Хабаров. Амурский землепроходец

— Это хорошо, коль бумагу деловую составишь. Прочти-ка мне вот это.

Палицын протянул Ерофею Павловичу увесистую книгу в кожаном переплёте с медными застёжками. Это оказались жития святых. Текст книги был рукописный, а не печатный. Писец выписывал буквы с затейливыми завитками.

Ерофей Павлович, напрягаясь, начал читать не очень уверенно, несколько раз спотыкался, но постепенно, строка за строкой, обрёл уверенность и стал читать быстрее.

— Можешь не продолжать, — остановил его воевода, — вижу, что правду сказал. Нам нужны такие грамотеи. Отправился бы снова на Таймыр? — спросил он опешившего гостя.

— Не знаю, что и ответить, — развёл тот руками, — пребываю в раздумье. Трое моих ватажников не пожелали продолжать промысел. Настроились вернуться домой в Тобольск.

— Почто так? Разве плох был промысел на Таймырской земле?

— Промысел-то был отменный. Да вот разобиделись мои людишки на воеводу Кокорева.

— Понятно. Такой умеет разобидеть. Вымогательствовал?

— Грех на воеводу жаловаться. Всевышний оценит его прегрешения.

— Всевышний-то оценит. Боюсь, что мангазейцы взбунтуются. Ну ладно... об этом потом. Хотел бы снова в Таймырскую землю податься?

— Хотел бы. Да как без людишек? У меня остались только брат Никифор, да ещё два мужика — маловато для ватаги.

— А как посмотришь, коли предложу тебе место таможенного целовальника в дальней хетской зимовке? Человек ты грамотный, смышлёный и, видать, трудолюбивый. Будешь на государевой службе. Согласен с моим предложением?

— Не знаю, что и ответить тебе, Андрей Фёдорович. Добираться-то как туда стану? Я ведь ездовых собак имел, да избавился от них.

— Дорога к месту твоей службы станет нашей заботой. Отправишься за казённый счёт.

— Ещё дозволь спросить, воевода... Коль окажусь я на такой службе, промышлять пушного зверя уже не смогу?

— Не сможешь. Персона на государевой службе не наделена правом заниматься промыслом. У тебя будет много своих служебных обязанностей.

— Значит, конец моей промысловой жизни?

— С тобой ведь здесь брат?

— Да. Никифор.

— Вот ему и поручишь возглавлять промысловую ватагу.

— Ватага-то, почитай, рассыпалась. Из всех ватажников осталось только двое.

— Пополнишь её в Мангазее. Пусть этим займётся твой брат.

Посовещавшись с Никифором, Ерофей Павлович ответил на предложение Палицына согласием. Получив согласие Хабарова отправиться на Таймыр в качестве таможенного целовальника, Андрей Фёдорович Палицын обстоятельно наставлял Ерофея Павловича, вводил его в обширный круг его новых обязанностей, давал практические советы. Воевода терпеливо объяснял ему, как обращаться с местными жителями, строить с ними добрые отношения и не скупиться для пользы дела на подарки. Говорил и о том, что необходимо строго следить за торговыми людьми, не допускать, чтобы они выманивали шкурки пушных зверей у коренного населения прежде сбора; в том случае если торговцы и промышленники утаили пушнину, дабы избежать таможенного сбора, целовальник вправе наложить на злоумышленника штраф, а утаённая пушнина должна конфисковываться в пользу казны.

После этих наставлений Палицын решил проверить, всё ли усвоил Хабаров.

— А теперь скажи-ка мне, Ерофей, как ты поступишь, коли торговый человек нарушил наши правила? Например, припрятал в своём дорожном скарбе пару соболей, а ты эти шкурки обнаружил, — задал вопрос воевода.

— Известное дело, сперва бы я пристыдил того торгового человека, припрятанные шкурки бы отобрал в пользу казны, а самого оштрафовал. Я прав, Андрей Фёдорович?

— Вижу, усвоил мои наставления. Вот так и действуй.

