

— Арамишо, — глухо ответил вождь.

— Ты его знаешь?

— Да.

— Кто его отец?

— Большой вождь. Он умер. Жена молодого индейца…

— А!.. Так у него есть жена…

— Да, дочь Панаолина… великого пиэй. — Акомбака понизил голос до шепота.

— Известно ли тебе, почему он покрыт этой желтой пылью?

Объятый страхом краснокожий сумел только отрицательно качнуть головой.

— Ничего не вытянешь из этих скотов, — сказал компаньонам раздосадованный Бенуа. — Будем искать сами. Одно несомненно: хотя желтая пудра ничего не значит, но золото здесь водится наверняка. Держу пари, что эти червяки-индейцы убежали, завидев нас, и предварительно убили своего, чтобы отомстить за наш приход. Матье, дай-ка еще по нескольку капель этим трусам, чтобы вернуть им сердце из пяток. Ну, мои овечки, хлебните для бодрости…

Повеселевшие от водки индейцы нетвердой походкой побрели за авантюристами, которые смело углубились в боковые ответвления пещеры.

Шум подземной реки усиливался, и четверо белых продвигались с большой осторожностью, опасаясь провалиться в какую-нибудь яму. Однако это не помешало Бенуа споткнуться обо что-то твердое и пребольно растянуться, разразившись потоком грубой брани.

— Или мне померещилось… — бурчал он, поднимаясь и отряхиваясь от пыли. Позолоченная борода преобразила его облик. — Да здесь же настоящие булыжники!

— …Булыжники… — ругнулся Бонне. — Я предпочел бы пойти на приступ баррикады из булыжников, чем шляться по таким «мостовым»… Стоп! Гляди-ка! — Голос его чудодейственно изменился и громко зазвенел. — Да гляди же ты!

И Бонне дрожащими пальцами поднял тяжелый кусок металла неправильной формы, в котором странно отражалось пламя факелов.

— Золото! На этот раз точно золото! Не правда ли, Бенуа? Скажи!

Ликование каторжников было бурным, беспредельным, безумным. Они принялись плясать и горланить. Бенуа внешне выглядел сдержанно, но переживал сильнее. Он побледнел и не отводил зачарованного взгляда от самородка.

— Да, это оно, — подтвердил проходимец дрожащим голосом. — Дай-ка рассмотреть… поближе… Черт подери! У меня от радости подкашиваются ноги, отнимается речь! Я просто глупею от возможности разбогатеть!

— А ты уверен, что…

— Да! Говорю тебе — это оно! Точно! Потянет на три килограмма и стоит тысяч десять франков…

Вопли и прыжки возобновились с удвоенной силой при объявлении такой сказочной цифры, к великому удивлению краснокожих, не понимавших причин веселья.

— У меня радость вызывает жажду, — сказал Тенги, запыхавшись и отдуваясь, — я, пожалуй, опрокину бокальчик…

— Нет! — твердо возразил Бенуа. — Выпьешь позже. И мы с тобой. А сейчас надо искать. Кончил дело — гуляй смело! Брось желтого красавчика в мешок, и продолжим разведку.

— Слушаю, шеф! Ты прав. Некогда пить! Да и когда я напиваюсь, то теряю голову… И нас могут обокрасть.

Такое проявление доверия весьма польстило главарю, и он с новым усердием принялся тщательно осматривать землю, на которой углядел вскоре легкие отпечатки босых ног.

— Ага! Ага!.. Становится теплее! Держу след…