Весной 1629 года отряд во главе с Ерофеем Хабаровым вышел из Мангазеи и направился на восток. Его сопровождали два казака-стражника и брат Никифор, пополнивший свою ватажку людьми. До Енисея добирались на оленях. Верхний слой земли ещё не оттаял, а под ним залегала вечная мерзлота, не поддававшаяся ни весеннему, ни летнему солнцу. Поэтому дорога через тундру на оленях затруднений не вызывала. Приходилось лишь объезжать болотца и озёра, образовавшиеся от таяния верхнего слоя снега.

В устье Енисея застали купеческое промысловое судно — коч под парусами, — приплывшее Студёным морем из Архангельска. Ерофей Павлович показал купцу бумагу, подписанную воеводами. Бумага содержала предписание оказывать таможенному целовальнику Ерофею Хабарову, сыну Павлову, всяческое содействие в достижении места службы на реке Пясине. Купец поворчал, пожаловался на переполненность коча, однако же Ерофея с двумя казаками и Никифора с ватажкой на коч взял. Невыполнение предписания воевод могло означать ссору с властями Мангазеи и серьёзные неприятности для купца. Судно вышло из устья Енисея, не удалялось далеко от берега, поскольку в прибрежной полосе море очистилось ото льда и на пути попадались лишь отдельные льдинки, отколовшиеся от огромного ледяного поля, всё ещё сковывавшего море к северу от берега.

Коч пришёл к устью реки Пясины. Целью пути Хабарова было Хетское зимовье на реке Хета. Она, сливаясь с другой рекой, образовывала более полноводную Хатангу. Чтобы достичь Хетского зимовья, требовалось прежде всего обогнуть морем обширный Таймырский полуостров и углубиться в Хатангский залив, врезающийся остриём вглубь материка. Купец, владелец коча, не захотел плыть далее Хетского устья.

— Не хочу с жизнью расставаться. Не желаю людей гробить, — заявил он решительно и упрямо твердил: — Плавание вокруг Таймыра опасно. Сколько мореплавателей здесь сгинуло, нашло себе могилу.

Все усилия Хабарова уговорить упрямого купца плыть Студёным морем далее ни к чему не привели, хотя Ерофей Павлович и ссылался на бумагу, подписанную воеводами. Под его напором купец всё же пошёл на уступку таможенному целовальнику.

— А ты, однако ж, упрямец... сделаю тебе уступку. Поплывём вверх по Пясине пока глубина этой реки позволит кочу пройти.

— Но мне не на Пясину надо, а на Хету, — возразил Хабаров.

— Из Пясины подымешься правым притоком, а сей приток близко подходит к средней Хете. Остаётся лишь преодолеть небольшой волок.

— Вижу, не переубедить тебя, купец. Плывём вверх по Пясине.

Доплыли до прибрежного селения. Здесь удалось нанять проводника якута с оленьими упряжками. Якутов, откочевавших с Вилюя на Таймыр, стали называть долганами. Они говорили на своём наречье, отличавшемся от наречья жителей средней Лены. В роли проводников якуты выступали не раз, один из них и вывел караван к Хетскому зимовью. Здесь на высоком берегу стояли две избы, срубленные из выкидника, и амбары.

Навстречу каравану вышел рыжеволосый с проседью немолодой человек, сопровождаемый собаками, которые встретили Хабарова и его спутников разливистым лаем.

— Цыц, вражины! Умолкните! — прикрикнул он на собак. Псы послушались хозяина и смолкли.

— С прибытием! Я Ириней, здешний ясачный сборщик, — такими словами встретил отряд Хабарова рыжеволосый. — Вы чьих будете?

— Направлен сюда воеводами таможенным целовальником. Зовут меня Ерофей Хабаров, — представился Ерофей Павлович. — Изволь, батюшка, познакомься с сей бумагой.

Ириней неуверенно взял у Ерофея бумагу.

— Извини, человек хороший. Не разумею, что тут написано. В грамоте я не силён.